Страница 57 из 57
— Переносить этих младенцев так, как это затеял и выполнил доктор Дэфо, — это был самый смелый поступок, какой я когда-либо видела со стороны врача.
После месячного пребывания в больнице, которая была оборудована по последнему слову науки и техники, их уже нельзя было узнать! Сначала на десять, потом на пятнадцать минут, потом на полчаса их выставляли на солнце в корзинках, а позже в остроумно устроенных дорогих колясках; и, под конец, они уже по пять часов ежедневно копошились, ворковали и спали на залитой солнцем веранде.
28 октября они праздновали пятимесячный день своего рождения — в действительности же им было всего три месяца, если принять во внимание нормальный срок, когда они должны были родиться, — и они праздновали этот день, уютно устроившись в пуховых мешках, капюшонах и одеялах, не чувствуя снежной бури, завывавшей вокруг них.
28 ноября эти нереальные, невероятные, сверхъестественные пять близнецов уже упятерили десять фунтов, которые они весили в то отчаянное июньское утро, когда у них почти не было шансов на жизнь. Теперь они были «уличными девчонками». Они были маленькими лесными зверьками, достойными потомками своих прародителей — французских переселенцев. Великолепное наследие крепкой, чистокровной французской протоплазмы, полученное ими от отца и матери, начинало теперь пышно развиваться благодаря этим новым условиям, которые могут, должны быть и будут законным правом каждого ребенка в грядущих человеческих поколениях. Они положительно с ума сходили по солнцу. Они поднимали сердитый визг, когда Леру и де-Кирилин в дождливые дни не одевали их для обычного сна на солнце. Теперь их нельзя узнать; вы ни за что не поверили бы, что это те самые слабенькие, кривоногие, страшные, желтые, пузатенькие человеческие осколки, пищавшие в инкубаторах, слишком утомленные, чтобы жить. Теперь у них полненькие красно-коричневые личики. Глазки сверкают. Ножки прямые и толстенькие, изящное, пропорциональное сложение.
— Они становятся похожими на пятерку упитанных щенков, — говорит доктор Дэфо.
И может ли быть лучшее наслаждение, особенно если вы устали и чувствуете себя неважно, можно ли получить лучший подъем и зарядку на тяжелый, печальный докторский труд, чем… входя ежедневно по утрам в детскую комнату, видеть коллекцию веселых, здоровых детей?
Наш доктор рассказывает, что у него всегда бывает странное чувство, когда сиделки пеленают их одну за другой, чтобы нести на солярий. Ему кажется, что это один и тот же младенец, которого берут по частям.
Если вдуматься, — что может быть печальнее этой счастливой жизни пяти младенцев? Я говорю о контрасте…
Великолепные фотографии, и выставочного и частного характера, которые снимает с них при всяком удобном и неудобном случае фотограф Фред Дэвис, — эти фотографии лучше всяких слов говорят о том, что дети могут жить.
Наука о жизни, которая в эти несколько ужасных месяцев так часто их спасала, настолько проста, что всякий неглупый, опытный врач может применить ее для спасения почти любого младенца.
Наш великий маленький доктор Дэфо первый говорит об этом — может быть, даже слишком много говорит…
— Что во мне великого? — говорит этот человек, который велик, если есть еще на свете великие люди. — Все дело в самих детях. Каждый человек в мире любит ребенка, а если их пять, их любят впятеро больше. Сердца у всех одинаковые… А я что? Я обыкновенный сельский доктор.
Ну, хорошо, не будем с ним спорить, поскольку эта скромность так безыскусственна…
И если вспомнить, что вся эта простая наука, — которая от верной смерти привела пять маленьких жалких козявок к здоровой, крепкой жизни, — возможна теперь в таком изобилии, что глупо заявлять на нее какие-нибудь права собственности, и что каждый новорожденный младенец может иметь ее в любом количестве, даже с излишком…
Если подумать, что эта наука поистине является достоянием всего человечества и должна быть использована человечеством, — каждым живущим и каждым умирающим, имеющим какой-то шанс на жизнь…
То что же, в сущности, может быть более утешительным?
Потому что, когда народы всего мира поймут, что их дети могут иметь эту могучую и красивую жизнь, тогда они, наконец, встанут и решительно заявят:
— Наши дети должны жить.