Мегрэ в «Пикреттс»

Она продолжала так, будто выкладывала нечто чрезвычайно важное:

— Анна Мари всегда страдала горлом: каждой зимой несколько ангин. Ей удалили миндалины, но дело не улучшилось. В тот год, как сейчас помню, невестка решила отвезти ее полечиться в Ла Бурбуль[1], там специализируются на болезнях горла.

Мегрэ вспомнил хрипловатый голос Арлетты, что отнес на счет алкоголя, сигарет и бессонных ночей.

— Когда она покинула Лизьё, еще ничего не было заметно, значит, беременность не превышала трех-четырех месяцев максимум. К тому же она всегда носила узкие платья. Так вот, это в точности совпадает с ее пребыванием в Ла Бурбуле. Именно там, я уверена, она встретила кого-то, кто сделал ей ребенка, и теперь отправилась на поиски своего любовника. Будь им один из местных, он бы заставил ее пойти на аборт иди же уехал вместе с ней.

Мегрэ не спеша раскурил трубку. Он чувствовал себя разбитым, словно после долгого перехода, но сейчас не от ходьбы — от отвращения. Как с Филиппом. Ему хотелось открыть окно.

— Вы, полагаю, вернетесь домой?

— Не сегодня. Возможно, на несколько дней задержусь в Париже. Здесь у меня друзья, есть где остановиться. Я вам оставлю адрес.

Адрес — совсем рядом с бульваром Пастер — уже был записан на ее визитной карточке, указан и номер телефона.

— Можете звонить, если я вам понадоблюсь.

— Благодарю.

— К вашим услугам.

— Не сомневаюсь.

Суровый, он проводил ее до порога, медленно закрыл дверь, потянулся, потер затылок и вполголоса произнес:

— Куча дерьма!

— Можно войти, шеф?

Лапуэнт держал в руке лист бумаги и казался весьма взволнованным.

— Пиво заказал?

— Только что был официант из пивной «У дофины». Пиво не успели отнести Торрансу. — Мегрэ взял кружку холодного пенистого напитка и залпом ее осушил.

— Придется звонить снова — пусть принесут еще!

Не без доли ревности Лапуэнт говорил:

— Сначала я должен передать вам слова уважения и признательности от малыша Жюльена. Вы его знаете?

— Он в Ницце?

— Переведен из Лиможа несколько недель назад.

Речь шла о сыне старого инспектора, который долго работал с комиссаром и закончил карьеру на Лазурном берегу. Надо сказать, Мегрэ не видел Жюльена с тех пор, как тот играл у него на коленях.

— Вчера вечером я звонил ему, — продолжал Лапуэнт, — и сейчас мы с ним в контакте. Узнав, что я от вас и что в принципе это ваше поручение, он загорелся и был готов горы свернуть. Несколько часов подряд рылся в архивах полицейского комиссариата. Там, по-моему, тонны папок с давно забытыми делами и все свалено в кучу до самого потолка.

— Ему удалось найти досье по делу Фарнхайма?

— Он только что передал мне по телефону список лиц, опрошенных после смерти графа. Меня интересовали главным образом слуги из «Оазиса». Послушайте:

Антуанетта Межа, девятнадцать лет, горничная.

Розали Монкёр, сорок два года, кухарка.

Мария Пинако, двадцать три года, судомойка.

Анжелино Люппен, тридцать восемь лет, метрдотель.

Комиссар стоял у окна кабинета, глядя на падающий редкими хлопьями снег. Лапуэнт, словно актер, выдержал паузу.

— Оскар Бонвуазен, тридцать пять лет, слуга-шофер.

— Вот и Оскар! — заметил Мегрэ. — Разумеется, сведений о том, что стало с этими людьми, никаких?

— К счастью, инспектору Жюльену пришла гениальная мысль. В Ницце он недавно, и его поразило количество приезжих, весьма состоятельных иностранцев, которые снимают на несколько месяцев огромные дома и живут на широкую ногу. В таком случае, подумал Жюльен, им не обойтись и без прислуги. Он начал искать и обнаружил бюро по найму обслуживающего персонала для вилл.

Лет двадцать с небольшим его содержит пожилая дама. Дама не помнит ни графа фон Фарнхайма, ни графини, ни Оскара Бонвуазена, но с год назад она устраивала кухарку, одну из своих постоянных работниц. В настоящее время Розали Монкёр служит в семье латиноамериканцев — те, имея в Ницце виллу, изредка наезжают в Париж. По словам этой дамы, сейчас они здесь, на авеню Иена, сто тридцать два.

