Страница 2 из 5
— Врачи надеются, что он выкарабкается, — сказал Люка почти шепотом. — Вот уже сорок минут, как он в операционной.
Мадам Жанвье, с покрасневшими глазами, в небрежно надетой шляпке, посмотрела на него умоляющими глазами, словно от комиссара что-то зависело, и вдруг разрыдалась, закрыв лицо платком.
Мегрэ не знал третьего человека с длинными усами, который скромно держался в сторонке.
— Это их сосед, — объяснил Люка. — Мадам Жанвье не могла оставить детей одних. Она попросила соседку приглядеть за ними, а муж соседки предложил пойти вместе с ней в больницу.
Человек, услышав эти слова, поклонился и улыбнулся Люка в знак благодарности за объяснение.
— Что говорит хирург?
Они стояли и тихо переговаривались у дверей операционной. На другом конце коридора, как муравьи, сновали взад и вперед медицинские сестры, держа что-то в руках.
— Пуля не задела сердце, но попала в правое легкое.
— Жанвье что-нибудь сказал?
— Нет, он был без сознания.
— Вы думаете, месье комиссар, они его спасут? — спросила мадам Жанвье, она была уже заметно беременная, с желтыми пятнами под глазами.
— Нет оснований опасаться.
— Вот видите, не зря я всегда плохо спала, когда он уходил на ночное дежурство.
Они жили в пригороде Парижа, в коттедже, построенном Жанвье три года назад из-за детей, которых трудно было воспитывать в городской квартире. Он очень гордился своим садом.
Обмениваясь обрывками каких-то незначительных фраз, они тревожно поглядывали на дверь операционной, которая все не открывалась. Мегрэ вытащил из кармана трубку, потом засунул обратно, вспомнив, что курить здесь запрещено.
В присутствии мадам Жанвье он не стал подробно расспрашивать у Люка о происшествии. Кроме Люка, который был его правой рукой, Мегрэ больше всех инспекторов любил Жанвье. Он пришел к нему работать совсем юным, как теперь вот Лапуэнт, и Мегрэ до сих пор иногда называл его «малыш Жанвье».
Наконец дверь отворилась, но вышла только рыжая санитарка и, не глядя на них, торопливо направилась к другой двери, потом пошла обратно, держа что-то в руках, — они не могли разглядеть, что именно. Им не удалось остановить ее, спросить, как идет операция.
Все четверо посмотрели ей в лицо, но, к своему разочарованию, прочли на нем только профессиональную озабоченность.
— Если все кончится плохо, я этого не переживу, — сказала мадам Жанвье, которая, несмотря на поставленный ей стул, продолжала стоять, дрожа, боясь потерять секунду, когда наконец откроется дверь.
Раздался шум, обе створки дверей операционной распахнулись, и показалась тележка. Мегрэ схватил мадам Жанвье под руку, чтобы помешать ей броситься вперед.
На мгновение он испугался: ему показалось, что лицо Жанвье закрыто простыней. Но когда тележка поравнялась с ними, он понял, что их опасения напрасны.
— Альбер!.. — вскрикнула жена Жанвье, сдерживая рыдания.
— Тихо… — предупредил хирург, проходя мимо них и снимая на ходу резиновые перчатки.
Глаза у Жанвье были открыты, и он, видимо, узнал их. На губах его показалась слабая улыбка.
Больного увезли в одну из палат. За ним следом пошли жена, Люка и сосед, а комиссар задержался у окна, чтобы поговорить с врачом.
— Он будет жить?
— Нет оснований опасаться плохого исхода. Выздоровление будет долгим, как обычно после ранения легкого, и придется соблюдать меры предосторожности, но практически опасность миновала.
— Вы извлекли пулю?
Хирург на минуту вернулся в операционную и вышел оттуда, держа в руках окровавленную марлю, в которую был завернут кусок свинца.
— Я возьму это с собой, — сказал Мегрэ. — Потом верну. Он ничего не говорил?
— Нет. Пока давали наркоз, он что-то бормотал, но очень невнятно, а я был слишком занят, чтобы прислушиваться.
— Когда я смогу с ним побеседовать?
