Теория праздного класса

Пока всякий производительный труд продолжает выполняться исключительно пли как правило рабами, сознание пугающей унизительности всякого производительного усилия слишком постоянно и сильно, чтобы всерьез позволить инстинкту мастерства оказывать серьезное действие и приводить праздный класс к производственной деятельности; однако, когда квазимиролюбивая стадия (с ее системой рабства и статуса) переходит в миролюбивую производственную стадию (с наемным трудом и денежной оплатой), этот инстинкт более действенно включается в игру. Он начинает завоевывать и формировать взгляды людей на то, что достойно поощрения, и утверждается в качестве по крайней мере вспомогательного канона самоудовлетворенности. Оставляя в стороне все привносимые обстоятельства, можно сказать, что в ничтожном меньшинстве остаются сегодня те лица (из взрослых), кто не питает никаких намерений по достижению какой-либо цели или кем не движет собственное побуждение придать форму какому-то предмету, факту или отношению, с тем чтобы ими мог воспользоваться человек. Эта наклонность может в значительной степени подавляться побуждением к почтенной праздности и стремлением избежать неприличествующей полезности, оказывающими более непосредственное действие, и, следовательно, она может выражаться лишь в несерьезной деятельности, например в выполнении «общественных обязанностей», в квазинаучном и квазихудожественом образовании, в заботах по дому и его убранству, в участии в кружках кройки и шитья, в умении задавать тон в одежде и одеваться, играть в карты, гольф или управлять яхтой, в сноровке в самых различных развлечениях. Однако тот факт, что инстинкт мастерства может под давлением обстоятельств выродиться в бессмысленность, ничуть не больше опровергает его наличие, чем реальность инстинкта наседки опровергается тем, что мы можем заставить ее высиживать фарфоровые яйца.

В последнее время такая беспокойная тяга к какой-нибудь форме целенаправленной деятельности, которая в то же время не была бы неприличным образом производительной, приносящей частный или коллективный доход, знаменует собой различие в положении современного праздного класса и праздного класса квазимиролюбивой стадии. Как было сказано выше, на этой более ранней стадии повсеместно господствующий в обществе институт рабства и статуса привел к неизбежному неодобрению целей, отличных от откровенно хищнических. Для наклонности к действию еще можно было найти какое-то привычное занятие вроде насилия, агрессии, направленной против враждебных групп, либо репрессии подчиненных классов внутри группы. Это служило облегчению напряженности и оттоку энергии праздного класса без обращения к действительно полезным или же к представляемым как полезные видам занятий. До некоторой степени той же цели отвечал и обычай охоты. Когда общество пришло в своем развити к организованному производству и более значительное использование земель почти не оставило возможностей для охоты, под давлением энергии, заставляющей искать выход в полезном занятии, праздному классу ничего не оставалось, как искать его в каком-либо ином направлении. Низость, традиционно связанная с полезным усилием, с исчезновением принудительного труда также стала восприниматься менее остро, и тогда инстинкт мастерства начал заявлять о себе все более настойчиво и последовательно.

В какой-то мере изменилось направление наименьшего сопротивления, и энергия, ранее находившая отдушину в хищнической деятельности, теперь отчасти направляется на какую-нибудь цель, выставляемую как полезная. Нарочито бесцельная праздность начинает осуждаться, особенно среди той значительной части праздного класса, плебейское происхождение которой не согласуется с традицией otium cum dignitate (свободное время почетно). Однако тот канон почтенности, который не одобряет всякое занятие, имеющее характер производительного усилия, все еще присутствует и не позволяет никакому виду деятельности, реально полезному или носящему производительный характер, ничего сверх того, что эта деятельность может приобретать весьма и весьма преходящую популярность. Это означает, что в практикуемой праздным классом демонстративной праздности наметилось изменение, хотя не столько по существу, сколько по форме. Обращением к несерьезной деятельности достигается компромисс между двумя противоречащими друг другу требованиями. Развиваются многочисленные и сложные правила вежливости, а также общественные обязанности, имеющие форму церемоний; основывается множество организаций, в официальных названиях и стиле работы которых воплощается какой-нибудь благовидный объект благотворительности, развивается бурная деятельность, ведется масса разговоров, в результате участникам всех этих мероприятий может и не представиться случай задуматься о действительном экономическом значении их движения. Наряду с разыгрыванием целенаправленного занятия в нем неразрывно вплетенным в его структуру обыкновенно, если не неизменно, присутствует ощутимый элемент целенаправленного усилия, стремление к какой-либо серьезной цели.

В более узкой сфере подставной праздности произошла аналогичная перемена. Вместо того чтобы просто проводить время в видимом безделье, как в лучшие патриархальные времена, на более высокой миролюбивой стадии домашняя хозяйка усердно занимается заботами по дому. Характерные особенности такого развития домашней службы уже указывались.

На протяжении всей эволюции демонстративного расходования очевидным образом подразумевается, что для того, чтобы сохранить добрую славу потребителя, его демонстративное расходование должно быть направлено на излишества. Чтобы приносить почет, оно должно быть расточительным. От потребления одних лишь предметов жизненной необходимости не возникало бы никаких отличительных достоинств, кроме разве что по сравнению с презренно бедными, которые не дотягивают даже до прожиточного минимума; и из такого сравнения не могла бы получиться никакая норма расходования, разве что соответствующая самому прозаическому и непривлекательному уровню благопристойности. Тем не менее был бы возможен уровень жизни, который позволял бы проводить завистническое сопоставление в областях, отличных от обладания богатством, например в различных проявлениях моральных, физических, интеллектуальных или эстетических сил. Сегодня пользуется популярностью сопоставление во всех этих направлениях; и во всех отношениях оно обычно так неразрывно связано с денежным сопоставлением, что едва отличимо от последнего. Это особенно справедливо в отношении бытующей системы оценок выражения умственных и эстетических сил или способностей; поэтому мы нередко истолковываем как эстетическое или интеллектуальное то различие, которое по существу является всего лишь денежным.

Употребление термина «расточительство» неудачно в одном отношении. Используясь в повседневной речи, это слово носит оттенок осуждения. В нашем тексте оно употреблено за неимением лучшего термина, который будет адекватно описывать тот же диапазон мотивов и явлений и не будет восприниматься в одиозном значении, подразумевающем незаконное расходование продуктов человеческого труда или человеческого общества. С точки зрения экономической теории рассматриваемое расходование не более и не менее законно, нежели любое другое расходование. Оно называется здесь «расточительство», потому что не служит человеческому обществу или не отвечает человеческому благополучию в целом, а не потому, что с позиции отдельного прибегающего к расточительству потребителя это пустые или не на то направленные усилия или расходы. Если потребитель выбирает расточительную манеру расходов, то тем самым устраняется вопрос об относительной его полезности для потребителя по сравнению с другими формами потребления, которые не порицались бы вследствие их расточительности. Какую бы форму ни выбирал потребитель или какую бы он ни преследовал цель, производя свой выбор, эта форма потребления обладает для него полезностью уже благодаря тому, что он отдает ей предпочтение. Вопрос о расточительстве, как он видится отдельному потребителю с его точки зрения, возникает за пределами компетенции собственно экономической теории. Следовательно, употребление слова «расточительство» в качестве специального термина не несет никакого порицания мотивов, которыми руководствуется в условиях канона демонстративного расточительства потребитель, или целей, которые он преследует.