Страница 95 из 112
сказал:
382
~ А" я уверен, что они дадут две нормы. Наташа слое
на ветер не бросает. И потом, как они пойдут теперь на
попятную? Это ж будет подрыв авторитета комсомола!
— Научили на свою шею,-— фыркнул Сережа и
покраснел, сразу поняв, что сказал глупость.
— Учитель! Услыхали бы девчата,— разговаривать
больше с тобой не стали бы,— бросил^ сердито бригадир,
— Я не то хотел...— смущенно проговорил Сережа.—
Я хотел сказать... вроде и неудобно нам сейчас на двух-
то нормах тянуть.
— Конечно! — неожиданно сменил гнев на светлую
улыбку Яша: он для того и собрал ребят и теперь был
доволен, что мысль это высказана не им самим. —
Сейчас надо продвигаться дальше, а не то вымпел у нас
отберут.
— Что же ты предлагаешь? — спросил Коля.—
Прибавим еще десять процентов, что ли...
— Мелко плаваешь, Николай! — ответил Яша и,
выждав, пока утихнет пронзительный гудок
проходившего за кузницей паровоза-кукушки, сказал,
выделяя каждое слово: — Надо переходить на скоростное
резание.
Кто из них не думал об этом! Генрих Борткевич и
Павел Быков стали их самыми любимыми героями. Но себя
они считали неподготовленными к такому большому делу.
Да и на заводе никто, кроме Глеба и Никиты с Шурфй,
еще не работал на больших скоростях.
— А станки? — спросил Коля.— Их ведь потребуется
переоборудовать.
— Станки переоборудуем. Главное, ребята, в нас
самих. Учиться надо! Геометрия резца,
материаловедение, технология токарного дела. Давайте по вечерам
читать в общежитии. Книги у меня есть. Навалимся
организованно, а?
Ребята молчали. Коля не отводил взгляда от носка
своего правого сапога. Рустем тер глаза, будто их чем-то
запорошило.
— Давай!—тряхнул головой Сережа и, взглянув на
Колю и Рустема, снова притих, будто застеснялся их.
— А вы чего молчите? Испугались? — спросил Яша,
приглядываясь внимательней к друзьям.
— Да нет... чего там!
— Куда иголка, туда и нитка,—ответили ребята. '
383
Сережа как-то странно поглядывал на Колю и Рус-
тема, словно не хотел при них сказать о чем-то таком, что
тревожило и мучило его, как больной зуб.
...В трамвае Сережа сказал бригадиру, мрачно
нахмурив крутой лоб:
— В общежитии заниматься не выйдет.
— Почему? — спросил Яша.
— В карты там режутся — страх! До поздней ночи
гомон стоит. Колька давеча всю получку просадил. И
пьют. По алфавиту!
— Не может быть...— поразился Яша.
— Да, и Рустем тоже.
«Хорош же я комсорг! Хорош бригадир! Ни разу не
, заглянул в общежитие, не поинтересовался, как живут
комсомольцы...» — ужаснулся Зайцев. Вот когда он с
особенной отчетливостью понял, в чем сила наташиной
бригады. «Они всегда вместе, а мы только вышли за
ворота — и уже рассыпались, разбрелись кто куда».
— Что же ты... не призвал их к порядку?
— Призывал... Смеются! «Тебя,— говорят,— красную
девицу, зря в нашу бригаду взяли. Тебе к Наташке надо
проситься».
— А мне... почему ты мне раньше не сказал?
— Не велели. Колька пригрозил: Зайцеву скажешь,
выживем из бригады.
Вон оно что! Теперь понятно, почему Николай и
Рустем с такими кислыми лицами приняли его предложение:
им неохота расставаться с картами.
«Два года работаю с ними и не знал, с кем имею дело.
Ничего не знал. Упрекни меня до этого кто-нибудь в
незнании своих ребят, я бы, пожалуй, обиделся».
В душе закипала злость на Николая и Рустема и
на этого тоненького Сережу, испуганно глядевшего по
сторонам и ответившего ему невероятно идиотской
фразой — «не велели». Больше всего почему-то ужалила его
именно эта фраза.
