Теория праздного класса

Утверждения представителей праздного класса, выступающих в защиту классического образования, представляются по существу разумными. В том, что касается сущности явлений, удовлетворение и культура, духовная позиция или склад ума, к которым приводит привычное созерцание антропоморфизма, приверженности своему клану и праздного самодовольства благородного господина, жившего в какое-нибудь далекое время, или же близкое знакомство с анимистическими предрассудками и буйной свирепостью героев Гомера, например, является в эстетическом отношении более закономерным, чем соответствующие результаты, извлекаемые из фактического знания вещей при рассмотрении жизни современного человека, его эффективности как гражданина или работника. Не вызывает почти никаких сомнений тот факт, что первые из названных свойств имеют то преимущество, что они ценнее в эстетическом отношении или в плане почетности, а следовательно, в отношении «ценности», которая делается основанием для вынесения решения при сравнении. Сущность канонов вкуса, а точнее, канонов почета по природе вещей проистекает из образа жизни и условий жизни человеческой расы в прошлом, передаваясь последующему поколению наследованием или традицией; и тот факт, что определенный склад ума и точка зрения сформировались в человеческой расе в прошлом длительным господством праздносветского образа жизни, является достаточным основанием для эстетически узаконенного господства такого образа жизни во многом, что касается вопросов вкуса в настоящее время. Для цели данного изложения каноны вкуса — это родовые обычаи, приобретенные в процессе более или менее долгого усвоения привычки одобрять или не одобрять те или иные вещи, по поводу которых конкретные суждения выносятся каноном вкуса. При прочих равных условиях, чем продолжительнее и непрерывнее усвоение привычки, тем более узаконенным является канон вкуса. Все это представляется более справедливым в отношении суждений, касающихся достоинства и чести, чем в отношении вообще диктуемых вкусом суждений.

Как бы ни было узаконено в эстетическом отношении пренебрежительное суждение по поводу более современного образования в защиту классического образования и как бы ни было ценно мнение, что классическое знание более подобает человеку и приводит к росту культуры общества и формированию характера, наиболее подобающего человеку, оно не имеет отношения к рассматриваемому вопросу. Вопрос заключается в том, насколько эти взгляды и их выражение в тех или иных отраслях знаний в системе образования помогают или мешают коллективной жизни при современных производственных условиях, насколько они способствуют более легкому приспособлению к нынешней экономической ситуации. Вопрос этот является экономическим, а не эстетическим; и праздносветские нормы образования, находящие выражение в примирительной позиции, занимаемой высшими учебными заведениями по отношению к фактическому знанию, нужно в свете целей настоящего изложения расценивать исключительно с этой точки зрения. Поэтому такие эпитеты, как «благородный», «неблагородный», «высший», «низший» и т. д., имеют значение только для определения отношения и точки зрения дискутирующих лиц, указывают, достоинства каких знаний отстаиваются — новых или старых. Все эти эпитеты являются словами, выражающими почтение или унижение; иначе говоря, они употребляются при завистническом «равнении и в конечном счете подпадают под категорию почетного или позорного, т. е. они относятся к кругу понятий, характерных для системы жизни общества, где царит статус, они являются по существу выражением азартного состязательства — хищническо-анимистического склада ума; они указывают на архаическую точку зрения и представление о жизни, которые, может быть, подходят для хищнической стадии развития общества и для хищнической стадии экономического устройства, где они брали свое начало, но которые с точки зрения экономической эффективности в более широком смысле предстают бесполезными анахронизмами.

Классическая филология, а также ее привилегированное положение в системе образования, за которое с таким безрассудным пристрастием держатся высшие учебные заведения, содействуют формированию известной духовной позиции и снижению экономической эффективности современного поколения образованных людей. Она делает это, не только выдвигая архаичный идеал человека, но также прививая дискриминацию в отношении почетного или позорного в знаниях. Этот результат достигается двояко: 1) внушением привычного отвращения к тому, что является просто полезным, в противоположность тому, что почетно, и формированием вкусов новичка таким образом, что он начинает искренне находить удовлетворение исключительно в таких упражнениях ума, которые обычно не приносят никакой производственной или социальной выгоды; и 2) использованием времени и сил обучающегося для приобретения знаний, которые не имеют никакой пользы, разве что в той мере, в какой эти знания, начав по традиции включаться в сумму обязательных для учащегося, повлияли таким образом на манеру выражения и терминологию, которыми пользуются в практически полезных отраслях знания. Если бы не это терминологическое затруднение — которое само является следствием моды на классическую филологию в прошлом, — знание древних языков, например, не имело бы никакого практического значения ни для какого исследователя или ученого, не занимающегося делом, носящим главным образом лингвистический характер. Разумеется, во всем этом нет ничего, что бы говорило о культурном значении классической филологии, и нет никакого намерения с пренебрежением отнестись к ней или к тому направлению, которое дает студенту ее изучение. Это направление представляется экономически бесполезным — факт, достаточно хорошо известный, надо признать, и он не должен беспокоить того, у кого есть приличное состояние, чтобы обретать утешение и силу в знаниях в области классической филологии. Тот факт, что классическое образование снижает способности учащегося как работника, не встречает особого понимания со стороны тех, кто невысокого мнения о практическом мастерстве по сравнению с культивированием благопристойных идеалов:

Уже вера, и мир, и почет

(и старинное понятие чести, и

пренебреженная доблесть вернутся)

дерзают.

Благодаря тому обстоятельству, что в нашей системе образования эти знания стали частью элементарных требований, способность изъясняться на известных мертвых языках южной Европы и понимать речи древних не только является лестным для лица, находящего случай продемонстрировать свою образованность в этом плане, наличие таких знаний служит в то же время рекомендацией всякого ученого мужа для его аудитории как неподготовленной, так и ученой. По общему мнению предполагается, что на приобретение этих по существу бесполезных сведений нужно будет потратить сколько-то лет, и отсутствие этих сведений создает заведомое предположение как о спешном и поверхностном учении, так и о грубой практичности, которая столь же противна общепринятым нормам серьезной учености и интеллектуального престижа.

Это явление похоже на то, что происходит при покупке любого предмета потребления покупателем, не являющимся искушенным ценителем материалов или мастерства обработки. Он производит оценку стоимости предмета главным образом на основании дороговизны, видной в отделке тех декоративных частей и деталей, которые не имеют прямого отношения к внутренней полезности предмета; при этом предполагается, что существует какая-то не поддающаяся определению прямая зависимость между внутренней ценностью предмета и стоимостью украшений, добавленных для того, чтобы этот предмет продать. Предположение, что обычно не может быть серьезной учености там, где отсутствует знание классической филологии и гуманитарных наук, приводит к демонстративному расточению студентами времени и сил, затрачиваемых на приобретение таких знаний. Традиционное настаивание на толике демонстративного расточительства как требование, предъявляемое всякому престижному образованию, оказало влияние на наши каноны вкуса и полезности в вопросах эрудиции, подобно тому как тот же самый принцип повлиял на наше суждение о полезности производимых товаров.