Хмель и Клондайк

— Сколько хочешь за него?

— Девяносто золотом, — тут же ответил Платон. — Без торга.

— Ты с ума сошел! — замахал руками хозяин. — Больше полтинника…

— Степаныч! — Рука Платона взмыла в предупреждающем жесте. — Нет торга. В Форте дороже уйдет, я же знаю. Просто товарищу деньги прямо сейчас нужны, а то у него одни кредитки. — Речь завершилась чуть ехидной ухмылкой.

— А то моя вина, ага, — вздохнул я. — Я сюда прямо рвался.

— Не рвался, но попал.

— А это что у тебя? — Хозяин вдруг заинтересовался висящим на груди револьвером.

— По цене договорились? — вместо ответа задал я вопрос.

Степаныч вздохнул горько, на манер «давайте, грабьте», затем полез куда-то под прилавок, как оказалось — за деньгами. Затем на прилавке появилась груда мелочи, при ближайшем рассмотрении обернувшейся золотой. Монеты были разные, разной степени потертости, среди них и серебряный рубль затесался, но Платон быстро их пересчитал и ссыпал мне в ладонь, уверив:

— Все правильно, Степаныч, как всегда, без обмана.

— Так что за ствол у тебя, любезный? — повторил вопрос Степаныч. — Дорогой?

— Ствол дорогой… более или менее. — Я вытащил длинный револьвер из кобуры. — «Ругер Супер Рэдхоук» под «четыре пятьдесят четыре кэсалл». — Я откинул барабан и, высыпав патроны на ладонь, протянул оружие хозяину.

— У тебя там никакой магии? — чуть опасливо спросил тот, избегая брать в руки.

— Магии? — в первый момент не понял я.

— Да довелось тут всякое видеть, — пояснил Степаныч. — Мужику одному из Форта чародей ружье усовершенствовал типа. Кто чужой берет — его током шарашит. Шутник вроде. У нас, правда, дошутился — ружье отобрали все же и сломали к черту, а самого к лекарю с сотрясением мозга отнесли.

— Вот как… — задумчиво кивнул я, связав в цепочку оружие и чародея Саню. — Нет, пока без всякой магии.

Я отдал ему ствол и один из патронов, сказав только, чтобы поосторожней был. Как-то не показался мне Степаныч уверенным пользователем.

Пока Степаныч крутил в руках большой и тяжелый револьвер, слушая пояснения Платона, не сильно-то и разбиравшегося в предмете, я начал перебирать висевшие рядком тулупы, какими «магазин» тоже торговал. Обычные такие тулупы, только крашены в разный цвет. Есть простые белые, вроде военных, есть черные, а есть и настоящие дубленки, причем они подороже.

— Волк? — спросил я, снимая с вешалки на удивление добротную короткую серую шубу.

— Волк! — кивнул Степаныч. — Тепло — страсть. И сносу нет.

— Это я знаю.

Была у меня подобная когда-то. И в снег, и в мороз куда угодно в ней, только собаки не любили. Но так и я их не люблю, так что плевать.

— Почем?

На ценнике фломастером «25» написано.

— Четвертной, золотом, — сказал Степаныч. — А на кого патрон такой зверский?

— На медведя. Я серьезно, — добавил я, перехватив его ухмылку. — На Аляске первая самооборона от гризли. Рыбаки тех же ружей или винтовок носить не любят, мешают, поэтому такие револьверы и таскают. Я сам и таскал.

— Ну да, — нахмурился Степаныч, — вообще здоровый патрон, ага.

— Так я шубу беру?

— Бери, бери, — закивал он. — А еще такой револьвер есть?

— Нет больше, — соврал я. — Этот на мне был, один такой.

Не надо торопиться. Деньги есть — пока осмотрюсь. А так у меня пятьдесят разных стволов в пикапе, не считая всего прочего.

В общем, вышел я из магазина в волчьей шубе и с сумкой, в которой лежала моя куртка. Хотел и валенки взять, но передумал: ботинки у меня на любой мороз годятся, тоже торопиться смысла нет. Да и машину вести в валенках не очень. А вот Платон, к слову, в подшитых валенках уже топал, и в таких же почти все встречные прохожие были. Простая жизнь.

Дмитрий нас уже ждал. На столе перед ним стояли три миски супа, одна уже почти пустая, и кувшин с чем-то. На деревянном подносике нарезанный хлеб горкой.

