Страница 41 из 112
повернулся к Сладковскому, угадав в его улыбке
внутреннюю издевку. — Потому, что думается мне, каждый
из нас должен проверить себя, как перед боем. Мы,
конструкторы и технологи, подобно саперам,
прокладываем производству дорогу к наступлению. Уже получены
чертежи и новая технология. Но должен сказать,
товарищи, эта технология нас не может устроить, хотя Виктор
Васильевич, — он снова метнул укоризненный взгляд в
Сладковского, — и оберегает ее от нашего
вмешательства.
«Ну, разумеется, во всем виноваты технологи. А о
том, что врут чертежи, он молчит!» — негодовал Слад-
ковский, но лицо его продолжало улыбаться.
169
— Технология эта рассчитана, я бы сказал, на
холодную работу. Вот мы, коммунисты технических отделов,
и поставили перед собой задачу — вышибить из нее этот
холодок. И мы это сделаем вместе со всем коллективом
завода. Все!
Булатов проводил Бакшанова
внимательно-одобрительным взглядом. Потом его глаза задучились от
ласковой улыбки: на трибуне стоял беленький, с
детски-припухлыми губами паренек в синем, ладно пригнанном ком-
^бинезоне.
Все узнали в нем давешнего парнишку, который
забрался высоко на стропила и оттуда подавал свой
звонкий, как у жаворонка, голос.
— Товарищи! — воскликнул он, — я ничего еще не
совершил, ничем не отличился. — Он умолк, покраснев от
неловкости и как бы виноватости за свою молодость. —•
Но позвольте, — начал он снова, и голос его все
крепчал и крепчал, наливаясь силой и уверенностью, —
позвольте заверить вас от имени комсомольцев и всей
молодежи завода, что мы, молодые рабочие, не
подкачаем!
Молодежь гулко и долго била в ладоши. Ее др»ужно
поддержали все остальные.
— Как его фамилия-то? — спросил Булатов у
Гусева, кивнув в сторону оратора.
— Зайцев. Яша Зайцев.
— Боевой паренек, — отозвался Булатов, продолжая
внимательно слушать.
— Во всех цехах и отделах мы создадим
комсомольские контрольные посты...
— Комбайн-то еще на бумаге! — крикнул чей-то
насмешливый голос.
— Вот мы и постараемся, чтобы комбайн на бумаге
долго не задержался! — ответил Зайцев, решительно
порхнув глазами в толпу...
Чардынцев стоял неподалеку от триб|уны. Вначале
все его внимание занимал секретарь обкома.
«Так вот ты какой, товарищ Булатов!—думал
Чардынцев, вглядываясь в его лицо. — И там, в глухой
енисейской ночи, и здесь, на народе, — одинаково прост,
собран, проницателен, весел. Есть чему поучиться у
тебя, есть!»
ПО
Но вскоре, сам того не заметив, он уже жадно
вслушивался в голоса ораторов.
И этот седой, величественный дед Ипат, работавший
на Путиловском вместе с Калининым, и энергичный,
непримиримо с кем-то несогласный Бакшанов, и особенно
Яша Зайцев, — порывистый, прямой, неудержимый, как
сама молодость, рождали в его душе какую-то
необычайную, подмывавшую петь, радость.
А в родном его Рыбакове? Деды Фрол и Никифор,
председатель колхоза Потап Дмитриевич, юный бригадир
Танюшка или тот кудрявый парнишка, что в докладе
«Америку на обе лопатки положил», — разве не такие
же и у них небывалые, новые черты?
В раздумье Чардыецева, перекликаясь с его мыслями,
вплелась речь секретаря обкома.
Он говорил о том, что фашисты уничтожили у нас сто
тысяч тракторов и комбайнов, надеясь подорвать
машинную базу колхозов. Но социалистическая
промышленность не оставит крестьянство в беде.
— Что нужно сейчас в первую очередь сделать? Я
отвечу словами выступавших: нужно с новой силой
ударить крыльями и набрать в труде большую высоту.
Нужно не дать самоходному комбайну задержаться на
бумаге. В добрый час, товарищи!
