Страница 3 из 86
Прозе Мопассана свойственна строгая внутренняя художественная логика, в соответствии с которой произведение строится, по словам Мопассана, «...при помощи таких искусных и незаметных приёмов и с такой внешней простотой, чтобы невозможно было увидеть и указать, в чём заключаются замысел и намерения автора». Сжатостью, точностью и ясностью отличается язык Мопассана, «подлинно французский язык», по словам А. Франса (см. Собр. соч., т. 8, 1960, с. 105), «сочный, простой, безыскусный, поистине народный» (там же, с. 18). Но за этой внешней простотой — сложное мастерство сочетания и виртуозного использования литературных и речевых стилей, всего богатства общенародного французского языка.
Большинство сочинений Мопассана переведено и издано в России ещё в конце XIX в. Реалистическая сила и эстетическое совершенство его искусства отмечены И. С. Тургеневым — первым пропагандистом Мопассана в России. В письме Мопассана М. Стасюлевичу от 24 ноября 1882 г. Тургенев даёт восторженную оценку роману «Жизнь» (см. Собр. соч., т. 11, 1949, с. 374 — 375). В другом письме к тому же адресату Тургенев говорит о «Жизни»: «Роман — прелесть и чистоты чуть ли не шиллеровской» (цит. по кн.: М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке, т. 3, СПб, 1912, с. 222). Л. Н. Толстой написал в 1894 г. предисловие к соч. Мопассана (см.: Л. Н. Толстой. Поли, собр. соч., т. 30, 1951, с. 3 — 24). Толстой высоко оценил талант Мопассана, сумел понять его противоречия и его духовную драму. По словам А. П. Чехова, Мопассан своим искусством «...поставил такие огромные требования, что писать по старинке сделалось уже больше невозможным» (цит. по кн.: Куприн А. И., Полн. собр. соч., т. 7, СПб, 1912, с. 129).
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Он бежал среди деревьев, пригибаясь там, где тропинка заросла высокими островерхими кустами, и протискиваясь сквозь них. На небольшой прогалине остановился, прислушался. Можно было бы считать себя в безопасности, если б часть егерей с собаками не подстерегала его с другой стороны, у озера. Обернувшись, он издал негромкий рык, рык матерого серого волка, и снова нырнул в кусты. Неожиданно впереди показались два бегущих существа, их белые хвостики подскакивали в угасающем свете. Кролики! Он преследовал их до самой норы и засмеялся, когда они в страхе юркнули туда друг за дружкой. Потом лёг на живот и стал тыкать в нору палкой; как можно глубже. Его мальчишечье лицо раскраснелось, когда он представил себе громадный таинственный лабиринт под землёй, полный кроличьих глаз.
Мальчик поднялся, весь в приставших к костюму соринках и листиках, миновал кустарник и осторожно вышел на длинную дубовую аллею. Она вела прямо к замку Блан, большому серому дому со стройными башенками, который арендовали месье Гюстав де Мопассан[1] с супругой. От замка по парку крестом расходились аллеи. В лучах закатного солнца окна с овальным верхом блестели, словно медали. Мальчик на минуту перестал быть волком и стал считать: два первых окна слева на первом этаже — это его комната. Следующие три — маленького Эрве[2], дальше идут комнаты отца и матери. Эрве всего пять лет, ему нужно находиться поближе к родителям.
Стаи ворон кружились вокруг высоких дымовых труб и усаживались на вершины деревьев. День стоял ветреный, деревья с шелестом трепетали. Скоро стемнеет — и окончится ещё один день. До чего же быстро пролетели каникулы! Уже конец сентября, остаётся всего несколько дней до начала занятий в лицее. Лета, казалось, едва хватило, чтобы навестить двоюродных Ле Пуатвенов[3] в Фекане, хотя туда всего несколько километров. А в Париж отец всегда ездил один.