— Когда оправится от шока. Думаю, что завтра днем, часов в двенадцать. Это его жена? Передайте ей, чтобы она не беспокоилась. И пусть не пытается увидеться с ним до завтра. Согласно полученным распоряжениям ему предоставлена отдельная палата и сиделка. Простите меня, но я не могу больше задерживаться. В семь часов утра мне снова надо оперировать.
Мадам Жанвье не захотела уйти до тех пор, пока не увидит, как устроили ее мужа. Им велели подождать в коридоре, потом разрешили только заглянуть в палату.
Мадам Жанвье о чем-то тихонько попросила сиделку, женщину лет пятидесяти, похожую на переодетого мужчину.
Выйдя на улицу, они не знали, что делать, — нигде ни одного такси.
— Уверяю вас, мадам Жанвье, все будет прекрасно. Доктор нисколько не беспокоится. Приходите завтра к двенадцати, не раньше. Мне будут регулярно сообщать о его состоянии, и я тут же буду звонить вам. Думайте о детях…
Им пришлось дойти до улицы Гей-Люссака, пока не попалось свободное такси. Не отстававшему от них мужчине с усами удалось на минутку отвести Мегрэ в сторону.
— Не беспокойтесь за нее. Положитесь на мою жену и на меня.
И, только очутившись с глазу на глаз с Люка на тротуаре, Мегрэ вдруг подумал о том, есть ли у мадам Жанвье деньги. Ведь сейчас конец месяца. Ему не хотелось, чтобы она каждый день ездила в больницу на поезде и в метро. А такси стоит дорого. Решил, что завтра этим займется.
Повернув наконец к Люка, он зажег трубку, которую давно уже держал в руке, и спросил:
— Что ты обо всем этом думаешь?
Они находились в двух шагах от улицы Ломон и пошли по направлению к меблированным комнатам мадемуазель Клеман.
Улица, безлюдная в этот час, имела удивительно провинциальный вид. Между большими доходными домами были зажаты и трехэтажные домики. Один из них принадлежал мадемуазель Клеман. Три ступеньки вели на крыльцо, а сбоку висела дощечка: «Меблированные комнаты. Сдаются на месяц».
У порога двое болтавших друг с другом полицейских из муниципалитета узнали Мегрэ и поприветствовали его.
Над входной дверью горел свет, светились также окна справа и на третьем этаже. Мегрэ не пришлось звонить — видимо, его уже поджидали, — дверь сразу открылась, и показавшийся инспектор Ваше вопросительно посмотрел на комиссара.
— Он выкарабкается, — сообщил ему Мегрэ.
И тут же из комнаты справа раздался женский голос:
— А что я вам говорила?
Странный голос, одновременно ребячливый и веселый. И тут же в дверях появилась женщина, очень высокая и очень полная. Она радушно протянула руку комиссару и заявила:
— Счастлива с вами познакомиться, месье Мегрэ.
Она походила на огромного младенца: розовая кожа, неопределенные формы, огромные голубые глаза, очень светлые волосы, яркое платье. Глядя на нее, можно было подумать, что ничего трагического не произошло, что все обстоит наилучшим образом в этом лучшем из миров.
Комната, куда она их провела, оказалась уютной гостиной. На столе стояли три ликерные рюмки.
— Позвольте представиться, я мадемуазель Клеман.
Мне удалось отправить всех своих жильцов спать. Но, само собою разумеется, я могу пригласить их сюда в любой момент, когда вы захотите. Итак, ваш инспектор остался жив?
— Пуля продырявила ему правое легкое.
— Теперь хирурги справляются с этим в один миг.
Мегрэ был несколько ошарашен. Прежде всего, он представлял себе иначе и дом и хозяйку. А два инспектора, Воклен и Ваше, которых Торранс послал на место происшествия, словно забавлялись его удивлением.
Воклен, который был с ним в более близких отношениях, чем Ваше, даже подмигнул ему, указывая на толстуху.
Ей было, вероятно, за сорок, может быть, сорок пять, возраст определить было трудно. И, несмотря на внушительные габариты, она словно казалась невесомой. Кроме того, она была настолько экспансивна, что, невзирая на обстоятельства, в любую минуту могла разразиться веселым смехом.
Речь шла о деле, которым Мегрэ лично не занимался. Он не выезжал на место преступления, а работал по донесениям, возложив всю ответственность за операцию на Жанвье, который очень радовался такому заданию.