Страница 71 из 86
— Сообщаю, чтобы ты заказал такой заранее, только никому не говори. Пальбер настаивает.
— Но такой фрак будет выглядеть дантовским!
— Дорогой, пожалуйста. — Она обняла его за шею. — Пожалуйста, исполни мою просьбу. Я хочу, чтобы ты выглядел превосходно.
— Ладно, будь по-твоему.
Мари являлась центром той новой жизни, которая его захватила, — жизни светского общества. Она блистала среди этой публики и втянула его туда, чему Ги не сопротивлялся. Хоть он раньше и презирал свет, но ему были приятны похвалы критиков, выдающихся людей, льнущих к нему элегантных женщин. Роман «Сильна как смерть» пользовался успехом в светских парижских гостиных. Из любимого всеми писателя он превратился в модного; это далеко не одно и то же. Он был принят в цитадели светской лести. Но как бы то ни было, он доказал Бурже — одержал над ним верх в его родной стихии!
Коляска проезжала мимо залитого огнями дома. Ги достал крохотную записную книжку, раскрыл её. Сегодня вечером к Казнам. Завтра утром к Пьеру Верграну; потом обед с Мари у графа де Люзе. Вечером театр с де Бретиньи, ужин с Мари (видимо, у Жоржа де Перта). Сидя в тёмной коляске, он признался себе, что с головой ушёл в жизнь гостиных. Дни, недели протекали в визитах, приёмах, поездках, обедах, в беспощадной рутине, заведённой светским обществом для своих членов. В Париже открылась Большая Всемирная выставка[112], на которую все стремились попасть. Он даже перенял жаргон светских клубов и принял условности, с которыми люди этого мира требовали считаться. И течение событий притупило его способность к анализу этой новой для него жизни. Возможно, из-за Мари он и не хотел её анализировать.
Мари больше не скрывала от него пристрастия к наркотикам, и Ги понимал, что все другие близкие её знакомые знали об этом давно. Однако это его знание сблизило их ещё больше; периоды бесцеремонного безразличия возникали у неё реже. И сохранившаяся капризность стала менее назойливой.
Огни концертного зала вызвали в глазах у Ги боль, заставили отвернуться. В последнее время глаза его беспокоили почти беспрерывно. Возобновление головных болей после возвращения из Алжира в начале года повергло его в отчаяние, да ещё начались нелады с пищеварением. Антипирин, рекомендованный новым врачом, помог, и Ги вышел из депрессии, но ему не давала покоя мысль, что надо работать. Кроме романа «Сильна как смерть» он за последние полтора года написал всего с полдюжины рассказов и почти забросил работу в газетах.
Артур Мейер, ставший теперь на позиции ройялистских салонов, подходил к нему, потирая руки.
— Так-так. Когда я получу новую хронику? Напишите мне о выставке, хорошо? Париж, столица Науки Искусства и Прогресса, приветствует мир на крупнейшей Всемирной выставке.
— Спасибо, Артур, за это я не возьмусь.
— Может, тогда сказку? Юная девушка — Эйфелева башня — томится по любви, может, собирается покончить с собой, а?
— О Господи! Хватит с меня того, что приходится писать для путеводителя по выставке. — Ги взял Мейера за руку. — У Оллендорфа есть идея. Он говорит, что вам нужно разбрасывать номер «Голуа» с крыши павильона.
— Что? — Тщательно выбритое лицо Мейера оживилось, он подался вперёд. — Да... да, это блестящая мысль! Превосходная! Я непременно... — Лицо его медленно вытянулось, он посерьёзнел. — Нет. «Голуа» нельзя. «Жиль Блаз», может быть, но не «Голуа». Это уронит достоинство газеты.
Коляска ехала между людными тротуарами в направлении к Опере. Ну что ж, он скоро примется за работу. Сейчас ему лучше. За будущее можно быть спокойным. Он любит красавицу; ему предстоит приятный вечер с самыми культурными людьми самого цивилизованного города на свете. Ги снова глянул на огненно-красный фрак. В конце концов, почему бы нет? Казн д’Анвер — человек приятный, и эта идея достаточно экстравагантна, чтобы сулить какое-то развлечение.
Снаружи послышались крики:
— Буланже, Буланже!
Ги выглянул. Вдоль бульвара стояла возбуждённая толпа, люди размахивали трёхцветными флажками и потрясали кулаками.
— Долой правительство!
