Зажечь свечу

Фрол потрогал мотор — «только бы никуда не унесли, черти!» — поправил бумажку, которую прицепил вчера. Хоть бы постоял конвейер минут двадцать еще… Может, постоит? Опять надо Федю просить.

Фрол направился к стендам, снял один обкатанный, но не принятый еще Феней мотор — на дальнем от входа стенде, четвертом, — и пошел к Федору.

— Федя, подмогаешь?

— Ты что, Фрол Федорыч, офонарел, что ли? — засмеялся Умейко. — Тебе чего — не хватает?

— Не в этом дело. «Офонарел»! Возьмут его — понимаешь, нет? На запчасти возьмут, а то и в переплавку.

— Ну и пусть берут, — сказал Сергей. — Охота тебе, Фрол Федорыч, возиться?

— Раз беру, — значит, охота, — ответил Фрол.

И только Федор-маленький молча затянулся еще несколько раз из оставшегося «бычка», обжигая пальцы, и, бросив совсем крохотный окурок в песок бака, сказал:

— Пойдем, Фрол Федорыч. «Спасибо», — подумал Фрол.

— Только смотри, как бы Арсений не увидел. Влетит, — добавил Федор, когда они подтаскивали мотор к тельферу. — Подождал бы…

— Четыре дня запарка будет, — ответил, кряхтя, Фрол. Он теперь боялся момента, когда придется разогнуться, — это был застарелый радикулит, он то пропадал совсем, то вдруг неожиданно появлялся — и всегда в самые неподходящие моменты. — А за четыре-то дня, знаешь… — добавил он, крякнув.

— Ну, смотри.

И Фрол поставил «подкидыша» на четвертый стенд.

И в этот момент пошел конвейер.

Фрол засуетился. Первым делом он снял готовый мотор со второго стенда — Феня и на полу проверит — и таким образом освободил место для очередного. Это был резерв. «Сволочи, не могут по лишнему стенду поставить!» — подумал он. И действительно, испытатели давно твердили Арсению, чтобы тот сказал на оперативке, и Арсений Самойлович говорил, однако пятые стенды только обещали.

«Может, сходить к дяде Коле?» — мелькнуло у Фрола, когда он подводил масло. Однако некогда было ходить. Сергей снял положенный ему мотор, а конвейер все шел, все полз неудержимо, и наступила очередь Фрола. Фрол хватанул тельфер — с налету чуть не ударил себя по зубам, — подцепил мотор, снял, поставил. Хорошо еще, что стенд освободил заранее.

В дверях ЛИДы показался Арсений.

Он посмотрел на испытателей и вышел.

«Пронесло, — подумал Фрол. — Слава тебе, господи!» Он быстренько подключил новый мотор, подвинтил на глаз клапаны, фильтр проверил, включил. Завелся. Удача! Хороший мотор как будто, по голосу ясно.

И побежал к спрятанным у Сашки карбюратору и трамблеру.

По дороге заглянул на склад.

Сони не было.

— Где Соня?

— Нету. Больна.

«Вот тебе и раз!»

— Не может быть, вчера же…

— Вчера работала, сегодня не вышла. Скарлатина у девочки, понял?

«Больна. Девочка больна!» Фрол даже покраснел от чего-то.

Он вернулся в ЛИДу.

Теперь на трех стендах у него работали моторы и лишь на четвертом, последнем, лежал «подкидыш».

Один у Фрола прошел вторичную — можно отключать. Пять моторов всего. Один — на остывание и доводку.

И Фрол принялся за «подкидыша».

В ЛИДу вошел Арсений Самойлович. Фрол ставил карбюратор и искоса поглядывал на начальство. Арсений Самойлович подошел к Фене, — видно, справился, сколько сдали. Отошел. Оглядел испытателей. И — к Фролу.

— Что это у тебя? Не покрасили?!

— Вчерашний, — бросил Фрол, не поднимая головы. — Из экспериментального.

— Что?! Его ж в переплавку. Зачем ты с ним возишься?

Фрол спокойненько довинтил карбюратор. Принялся за трамблер.

— Хороший же мотор, — справляясь с волнением, сказал он наконец. — Зачем же в переплавку?

— Сколько сдал? — строго спросил Арсений.

— Пять сдал, два долеживают.

— Снимай, потом займешься.

— Не сниму.

— Ты что, Горчаков?

— Я свои и так успею.

— Я тебе говорю — снимай.

Сейчас Арсений говорил негромко, но по коже у Фрола ветерок заходил.

Сергей бросил работу, подошел. Умейко посматривал со своего ряда. Только Федор-маленький копошился с мотором, не замечая.

