Вертикальная вода

— Я бы на вашем месте носил под одеждой что-нибудь вроде кольчуги из толладской стали, — серьезно сказал Канцлер.

— Уже месяц как ношу, — столь же серьезно ответил Сварог. — Надежная штука, тройного плетения, любое лезвие удержит. Нет, им определенно нужны переговоры, — его губы тронула хищная улыбка. — А там посмотрим…

Глава III

БЕЛОКУРАЯ ЕРЕТИЧКА

Он стоял у широкого подоконника и, заложив руки за спину, без особых эмоций наблюдал последний акт состоявшейся драмы.

Широкое, почти прозрачное, игравшее радужными отблесками полотнище, идеальный прямоугольник, превосходивший длиной и шириной первое намеченное к уносу здание, коснулся его высокого каменного фундамента почти у самой земли. Вошел в камень, как горячий нож в раскаленное масло, стал продвигаться дальше, дальше, вот уже целиком скрылся под домом, торчат только боковины шириной с пол-уарда. Висевший над высоким козырьком крыши большой полупрозрачный диск брызнул вниз снопиками разноцветных лучей — и края полотнища стали загибаться, расти в высоту, пока полностью не сомкнулись с диском, — заключив дом в подобие исполинского пакета. Диск стал медленно уходить в небо, увлекая за собой здание с легкостью тащившего крысу терьера. Осталась только аккуратнейшим образом срезанная половинка фундамента В немаленькой толпе экскурсантов, собравшейся снаружи у стены под просмотром стражников, прошел шепоток пугливого удивления. Диск со своей ношей уже казался крохотной черной точкой, а они все таращились, задрав головы, у многих слетели с голов шляпы, чего они пока что совершенно не замечали.

«Почему их не вывели за ворота?» — вяло удивился Сварог, но тут же догадался о причине: ну конечно, пусть лишний раз убедятся в нешуточной мощи Высоких Господ Небес, и об том тоже станут болтать на всех углах, привирая и приукрашивая… –

Обернулся на едва слышный звук распахнувшейся двери. Она немного отошла, там стояла Канилла, разгоряченная, с азартной физиономией, а за плечом у нее торчал секретарь, вопросительно глядя на Сварога. Вообще-то у него был приказ беспрепятственно пропускать в кабинет любого из юных соратников, если король там один — но он, должно быть, полагал нынешние обстоятельства особыми. И в чем-то был прав: обыденностью это никак нельзя было назвать… — Сварог кивнул ему, секретарь с поклоном пропустил Каниллу в кабинет и аккуратно притворил за ней дверь.

— Цветешь? — спросил Сварог вполне добродушно. — Проходи, садись. Курить, как всегда, можно.

Канилла прямо-таки плюхнулась в мягкое кресло на вычурных ножках, вытащила свой золотой портсигар с эмблемой девятого стола на крышке, но не открыла, так и вертела в руках — обо всем забыла от избытка впечатлений, надо полагать.

Извлекла, наконец, сигарету, сунула в рот не тем концом, опомнилась, но так и не прикурила. Прямо-таки заворожено помотала золотоволосой головкой:

— Командир, там такая аппаратура…

— Впечатляет? — усмехнулся Сварог.

— Не то слово… Восхищает.

— Ага. И от восхищения ты там устроила шумный научный диспут с дипломированными учеными?

Синие глаза строптиво сверкнули из-под полурассыпавшейся челки:

— Уже донесли?

— Я тебе сто раз говорил, Кани: королю не ябедничают и не доносят — его осведомляют, — и добавил не без злорадства: — Ну, что поделать, если вы там так расшумелись, что привлекли внимание Канцлера…

— И вовсе мы не шумели, — сказала Канилла. — Ну, может, чуточку повысили голос… Вполне пристойно шла дискуссия.

— Да ладно, я шучу, — сказал Сварог. — Я видел. Действительно, вы были само благолепие по сравнению с тем диспутом в Ремиденуме, когда один профессор так увлекся, что ухитрился запустить в оппонента даже не скамейкой, а преподавательской кафедрой, а она, между прочим, потяжелее скамеек. Правда, профессор был не из мозгляков… — Он резко оборвал шутливый тон. — Я, конечно, ничего не понимаю в А-физике, кроме того, что она занимается апейроном, но все равно, у меня осталось впечатление, что тебе так и не удалось им ничего доказать. Верно?

— Верно, — сердито выпалила Канилла. — Ортодоксы замшелые. Лошади зашореные…

Сварог вкрадчиво спросил:

— Интересно, а во время той знаменитой истории в Лицее ты, случайно, не что-то вроде того выложила одному светилу науки?

Канилла отчаянно покраснела, до кончиков ушей. Красневшая от стыда или смущения Канилла Дегро — зрелище редкостное, Сварог его сейчас наблюдал впервые в жизни.