Г лава пятая
Было это той светлой ^майской ночью, когда ни один
советский человек не спал, радуясь долгожданной
победе. Сергей Архипович Луговой и дядя Володя ходили
обнявшись, целуя каждого, кто попадался навстречу.
— Сердце, Володь, будто голубь в небе, весело
крылом машет... А я думал — не доживу,—тихо улыбаясь,
говорил Сергей Архипович.
Рассекая вытянутой правой рукой воздух, Шикин
отрывисто и зычно гремел над ухом приятеля:
— Нам с тобой умирать не резон! Мы два
коренника, весь завод везем. Да! Без нас завод — сирота!
Беспременно!
— Ну, это ты, брат, хватил, — робко останавливал
его Л(уговой. Это распаляло Шикина еще больше. Он
171
освобождал левую руку от объятий и, преградив дорогу
приятелю, кричал теперь так громко, будто перед ним
были тысячи людей:
— Кто малярному делу первый колдун? Володя Ши-
кин! Кто добрых ползавода работать обучил? Серега
Луговой. Беспременно!
Вечером Сергею Архиповичу стало худо. Аннушка
лекарство у дочери раздобыла—«не помогло. Захворал
старик.
После праздников послал жену оформлять расчет. Он,
может быть, добрался бы кое-как и сам, да тяжело было
с завода уходить. Явилась вскоре к нему делегация от
многочисленных его учеников, из завкома пришли,
просили вернуться на завод.
— Размотались все мои нитки, братцы, — отвечал
Луговой. — Одна шпулька осталась.
Через две недели Сергей Архипович встал с постели,
но на душе было такое, будто хворь не прошла, а
усилилась еще более.
Походит Сергей Архипович по комнате, покряхтит,
поохает и опять ляжет. Полежит, забудется коротким,
стариковским сном, потом поднимется, будто
торопится куда, и снова примется шаркать ногами по
комнате.
Или прислонится к окну, долго смотрит, как люди по
улице ходят: все спешат, у каждого дело. А он, Сергей
Архипович, будто та старая, покрытая пылью муха, что
еле-еле ползает по стеклу. Тошно...
Аннушка поглядела на мужа, поджала в раздумье
тонкие губы и шустрой птахой выпорхнула из дому.
Вернулась довольная.
— Гляди, что я тебе принесла.
Сергей Архипович открыл дверь в сени: на полу,
возле верстака, лежали два больших листа жести, коробка
гвоздей и много стальных обрезков.
— Делай фонари для бакенов. Я заказ оформила с
начальником пристани. С самого (устья несла. Поясницу
заломило... дыхнуть нельзя.
— Спасибо, мать. Порадовала ты меня, истину
говорю, порадовала. А поясничку мы горчишничком,
Аннушка...— откликнулся Сергей Архипович восхищенно.
Аннушка заторопилась: она работала во вторую смену.
Он достал свой инструмент, завернутый в чистое
172
рядно, и, усевшись на низкий табурет, принялся за
дело.
Полегчало на душе старика. Труд снова вернул ему
бодрость, и он каждое утро (по гудку) быстро вставал и
садился за работу. Аннушка подымалась позже: готовила
завтрак и долго не могла дозваться мужа к столу. Он
любил эти утреннние часы. После завтрака работа шла
вяло, он быстро уставал.
Й все же точил Сергея Архиповича червяк: скучал
старик по родному заводу. Бессонными ночами и в
зыбких, предрассветных снах вставал перед ним второй
механический цех.
Мелькали знакомые лица, низкий пул
электромоторов и ровный, глухой шум станков звучали сладостной
музыкой. Это были видения его молодости.
Старику чудился незабываемый запах свежей
стружки, сбегающей с резца и едва заметно дымящейся,
приятно обжигали руки горячие, только что снятые со станка
детали...
Сергей Архипович беспокойно ворочался, тяжело
вздыхал. Жена сердито ворчала:
— Да спи ты, пень старый! Скоро совсем с ума
спятишь.
По вечерам Луговой долго читал газету. Он с давних
пор любил следить за «политикой», как он выражался,
понимая под этим словом сложные переплетения