Мальчик поглядел на краснеющие в лучах заката окна — и замок превратился во вражеский штаб. От орудийного обстрела верхний этаж вспыхнул. Находившиеся внутри защитники силились погасить пламя, а он, командир императорских войск, тем временем вёл своих солдат на штурм. Мальчик снова бросился в кусты и, согнувшись пополам, пробежал двадцать метров. Тут вражеский снайпер заметил его из окна комнаты Жозефы и стал стрелять так метко, что пуля продырявила ему рукав мундира. С ловкостью бывалого солдата (он участвовал в последней кампании Наполеона[4], но всё же оставался молодым) мальчик отскочил назад за прикрытие. Жестом велел своим солдатам оставаться на месте, повёл карабином вдоль окон комнат для слуг и, дойдя до окна Жозефы, прицелился и выстрелил. Когда винтовка снайпера, постукивая по свинцовой крыше, слетела в канаву, позади раздался одобрительный возглас. И все снова бросились вперёд. Однако враг вызвал подкрепление, и отряд кирасиров с блестящими нагрудниками уже нёсся на них по аллее. Велев солдатам следовать за ним, он скрылся в кустарнике, сделал широкий обход и вышел в тыл скачущей колонне неподалёку от террасы дома.
Мальчик остановился. Воображаемый мир перестал существовать.
Мать и отец шли по аллее к дому. Для мальчика это явилось неожиданностью, и он замер, глядя на них. Мать он боготворил. Отца, разумеется, уважал, хотя понять не мог. Другие мальчики, его друзья, подтверждали, что отцов понять трудно. Родители шли бок о бок, неторопливо и находились довольно далеко от него. На голове у опиравшегося на трость отца был цилиндр, мать, по своему обыкновению, была простоволосой. Вот забавно будет их напугать! Уже наступили сумерки, ветер так усилился, что громадные дубы с шелестом раскачивались, ветви поскрипывали, сорванные жёлтые листья взлетали, кружась, словно птицы, или носились над самой землёй, будто испуганные зверьки.
В мальчике мгновенно соединились волк, командир и опытный браконьер. Прячась за деревьями, мальчик стал украдкой приближаться к родителям. Ещё десяток метров, он выскочит с рычанием, и они перепугаются, словно перед ними настоящий волк. Присев и приготовившись броситься к ним, он давился от смеха.
Приступ веселья прошёл. Сердце колотилось где-то в горле. Мать с отцом остановились в сумеречной аллее, и мальчик услышал громкий, гневный голос отца:
— В десятый раз говорю, это не твоё дело. Я не потерплю слежки за собой. Продай землю, это твоя собственность, или убирайся к чёрту.
Мать смотрела на него, руки её безвольно висели вдоль тела.
— Я уже сказала, что не продам. Мне больше нечего оставить детям. Твой долг...
— Да перестань ты твердить о том, что считаешь моим долгом! Господи!
— Мы уже три семестра не платим за учёбу Ги. Как мне отправлять ребёнка в лицей?
— Я уже сказал. Больше от меня ты ничего не получишь.
— Гюстав, — сказать мать, — я больше не могу влезать в долги, чтобы содержать дом и платить слугам.
— Тогда почему ты ездишь по всей стране, арендуешь замки? Чтобы рожать детей там? Сперва Миромениль, теперь этот!
— Для себя я ничего не прошу; но прежде нужно думать о сыновьях, а потом уже об этих... этих девках и горничных, с которыми ты проматываешь деньги.
— Это уже слишком, чёрт побери! — вскричал отец, дрожа от бешенства. Он повернулся, схватил мать за горло и стал хлестать по лицу изо всей силы. Волосы матери растрепались, она отклонялась, пыталась защититься, но безуспешно. С отцовской головы свалилась шляпа, но он, словно обезумев, с бранью всё бил, бил мать. Она упала, сжалась, закрыла лицо руками; отец перевернул её на спину, бросил трость, отвёл её руки от лица и снова принялся наносить удары.
Оцепеневший от ужаса мальчик смотрел из-за деревьев. Казалось, наступил конец света. Пошатнулись все незыблемые основы бытия. Тьма в аллее была наполнена злом; он был беззащитен. Жизнь предстала перед ним в новом, ужасном обличье.
1
Гюстав де Мопассан (1821 —1899) — отец писателя.
2
Эрве де Мопассан (1856—1889) — младший брат писателя.
3
Ле Пуатвены — родственники со стороны матери.
4
...участвовал в последней кампании Наполеона... — Имеется в виду последнее сражение Наполеона в период «Ста дней» — битва при Ватерлоо, в которой он потерпел поражение от прусских войск Блюхера 18 июня 1815 г.