— О других ничего не известно?

— Жюльен продолжает поиски. Можно я схожу к ней, шеф?

Чтобы доставить удовольствие Лапуэнту, горевшему желанием допросить бывшую кухарку Фарнхаймов, Мегрэ едва не ответил согласием, но в конце концов передумал:

— Я сам.

Он решил так главным образом потому, что хотел подышать свежим воздухом, выпить по дороге еще кружечку пива, уйти из кабинета, атмосфера которого была сегодня удушливой.

— Пока я хожу, загляни в картотеку, нет ли там чего о Бонвуазене. Поройся в карточках меблирашек. Обзвони мэрии и комиссариаты.

— Хорошо, шеф.

Бедный Лапуэнт! Мегрэ чувствовал себя неловко, но отказаться от прогулки не хватало сил.

Перед уходом он заглянул в комнатушку, где Торранс закрылся с Филиппом. Здоровяк Торранс уже снял куртку, на лбу у него блестели капельки пота. Филипп, бледный как полотно, сидел на краешке стула и, казалось, вот-вот рухнет без сознания.

Мегрэ не стал задавать вопросов. Он знал, что Торранс будет продолжать допрос хоть до самого утра, но своего добьется.

Через полчаса такси остановилось перед строгим зданием на авеню Йена; в вестибюле с мраморными колоннами комиссара встретил мужественного вида швейцар в темной униформе.

Мегрэ представился, спросил, работает ли в доме Розали Монкёр. Ему указали на служебную лестницу.

— Четвертый этаж.

По дороге сюда он выпил две кружки пива, и боль в голове утихла. Поднимаясь по узенькой винтовой лестнице, комиссар вполголоса считал этажи. Позвонил. Дверь открыла полная блондинка с удивленным видом.

— Госпожа Монкёр?

— Что вам от нее надо?

— Поговорить.

— Это я.

Она следила за плитой, а девочка-негритянка пропускала что-то ароматное через овощерезку.

— Если не ошибаюсь, вы работали у графа и графини фон Фарнхайм?

— Кто вы?

— Уголовная полиция.

— Уж не собираетесь ли вы раскапывать давно забытую историю?

— Не совсем так. Вы знаете, что графиня умерла?

— Это случается с каждым. Но я не знала, нет.

— О ее смерти сообщили утренние газеты.

— Вы думаете, я читаю газеты? С моими-то хозяевами! Чуть ли не каждый день обеды на пятнадцать — двадцать персон.

— Она была убита.

— Забавно.

— Вам это кажется забавным?

Она не предлагала ему сесть и продолжала стряпать, обращаясь с ним как с обычным поставщиком. Тертый калач — ничем не удивишь.

— Зачем вы мне все это рассказываете? Кто же ее убил?

— Пока не знаю, но пытаюсь установить. Вы долго служили у графини после смерти ее мужа?

— Всего две недели. Мы не понимали друг друга.

— Почему?

Она следила за своей подручной, открывала плиту, сбрызгивала готовящуюся дичь.

— Работа была не для меня.

— Вы хотите сказать, дом был не слишком серьезный?

— Если вам так нравится. Я люблю кухарничать, люблю, когда люди садятся за стол вовремя и хоть немного понимают что едят… Достаточно, Ирма. Возьми в холодильнике вареные яйца и отдели белки от желтков.

Открыв бутылку мадеры, она подлила в соус вина и стала медленно помешивать деревянной ложкой.

— Вы помните Оскара Бонвуазена? — Женщина внимательно посмотрела на него, словно говоря: «Ах вот куда вы клоните!» — но промолчала.

— Вы слышали мой вопрос?

— Не глухая.

— Что он за человек?

— Слуга.

Заметив на лице инспектора недоумение, она пояснила:

— Не люблю слуг. Все они лодыри. А уж если еще и шоферы, то считают себя самыми главными — хуже хозяев.

— Таким же был и Бонвуазен?

— Я не помню фамилии. Все звали его Оскаром.

— Что он собой представлял?

— Красавец, и знал это. Красавчики нравятся многим, только не мне, что я и не скрывала.

— Он приставал к вам?

1

Курорт в департаменте Пюи-де-Дом.