— А ну пошли! — крикнул он вдруг, с бешенством
сверкнув глазами, и, рванувшись к задней площадке,
выпрыгнул из трамвая, не дожидаясь остановки. Сережа
несколько секунд колебался, потом спрыгнул тоже...
В просторной свежепобеленнои комнате стоял густой
сизый дым, удивительно напоминая парную. На помятых
постелях сидели по три человека, уткнув носы в грязные
384
вееры карт. Некоторые не успели даже снять
комбинезоны. На столе, рядом с густо утыканной окурками
пепельницей, в замусоленной кепке желтела груда рублевок.
— Полундра! — крикнул кто-то на крайней кровати,
когда Зайцев распахнул дверь. Бледное лицо Сережи
колыхалось сзади.
Николай и Рустем переглянулись. Рустем рассыпал
свои карты и пригнулся их поднимать.
Сережа ожидал бури. «Зайцев налетит сейчас
коршуном,— думал он,— вырвет карты, начнет кричать на
комсомольцев». Но в следующую минуту он в удивлении
остановился.
Зайцев весело поздоровался со всеми за руку, на
Николая и Рустема даже не взглянул — будто их здесь не
было.
— Ребята,— сказал он, доставая из кармана бумагу
и карандаш,— комитет комсомола объявляет запись в
футбольную и волейбольную команды и в кружки —
шахматный, автомобильный, стрелковый...
Он перечислял названия кружков, примечая, у кого
из картежников зажигались при этом глаза.
— Пиши меня! В волейбольную!
— Меня запиши в автомобильный! — закричали со
всех сторон.
Игроки молчали, не проявляя пока интереса к его
сообщению, а, может быть, смутно чувствовали, что вся
эта история направлена против обожаемых ими карт.
— Кружка кройки и шитья нет? — спросил вдруг
один из заядлых игроков, токарь из бригады Глеба, Павка
Семенов.
Все кругом засмеялись.
— А ты хотел заниматься? — спросил в свою очередь
Зайцев.
— Нет. Есть у нас тут одна баба — Сережа
Поздняков. Его надо бы туда записать.
Снова раздался взрыв смеха. Громче всех смеялись
картежники.
Сережа обиженно заморгал и с молчаливым призывом
о помощи глядел на Зайцева.
Яша выждал, пока уляжется смех, и вдруг громко
спросил:
— Павка! Сколько ты заработал прошлый месяц?
— Пятьсот сорок,— ответил Павка.— А что?
ф.444 — 25 3S5
— А Сережа получил тысячу двести рублей. Вот и
посуди, кто из вас баба? Ты и одной нормы не даешь, а он
две нормы вырабатывает.
Ехидный смешок ветром пробежал по комнате,
— А все потому,— продолжал наседать Зайцев,— что
ты ни черта по токарному делу не читаешь, не учишься,
а только и знаешь, что карты мусолишь.
— Ну, меня на крючок агитацией не бери.
Павка исподлобья глянул на Якова и хотел что-то
еще сказать, но Зайцев уже обращался ко -всем:
— Годы идут, ребята, и если мы сейчас не возьмемся
за повышение своей квалификации — потом поздно будет.
Так я говорю или нет?
— Верно, Яков!
— Из-за двух-трех шелопаев на все общежитие тень
падает.
— Они живут по принципу: ешь — потей, работай —
зябни! — закричали со всех сторон.
— Это кто шелопай? — вскочил Павка, бросая на
стол карты.
— А хотя бы и ты! — вышел вперед Сережа
Поздняков.— До двух часов ночи горло дерешь — очки считаешь.
А на работе ртом мух ловишь.
— А может быть, меня на работе простои заедают?
Может, наш бригадир нас ни на полст'олечко не учит?
— Старая песня! — отрезал Яша.— Других винить
легко. Ты сам не хочешь учиться.
— Что ж, я не хочу больше заработать? — кричал,
побагровев, Павка.— Я что, враг себе? Скажи,— враг?!
— Нет, ты просто дурак,— спокойно сказал Яша, и
эта спокойная уверенность его тона окончательно
разоружила Павку.— Да, дурак,— продолжал Яша.— Время
гробишь безрассудно. Ты знаешь, что сказал академик
Лысенко? Это глупости,— сказал он,— говорят
американцы, что время — деньги. Время не купить ни за какие