Столовая, или как там это правильно называть, занимала половину первого этажа гостиницы. Сейчас зал был пуст, разве что за столиком у самого окна раздачи сидел какой-то вояка в камуфляже, автомат стоял рядом у стены, около брошенной на пол разгрузки. В зале пахло жарящимся мясом, отчего мой голод озверело кинулся в атаку.

— Опаньки, — сказал Платон, потирая руки. — Что за супец?

— Картофельный, — ответил Дмитрий. — Но нормальный. По песярику? Я заказывать не стал, но… Гаишников тут нет ведь?

— От песярика беды точно не будет, — уверенно заявил Платон, усаживаясь за стол.

Молодой парень в белом переднике подошел к нам, поздоровался и тут же ушел, вскоре вернувшись с маленьким графинчиком.

— Триста, — сказал он, поставив графинчик на стол вместе с тремя рюмками. — Только у нас самогон, пятьдесят градусов, так что учитывайте.

— Учтем, — уверенно сказал Платон, взявшись за разлив. — Мы по чуточке, мужики, ага? Чтобы на три разлива хватило и не косеть.

Самогон оказался крепким, едучим, но вполне чистым, даже запаха почти что никакого. Под супчик первая рюмка провалилась легко и, даром что в ней на дне было, в голову слегка стукнула.

— Коль, Мить, — за новую жизнь, — произнес Платон. — У Мити тоже причина вроде твоей, только во времени растянутая, — наш проводник повернулся ко мне: — Рак у него, в терминальной.

Я посмотрел на того вопросительно, и Дмитрий кивнул.

— Там все, а здесь залечим. В Форт приедем — и через пару дней в норме будет.

— Надеюсь, — усмехнулся Дмитрий.

— Ты Николая убил же, наповал считай, — даже чуть возмутился Платон. — Не далее как вчера. А теперь с ним водку пьешь. Ну и к чему сомнения?

Та первая поездка до Форта запомнилась мне навсегда, хотя с нами абсолютно ничего не случилось. Сначала мы подъехали к КПП на въезде в село, за которым, за бетонными блоками, стоял старенький БТР-60, уставив пулеметный ствол на дорогу перед собой. БТР, может, и старенький, но аргумент у него серьезный, внушает уважение. Там вояки быстро записали наши данные в какой-то журнал, страсть как поразившись моему водительскому удостоверению, выданному штатом Аляска, да и выпустили нас на дорогу, пока еще едва освещаемую поднимавшимся солнцем.

Мы ехали по засыпанному укатанным снегом старому шоссе, встав своими двумя пикапами за «Уралом», в котором вместе с мешками и ящиками сидело несколько разнообразно вооруженных людей. Сама дорога шла то по лесу, то среди полей с перелесками, машины шли небыстро, километров пятьдесят в час, не больше, да больше и не хотелось: трясти начнет. Из кузова грузовика на нас поглядывали с явной завистью — в кабинах тепло, а за бортом было заметно за двадцать, при этом, со слов Платона, это еще только начало зимы.

В селе со странным названием Волчий Лог к нам присоединился вполне новый с виду пазик, высоко сидящий над дорогой, всерьез набитый пассажирами. На нем даже табличка висела «Форт — Старая Мельница — Волчий Лог». Цивилизация.

— Счастливый ты человек, что со своим транспортом, — между тем разглагольствовал Платон. — Это и для бизнеса хорошо, и уважение, и все такое. Раньше тут сплошь на конской тяге все было, несколько лет назад еще.

— А чего так?

— Бензина не было. В Городе были хранилища, но Город хрен с кем делился. А тут как нефть в Лудино нашли, сразу проще стало. Проводники сразу транспорт потащили, а в Городе военные склады длительного хранения были, вот они их и расконсервировали.

— Ты машины, что от меня брал, сам продаешь?

— Не, — замотал он головой. — Вопросы возникнут. В Форте никто не знает, что я кондуктор, так что шифруюсь под посредника в закосе.

— А что не так?

— Долгая история, — поморщился он. — Есть тут одна… сила… что пытается это дело монополизировать, но я на дядю не работаю.

— Типа фрилансер?

— Именно. В Лудино начальник ментовки знает — да и достаточно. Он в доле чуток, прикрывает. А из-за рейнджеров там лишние не шляются, поэтому можно дела вести.

— Рейнджеров? — не понял я.