Зажечь свечу

Но Вася летел что есть мочи, с жестокостью юности, не принимая во внимание ни мою Винницу, ни сегодняшний велосипедный день, я все же не отстал, и мы наконец очутились на пустынном широком речном берегу, обрамленном кустами. Солнце село, быстро сгущались сумерки, вокруг не было ни души, и мы были в нескольких километрах от Каменки.

Что-то слишком уж долго мы ехали, причем довольно долго вдоль самой речки, — неужели нельзя было остановиться раньше?

Осторожно я снял свои брюки, на ремне которых болтался в ножнах охотничий нож, положил их на песок…

Я плавал посреди темной Жиздры, а Вася стоял у берега и намыливался с ног до головы, светлея пеной. Потом я тоже стал мылиться, стоя по пояс в воде. Как-то инстинктивно мы держались на расстоянии. Говоривший все время, пока мы ехали, Вася вдруг замолчал. На речке поначалу говорил по инерции лишь один я.

Раньше я никогда не купался в Жиздре, не видел ее, но слышал, что эта река очень рыбная. Я спросил Васю. Вася ответил, что не очень, — может быть, где-то в другом месте, но не здесь. Намылившись, Вася тоже бултыхнулся в реку, стал плавать, шумно плеская и фыркая, как большое и сильное животное, нырял, надолго скрываясь под водой, выныривал, отдуваясь, я тоже нырнул пару раз, но безо всякого удовольствия: темная, загадочная, непроглядная и непонятная вода смущала, тем более поздно вечером, а стало уже совсем сумеречно: пляж белел, но кусты слились в одно, друг с другом и с берегом.

Неприятная настороженность начала рассеиваться, как только мы оба вышли на берег. Вася дал мне свое полотенце, кожу пощипывало свежестью, портили настроение лишь комары.

Сев на велосипеды, — я так же, как и Вася, рискнул ехать без тапочек, босиком, чтобы обсохли и очистились от песка ноги, — мы уже медленнее поехали назад, с трудом различая дорогу. И, удалившись от мрачного места, вырвавшись из кустов на простор поля, оба вдруг, как по команде, заговорили наперебой, чувствуя радость недавнего купания, радость движения, — особенно хорошо заговорил Вася, начал рассказывать о том, как он побеждал на соревнованиях по штанге без подготовки, и, конечно, о девушках.

Совсем хорошо стало ехать, когда мы выбрались на шоссе, — гладко, ни тебе колдобин и ям, а приближающиеся машины видны издалека: два ярких лучистых пятна света от фар в окончательно наступившей кромешной тьме.

Конечно же мы не спали на одной кровати с Васей, как я боялся.

Но перед тем как лечь спать, еще обильно ужинали — тетя Марфа, Васина мать, накормила супом, ел я с ними и жареную картошку, с удовольствием, они угощали так радушно и просто, что я действительно чувствовал себя как у хороших родных, и не было ни надобности, ни желания отказываться. Я сходил за молоком к соседям — через шоссе (в небе уже замерцали голубоватые звезды), вместе пили молоко — у тети Марфы коровы нет, купят осенью, когда будет построен двор и накошено сено. Вася пригласил меня в клуб, в кино, однако я отказался: кино мне и в городе надоело. Он быстро собрался, отправился, кто-то его там ждал, кому-то он обещал. А я, вспомнив, как заинтересованно, но без пошлости, говорил он о девушках, о тяжелоатлетических своих победах и как в сущности неагрессивен он при всей своей уверенности, не нагл, — я опять нашел подтверждение своей теории: по-настоящему сильный человек не может быть злым.

Тетя Марфа охала, вздыхала, рассказывала о своей неудачной семейной жизни, о том, что живет в этой большой избе совсем одна, — спасибо, вот Вася-сын иногда приезжает, — и думает о том, чтобы эту большую избу продать, купить поменьше, поближе к городу, тогда и корову будет выгоднее держать — молоко в город возить. А может быть, все-таки покупать избу не стоит — Вася скоро квартиру получит, женится, а она к ним переедет, внуков нянчить.

Удивительно похожа была тетя Марфа на моих знакомых старушек из деревни под Клином, да и не только на них — на многих знакомых мне хозяек русских деревень. Как водится, в избе тети Марфы был дощатый щелястый пол, пахло хлебом, перед иконами теплилась лампадка, громоздилась посреди комнаты небрежно побеленная, с разверстым закопченным зевом русская печь, и было это соединение неприбранности и уюта, как бы наглядно свидетельствующее о широте и беспечности русской натуры.