— Буланже!
Два месяца назад правительство распорядилось арестовать Буланже за подготовку государственного переворота, и генералу пришлось бежать в Брюссель; его приверженцы пытались вновь разжечь жар народной любви к нему. Ги улыбнулся; Мейер был пылким сторонником Буланже; потом, когда бравый генерал завершил годы вызывавших недоумение колебаний бегством к любовнице, у Мейера вырвался стон: «Бог мой, я считал его Цезарем, а он оказался Ромео!»
Коляска свернула на улицу Шоша, и Ги вылез из неё возле большого дома, где жили д’Анверы. Просторная гостиная была залита светом и заполнена светскими, уже привычными ему людьми, все оживлённо разговаривали.
— Месье Ги де Мопассан! — громко объявил лакей.
Взгляд Ги, ищущего Лулию и Альбера Каэнов, прошёлся по остальным гостям. В красном не явился никто. Все были одеты, как обычно. Женщины — в тёмные платья, мужчины — в чёрные фраки.
— А, вот и вы! — услышал Ги голос Лулии. Покинув собеседников, она пошла ему навстречу; в ту же минуту гул голосов прекратился, все гости таращились на него и быстро переглядывались.
— Здравствуйте, мой дорогой!
Лулия протянула руку, Ги вовремя опомнился и коснулся её губами. Она отступила, демонстративно разглядывая его красное одеяние с изумлённой улыбкой.
— Это что? Новый стиль «а-ля Мопассан»? До чего дико! — Она засмеялась и обернулась. — Альбер, иди посмотри. Или нет, лучше не ходи!
Ги почувствовал, как у него багровеет шея, он ощущал себя посмешищем. Все пялились на него, подталкивали друг друга локтями, насмешливо улыбались, саркастически кривили губы, обменивались замечаниями. Приутихший разговор возобновился, но всё же был достаточно тихим, и нетрудно было догадаться, о чём он шёл. Где-то в глубине захохотала женщина.
— Чёрт возьми! — произнёс Альбер Казн, покачивая головой.
— Вот уж поистине! — поддержал его кто-то, и все, не таясь, захихикали.
Ги тщетно подыскивал какую-нибудь остроту, шутку, чтобы выпутаться из этого положения.
— Я думал, все приедут в красном.
Альбер Казн, запрокинув голову, громко засмеялся, и Ги понял, как нелепо прозвучали его слова. Казн определённо не поверил ему, счёл, как и остальные, что он нарядился так, дабы привлечь к себе внимание, из тщеславия, нелепого стремления к оригинальности. Если сказать, что услышал это от Мари, он только выставит себя ещё большим дураком. Кстати, где она?
— Жюль, — позвал Альбер Казн метрдотеля. — Шампанского месье Мопассану.
Оставалось только поддержать шутку, отделаться смехом.
— Розового, — сказал Ги.
Он вошёл в толпу гостей, стал усмехаться их замечаниям, поддерживая общее веселье, словно собирался развлечь их таким дешёвым образом. Но почувствовал, что гости настроены против него и не позволяют ему выпутаться. Они держались вкрадчиво-непринуждённо, смеялись вместе с ним, пожимали ему руку, прикасались к красному фраку, но он чувствовал их отчуждённость, насмешливость. Они не желали лишать себя тайного наслаждения, удовольствия от мысли, что он поставил себя в дурацкое положение. Они хотели смеяться над ним, а не вместе с ним.
Ги увидел Мари, и она ту же направилась к нему под руку с Лулией; с ними были двое мужчин, Анри Валь, банкир, и Жорж де Пёрт, владелец скаковой конюшни.
— Правда, он выглядит... э... величественно?
— Моему портному пришлось поспешать, чтобы успеть к сегодняшнему вечеру, — сказал Ги.
— Вы собирались читать нам в этом одеянии, мой дорогой? — спросила Мари. — И засмеялась вместе с Лулией, держа её под руку.
— Охотничий костюм — сами знаете, для охоты на какую дичь, — сказал, подмигнув, Валь, и они снова рассмеялись.
— Сшили бы лучше трёхцветный.
Ги не стал искать Мари, когда они разошлись. В какой-то момент он увидел их вместе с Лулией, головы их были сближены, видимо, они очень радовались успеху этой шутки, явно задуманной совместно.
112
…В Париже открылась Большая Всемирная выставка. — Имеется в виду Выставка 1889 года.