— Кто вам проболтался? — спросила она, не поднимая глаз.

— Неправильный термин, — сказал Сварог. — «Проболтался» обычно означает, что проговорился кто-то, с кого брали слово сохранить все в тайне. А мне рассказал Канцлер. Есть у него привычка — знать все… ну, будем надеяться, почти все… Ну, так как там было в Лицее?

— Я тогда была совсем молоденькая, — подняла глаза Канилла, — и сдерживать себя умела плохо, но все равно, таких слов не употребляла. Ни в чей конкретный адрес. Хотя, признаться, волю эмоциям дала… Допекли. Обращались со мной так, словно я была крошкой, без спросу стащившей из буфета варенье…

Сварог мягко спросил:

— Тебе не кажется, что ты в каком-то смысле такой и была? По сравнению не только со светилом, но и магистрами?

— Может быть. И все равно, им не следовало держаться настолько свысока, не дать мне договорить… Как бы там ни было, сейчас я воли эмоциям не давала, вы же говорите, что сами видели… — она чуточку понурилась. — И все равно; они мне не поверили, ортодоксы…

— А о чем там шел спор?

— О «семи вкраплениях». Они же «точки Кондери»…

— Стоп, стоп, — поднял ладонь Сварог. — Я примерно знаю, кто такой был Кондерй и насколько он велик, но вог тот ваш жаргон для меня — темный лес. Можешь ты объяснить примитивнее, чтобы даже невежда вроде меня понял суть?

Канилла на миг задумалась, вскинула очаровательную головку, улыбнулась:

— А знаете, командир, это, пожалуй, и нетрудно… У вас найдется бумага и стилос?

— Что за вопрос — у короля на столе да не найдется… Держи.

Канилла быстро начертила на белоснежном листе два почти идеальных, словно бы циркулем сделанных круга (она всегда хорошо рисовала, порой и шаржи, в том числе, негодница, и парочку на Сварога. Он не сердился). Потом изобразила внутри обоих кругов по семь фигур. Но если в первом все до одной напоминали детские каракули, то во втором оказалось семь маленьких, аккуратных кружков, умело заштрихованных. Повернула рисунок к Сварогу:

— Бот так, если популярно… Большой круг — это поток апейрона. На самом деле, конечно, круг — чистая условность, нужно же как-то изобразить поток…

— Я понял, — нетерпеливо сказал Сварог. — А эти закорючки-кружки — что такое?

— А это и есть предмет разногласия между официальной «школой Кондери» и отдельными вольнодумцами, к которым я и себя причисляю. Понимаете, в потоке апейрона всегда присутствуют… как бы поточнее выразиться… семь дочерних, что ли, потоков. Они гораздо более маломощны по сравнению с апейроном, но всегда ему сопутствуют. Сам Кондери их и обнаружил, когда практически на пустом месте создавал А-физику. А уж потом, гораздо позже, их назвали в его честь. Сам Кондери их именовал «паразитарными излучениями», а то и попросту «соринками: Понимаете?

— Честное слово, понимаю, — сказал Сварог. — Вполне. Ничего особенно сложного. Ну, а ересь-то в чем?

— Видите ли, командир… — Канилла сделала неописуемую гримаску. — Я, конечно, безмерно уважаю Кондерй. Он и в самом деле был великим ученым, основоположником, корифеем, создал А-физику, я уже говорила, что практически на пустом месте, заложил основы, вывел едва ли не две трети базовых уравнений, сделал еще многое… И все равно… Вы ведь знаете, что самые великие ученые порой ошибались, чему-то важному не придавали значения, совершали жуткие промахи…

— Слышал кое-то, — сказал Сварог. — От ошибок никто не застрахован…

— Ну вот. В свое время Кондери объявил «точки» именно что мусором, не имеющим никакого научного значения. Этакими примесями, какие встречаются в самых благородных металлах. Совершенно не заслуживающими изучения. Ну, может, он не так уж и виноват, — великодушно добавила Канилла. — Не нам его судить, и уж тем более не мне, недоучке, вышибленной из Лицея на середине второго курса… А-физика только зарождалась, слишком многое предстояло сделать, и некогда было отвлекаться на второстепенное. Правда, уже в те времена раздавались голоса, что «точки Кондери» — никакой не мусор, что это никакие не примеси, а семь видов новых, неизвестных науке излучений. Я раскопала кое-что в архивах. Одно время на эту тему даже открыто дискутировали, но дискуссии очень быстро прекратились. Знаете, порой великие ученые… Тяжелый народ, — понятливо кивнул Сварог. — Терпеть не могут, когда им противоречат, допустить не могут, что они ошибаются, и так далее, и тому подобное… Я так понимаю, дискуссии сошли на нет еще при жизни Кондери? И не без его влияния?