И, как всегда по обычаю, уважительно постелили мне одному хозяйскую широкую кровать в просторной светелке, несмотря на летнюю жару дали стеганое ватное одеяло, холщовые простыни. Не успел я уснуть, как стукнул дверью и зашуршал в темноте Вася, — очевидно, кино не понравилось, а завтра рано вставать, работать. Тетя Марфа вздыхала на печке, а Вася улегся на сундуке, рядом с моим шикарным княжеским ложем. И тоже почему-то вздыхал. А я вспомнил о том, что давеча, когда на велосипедах с речки ехали, он среди других печальную историю рассказал. О том, как обманула его любимая девушка. Вот и добрый, и богатырь, а не всегда так, как хотелось бы, получается. Загадочно женское сердце, не предусмотришь…

УТРО И СОЛНЦЕ

Я проснулся в тети Марфиной светелке отдохнувший, бодрый, с удивительным чувством свободы. Уж и не помню, когда я так ощущал ее. Это чувство было свежо и остро, сон как рукой сняло. Некоторое время я полежал в кровати под стеганым одеялом, глядя на яркие пятна солнца на занавесках.

Ясно мне стало, что каждый день теперешней жизни — событие, много событий. Время удивительно растянулось, словно удалось перейти какой-то барьер, и не только день — каждый час теперь был полон больших и маленьких происшествий.

Да разве что в детстве бывали такие вот минуты, да и то ненадолго. Но теперь… Ни одна душа не знает, где я нахожусь, — шутка ли: в пятидесяти километрах от Калуги, в одной из многочисленных деревушек, поди-ка отыщи меня здесь. Даже тетя Марфа и Вася понятия не имеют, кто я такой в городской своей жизни, да им и не нужно, самая лучшая визитная карточка — я сам, со своими человеческими свойствами, достоинствами, недостатками… Все — снова, все — как будто бы в первый раз. И впереди — неведомый, но наверняка насыщенный событиями пятый день. Что будет? Где я окажусь днем, вечером, ночью?

«Не имейте, ничего не стремитесь иметь, — предупреждали мудрецы всех времен. — То, что ты взял, потеряно для тебя. То, что отдал, — твое». Большой смысл, огромный смысл в этих простых словах. Вновь и вновь я осознавал его. Именно желание иметь предметы материального мира лишает нас главного в человеческой жизни — свободы.

В щель между ослепительными занавесками виднелось голубое холодное небо. Погода опять на редкость. Дорога зовет.

Сбросив с себя одеяло, я соскочил на дощатый пол, ощутив ступнями его теплую, чисто вымытую шероховатость.

Вася, который, к моему удивлению, еще спал на своем сундуке, зашевелился тотчас, протер глаза и, как по команде, вскочил тоже — стукнул босыми пятками. Увидев, что я делаю гимнастику, он принялся было за мной повторять, но, сделав пару движений, махнул рукой и побежал умываться, вспомнив про свое строительство.

Тетя Марфа давно встала — в своей обычной одежде, в неизменном платочке, вздыхая и охая, она уже раздула самовар: он тоже пыхтел и гудел, трещали разгорающиеся лучинки. Тоненько и сипло, с переливами, запела вдруг закипающая вода.

Я полил Васе из ковшика, Вася полил мне — вода была холодная, только что из колодца, прямо ледяная, да и на дворе еще было прохладно. И так молодо и бодро стояли, сверкая окнами, освещенные с одного бока желтовато-розовым утренним солнцем, ладные, словно помолодевшие за ночь дома Каменки, так звонко распевали птицы, что я почувствовал радость уже оттого, что встал так рано, а не разлеживался — и вот теперь, позавтракав наскоро, нажму на педали и поеду сквозь этот пронзительно свежий утренний мир.

Завтракал я так, словно опаздывал, оправдываясь перед тетей Марфой и Васей тем, что много нужно проехать сегодня.

И было удивительное чувство важности и необходимости предстоящего.

И тетя Марфа, и Вася оба подтвердили слова Сергея из Калуги, что дороги до Брянска неважные. Правда, сами они дальше Ульянова не бывали, да там и вообще мало кто из здешних бывал. Брянск — это «другая губерния», вся связь через Калугу, но все, кто забирался когда-нибудь дальше Ульянова, в один голос говорили, что не проехать там, не пройти — песок. Лучше мне сворачивать от Козельска направо и ехать через Сухиничи — длиннее дорога, но зато вернее: машины там вроде как ходят.