Страница 24 из 86
Вокруг «Лягушатни» — громадного плота под крышей — река была забита лодками, яликами, шлюпками, вельботами, катерами, каноэ. Пятеро пришвартовали «Лепесток розы», взобрались на плот и отыскали столик.
«Лягушатня» — кафе, купальня и кабаре — находилась возле острова Круасси в большой излучине Сены. На берегу и на острове прогуливалась и сидела под деревьями воскресная публика — зрелые женщины, девицы и проститутки с крашеными светлыми или рыжими волосами, их груди и бедра казались пышными благодаря подкладкам из ваты. Глаза блестели на бледных, набелённых лицах, губы влажно алели; они щеголяли вульгарными яркими платьями, шлейфы которых волочились по траве. Среди них важно расхаживали молодые люди, словно бы сошедшие с модных картинок, с тросточками и в светлых перчатках.
Однако сама «Лягушатня» была заполнена грубой, шумной толпой. Раскрасневшиеся мужчины и женщины в заломленных набок шляпах сидели развалясь за столами, загромождёнными стаканами, бутылками, раковинами мидий, огрызками и мокрыми от пролитого вина. Они горланили песни, ссорились, орали — потому что были пьяны, невоспитанны, не представляли себе иного воскресного отдыха, да иначе в этом шуме и нельзя было услышать друг друга. Женщины, широко раскрывая рты, громко, хрипло хохотали; проститутки пересаживались от одного стола к другому, выбирая только что пришедших посетителей, которые угостят выпивкой и, возможно, проведут с ними ночь. Неопытные фабричные девицы, проходя мимо мужчин, грубо ругались. Стоял смешанный запах пота, дешёвых духов, пудры и винного перегара.
— Гарсон, пива! — выкрикнул Томагавк.
И все пятеро принялись стучать по столу кулаками, пока потный официант не поставил на покосившийся стол два кувшина, стаканы, после чего тут же исчез. В одном углу в дополнение ко всеобщему шуму бренчало дребезжащее, расстроенное пианино. Возле него танцевали с подскоками около двадцати пар, зрители подбадривали их резкими, пьяными голосами.
Ги с удовольствием погрузился в эту разгульную, шумную атмосферу. Его радовали бьющая в глаза вульгарность, грубость, этот запах, эта бесцеремонность.
Здесь собралось всё парижское отребье. Он с наслаждением разглядывал хитрых продавщиц, недоверчивых старых рантье, низколобых мясников, замкнутых учителей, продажных журналистов, проституток, подозрительных политиканов, сутенёров, изворотливых биржевых маклеров, игроков, наркоманов, авантюристов всевозможных мастей — неприметных, известных, скомпрометированных, наглых, хитрых, глупых. Женщины, вилявшие задом и трясшие грудями, были так же великолепно грубы, как мужчины. От них шёл животный запах случки. «Лягушатня» представляла собой громадную клоаку.
Купальщики то и дело ныряли с плота, обдавая сидящих брызгами. Раздавались возмущённые возгласы. Публика в «Лягушатне» была вспыльчивой, и там часто происходили массовые побоища. Мужчины перегибались через барьер и, пялясь на купальщиц, отпускали непристойные реплики. Некоторые женщины, стремившиеся показать себя, лежали в воде в соблазнительных позах. Те, что помоложе, оборачивались и осыпали зрителей бранью. Стоявшие рядом с мужчинами случайные или постоянные любовницы награждали их за реплики шлепком, потом перегибались через барьер и принимались поносить своих соперниц.
Неподалёку от столика, где сидел Ги с друзьями, кто-то заиграл на аккордеоне, пытаясь заглушить пианино. Сидевшие за соседним столиком затянули песню на этот мотив. Ги и Синячок тут же завели другую, более непристойную её версию. Среди певших соседей Ги заметил плечистую брюнетку с широкой улыбкой, подведёнными глазами и большой грудью — воплощение вульгарности. Она ему очень понравилась. Он знал, что девица это заметила; они пристально глядели друг на друга. Подле брюнетки сидел дюжий парень с крохотной головой и мускулистыми руками. Он был полупьян и, навалясь грудью на стол, выкрикивал слова песни.
Ги усмехнулся; ему захотелось вывести парня из себя и посмотреть, что случится. Он подался вперёд и спросил: «Потанцуем, мадемуазель?» Лицо парня удивлённо вытянулось, потом стало темнеть от гнева. В эту минуту Синячок, хотевший, чтобы его версия песни звучала громче, крикнул ему в обычной здесь манере:
— Да заткнись же ты, обормот!