— Мало сдашь — смотри, — сказал, постояв, Арсений. И отошел.

— Брось ты его, — сказал Сергей. — Зачем связался?

Фрол регулировал трамблер.

Наверное, в первый раз в своей жизни Фрол Федорыч Горчаков пошел наперекор начальству.

Но запустить мотор до конца смены он так и не успел. Хотя и удалось все собрать и отрегулировать приблизительно, однако, как ни надрывался стартер, мотор не заводился. А тут еще подвесной конвейер, который шел, не останавливаясь. Вконец измученный, с неразгибающейся до конца спиной, Фрол после смены решил опять идти в душ.

Сдали они в этот день тридцать один мотор. Все, кроме Сергея, по восемь моторов. И Фрол.

После душа спине полегчало. Когда Фрол вышел из цеха, на заводском дворе в разгаре был митинг. Выйти, протолкаться к проходной было невозможно. Фрол прислонился к Доске почета — среди других фотографий здесь висела и фотография Дуганова, Федора-маленького — и стал, смотреть и слушать.

Рядом с ним никого из знакомых не было.

У заводских ворот наскоро сколотили трибуну, и теперь за столом, покрытым красным сукном, на возвышении сидели директор завода Груздев, парторг, несколько начальников цехов и еще кто-то, — видимо, от горкома. Заканчивал свою речь начальник цеха сборки Бубнов. Издалека он казался маленьким, однако над толпой гремел его голос, умноженный несколькими динамиками.

Фрол переступил с ноги на ногу. Он почти не слышал, что говорит оратор, он думал о Соне. «Сходить или не сходить? Можно подарочек — мишку какого-нибудь, конфеты… Скарлатина. Да, не сладко».

На трибуне говорил уже кто-то другой. Ба, Федор-маленький! Он говорил хорошо. Слушали. Он говорил что-то против войны. «Ай да Федя!» — подумал Фрол.

Закончил Федор. Ему захлопали дружно.

За Федором выступил еще только один оратор — парторг цеха шасси.

— …Все как один! — так закончил он свое выступление.

Все подняли руки. И Фрол поднял руку.

Во дворе, когда Фрол пришел, уже собрались за столиком мужики. «Козел», конечно, домино. В карты нельзя — штрафовали.

Был здесь таксист дядя Петя — у него всегда водились деньжата; и дядя Саша, Александр Степаныч, за которым всегда кто-нибудь присматривал из окна — бабка, теща, дочь; и Павел, вот уже лет пять собиравшийся развестись с женой, которая била его, и страшно трусивший, однако; и Сев Сергеич — интеллигент, владелец «Волги»; и токарь Славка Жуков — ему везло: жена второй раз подряд приносила двойню, почему, собственно, и дали им квартиру в этом новом доме; и пенсионер Гринин, бывший учитель. Фрол постоял, посмотрел, послушал. Отошел.

Зашагал к скверу.

Весь этот оставшийся вечер Фрол опять думал о Соне. А что, если бы?.. Нет, невозможно, пожалуй. Да и Валентина… Ей-то куда же? Нет, невозможно. Поздно, Фрол Федорыч! Он думал и о дочке Сониной, которая — надо же ведь! — опять заболела. «Может, к ней сходить все-таки, помочь чем, а? Адрес в отделе кадров узнать… Нет, неудобно как-то. Еще поймет не так… а хорошо бы дочке подарочек все же, да и Соне заодно тоже… завтра если на работу не выйдет — адрес постараюсь все же узнать…» И об Иване Сергеиче думал Фрол тоже. И о «подкидыше». «Как-то он там, лежит ли? Не украдет ли вечерняя смена?»

Долго сидел в сквере на лавочке, глядя, как играют дети в песке. Потом ходил просто так, пришел домой и рано лег спать — Валентина опять задержалась…

А наутро встал посвежевший, бодрый, даже поясница у него прошла, — и опять он был великодушен, и все был готов простить и себе, и Валентине (она пришла, когда Фрол уже спал, и опять легла на раскладушке почему-то), и готов был, может быть, начать жизнь по-новому, если бы только Валентина ответила на его ласку. Но она опять сделала вид, что спит, и Фрол, умывшись по-быстрому, взяв только кусок хлеба из буфета, отправился на завод.

«Подкидыш» был на месте.

Фрол пришел на полчаса раньше времени, однако ему повезло: конвейер стоял. Ночная смена уже сдала тридцать моторов — дали разрешение на меньший срок обкатки, — но на сборочном конвейере случился простой: не подвезли вовремя поршни.