Парень подскочил, выбежал из-за столика, намереваясь схватить Синячка, споткнулся о выставленную Томагавком ногу, грузно упал вниз лицом и не успел пошевелиться, как Ток наступил ему на шею, а Томагавк принялся лить пиво лежащему на голову.
От ближайших столов послышался одобрительный гул. Глаза девицы заблестели.
— Искупайте его, — послышались голоса.
— Швырните этого...
Синячок стоял неподалёку, готовый к схватке. Пианист, ни на что не обращая внимания, продолжал бренчать. Ги подумал, что вот-вот начнётся драка; но, к его и всеобщему удивлению, парень перевернулся, открыл рот и стал ловить им струю пива. Потом, когда Томагавк остановил пивной водопад, тот выхватил кувшин, опорожнил его и, усмехаясь, сел. Зрители покатывались со смеху.
Парень подскочил и, смеясь вместе со всеми, устремился к Синячку. Синячок оказался проворным. Началась азартная, весёлая погоня. Они опрокидывали столики с бутылками и стаканами. Лавировали между испуганными официантами, державшими подносы на голове. Синячок хватал что попадалось под руку — шляпу, мокрое полотенце, тарелку мидий, стулья — и бросал под ноги преследователю. Толпа восторженно вопила и топала. Синячок подскочил к барьеру и побежал вдоль него. Обормот следовал за ним по пятам.
Длиться бесконечно это не могло. Синячок обессилел. Обормот схватил его за ворот. Оба тяжело дышали. Потом Обормот поднял Синячка, перенёс через барьер и бросил в Сену. Ги с Томагавком вскочили одновременно. Толкнув Томагавка обратно на стул, Ги бросился к Обормоту, они сцепились и покатились по полу, ударяясь головами и продолжая смеяться. Потом разошлись, встали на полусогнутые ноги и подались друг к другу, готовые схватиться снова.
— Ну-ну, Пьеро!
— Задай ему, Прюнье!
— Смелее, парень.
Они сошлись вновь, потеряли равновесие, ударились о барьер и, не выпуская друг друга, повалились через него в воду. Ги вынырнул первым. Обормот появился на поверхности спиной к плоту. Ги, положив ему руку на голову, погрузил его в воду. Тот, ухватив Ги под водой за ноги, потянул его вниз. Вынырнули они, тяжело дыша и хватаясь друг за друга. Кто-то бросил в воду стул. За ним последовал стол. Команда «Лепестка розы» поднялась и громко горланила. В пылу борьбы Ги вдруг почувствовал, как Обормот обмяк. И ухватил его за разорванную тельняшку как раз вовремя. Глаза Обормота закатились. Ги отбуксировал его к дальнему берегу, вытащил на сушу, увидел, что тот приходит в себя, и поплыл обратно.
Когда он, весь мокрый, появился среди столиков, раздались аплодисменты. Синячок сидел вместе с остальными. Девица была на месте. Ги подошёл к ней и поклонился.
— Потанцуем, мадемуазель?
Её глаза вспыхнули от удовольствия.
— Подождите минутку.
— Она ушла и вернулась в чёрном купальном платье с оборками у колен.
— Теперь — да.
Они танцевали — одуревшие, слегка взволнованные от взаимной близости. Потом влезли на крышу, сели на солнце и закурили. Девицу звали Мюзетта. Больше ничего о себе сказать она не захотела.
Раздался хор четырёх голосов:
— Прю-нье! Прю-нье!
Ги посмотрел вниз. Синячок, Томагавк, Одноглазый и Ток звали его из яла.
— Сейчас, сейчас! — И сказал девице: — Обормот плывёт сюда. Его усадили в лодку. Увидимся на будущей неделе?
— Ладно.
— Без Обормота?
— Прю-нье!
— Возможно, — ответила она.
— Иду. Смотрите, жабы!
И нырнул прямо с крыши.
6
Бульвар влажно поблескивал под газовыми фонарями. Дождь почти не облегчил жары. Стояла духота, толпа гуляющих двигалась медленно, пиджаки были приспущены с плеч, манжеты повлажнели от пота. Ги с завистью поглядывал на залитые ярким светом террасы кафе, люди за столиками пили, ели, разговаривали, перед ними стояли бокалы с напитками — красными, зелёными, жёлтыми.