Король Парижа

Скоро Дюма узнал, что соседку зовут Мари-Катрин Лабе, что приехала она из Руана, где её бросил муж, и она трудится, зарабатывая на жизнь шитьём.

Пришло время, чтобы в нашей истории жизни Дюма появилась женщина, ибо в деле с «Дуэлью после маскарада», естественно, оказалась замешана женщина. В действительности, не одна женщина. Разве не сам Александр Дюма первый резюмировал любое криминальное расследование в двух, ставших знаменитыми словах: «Ищите женщину»? Он вложил их в уста господина Жакаля; он произносит их в романе «Парижские могикане», который, вероятно, стал первым детективом, инсценированным и поставленным в театре; Жакаль, без сомнения, был предком всех великих сыщиков в литературе, начиная с Жавера Виктора Гюго и кончая Шерлоком Холмсом Конан Дойла.

Спускаясь по лестнице, Дюма так ликовал, что сказал себе: «В мой первый вечер в Париже к чёрту экономию!» И, подбросив в воздух двадцатифранковый луидор, воскликнул: «Если выпадет решка, устраиваю себе ужин и иду в театр, если орёл — делаю то же самое!»

Но когда Дюма спустился на первый этаж, к нему подошёл консьерж и сказал тоном кроткого упрёка:

   — Вероятно, у сударя серьёзные заботы, что заставили его об этом забыть... Потом вы вспомните.

   — О чём? О чём я забыл?

   — О моих чаевых.

   — Ах да! — вскричал Дюма и без колебаний бросил луидор консьержу, который ловко его поймал. Консьержка, заметив блеск золотой монеты, вышла из комнаты и заверила господина Дюма, что будет содержать его комнату в безупречной чистоте и всего за пять франков в месяц.

   — Согласен! — воскликнул Дюма и выбежал на улицу, чувствуя себя на седьмом небе от счастья. И всё-таки внутренний голос нашёптывал: «Что за безумная мысль — сделать подобный жест! Дать на чай два месяца квартирной платы!»

Но это был грандиозный жест; более того, жест великолепный. Первый из длинной череды подобных жестов, которые Дюма обожал и ради которых жил.

Именно такого рода жест, жест хвастуна, спустя много лет не дал Дюма погибнуть от руки барона де Б., который вышел победителем из семнадцати дуэлей, смертельно ранив двух противников, а одного искалечив на всю жизнь.

Однажды Дюма, стоя в раздевалке за бароном в ожидании пальто, заметил, что в кружку гардеробщицы тот положил медную монету. Дюма опустил в неё банкноту в сто франков.

   — Вы ошиблись, господин Дюма, — сказала гардеробщица.

   — Я не желаю брать барона де Б. в качестве примера для подражания, — возразил ей Дюма.

Барон ответил тем, что тотчас вызвал писателя на дуэль, назначив встречу на завтра, в шесть утра, в Венсеннском лесу.

   — Утром я должен написать по главе для трёх моих романов-фельетонов, — сказал Дюма, — и до двух дня буду занят. В три часа у меня репетиция в Историческом театре, так что я свободен лишь между двумя и тремя часами. Давайте назначим встречу на два пятнадцать, чтобы я мог освободиться до конца дня.

Потом, дав гардеробщице банкноту в пятьсот франков, Дюма попросил:

   — Поскольку у меня много дел, не могли бы вы оказать мне одну услугу? Снимите с барона мерку и выберите красивый гроб. Закажите также похороны по первому разряду. Если судить по чаевым, которые дал вам барон, его смерть станет для наследников обременительным поводом для расходов.

Благодаря этому блефу Дюма взял верх над бароном, впервые в жизни засомневавшимся в своей победе. «Действительно будет глупо, — сказал себе барон, — если я погибну из-за вздорной истории с несколькими франками чаевых».

На следующий день он нанёс визит Дюма; дело закончилось извинениями и рукопожатием.

Дюма больше всего на свете ценил эффектный жест. Он обессмертил Моризеля, старика с налитым вином брюхом, умиравшего от водянки, потому что тот стал героем одного из самых оригинальных поступков в истории.

Врач сказал Моризелю, что его почки больше не работают и, следовательно, он обречён.

Ничего не зная о своей анатомии, Моризель просил Дюма подыскать ему хирурга, который вскрыл бы его и дал возможность собственными глазами убедиться, в чём состоит его болезнь. Разумеется, ни один хирург не пожелал на это пойти; все уверяли Моризеля, что он не доживёт до конца операции.

Тогда Моризель попросил Дюма показать ему труп человека, умершего от водянки. Ко всеобщему изумлению, Моризель протянул всю неделю, во время которой обшаривали морги и больницы, отыскивая нужный труп. В конце концов труп нашли; Дюма приобрёл его за шесть франков — тогда это была обычная цена, — а также разыскал хирурга, давшего согласие провести вскрытие и прочесть лекцию о сем патологическом казусе. Это обошлось Дюма в сорок франков. Покойника притащили в комнату Моризеля, и хирург принялся за дело. Его лекция, выдержанная в лучшем стиле Медицинской школы Парижа, была ясной, остроумной, исчерпывающей.

Моризель не пропустил ни слова.

   — Меня убивала мысль, что я умру в неведении, — признался он врачу. — Теперь, когда я точно знаю, что со мной, я могу упокоиться с миром. Вы сами в этом убедитесь; я больше никому надоедать не буду и благодарю всех вас. Если вы хотите повторить эту лекцию своим ученикам, доктор, моё тело в вашем распоряжении.

И через несколько минут Моризель скончался.

Весь Париж отдал должное человеку, способному перед смертью совершить подобный поступок, а Дюма написал исполненный большого благородства некролог пьянице, который без писателя умер бы в безвестности.

То же произошло, когда очень плохой старый актёр пришёл умолять писателя подыскать ему роль. Дюма дал ему двадцать франков. Но старик Перринэ был слишком горд, чтобы принимать подачки.

   — Если вы не можете предоставить мне роль в вашей пьесе, то хотя бы поручите мне какую-нибудь мелкую работу, дабы я смог сохранить своё достоинство.

   — Хорошо, — согласился Дюма. — Вы действительно можете оказать мне услугу. Я в самом разгаре работы над романом, и мне необходимо знать температуру воды в Сене. Постарайтесь раздобыть термометр и измерить температуру воды.

Актёр сделал это, и Дюма заплатил ему пять франков, полагая, что меньше дать просто не может.

На другой день он с изумлением снова узрел Перринэ, который явился с сообщением:

   — Температура воды в Сене изменилась: сегодня она равняется пятидесяти семи градусам по Фаренгейту.

Дюма вручил ему пять франков, но доброта помешала ему сказать актёру, что он больше не нуждается в том, чтобы знать температуру воды в Сене. В результате этого в течение многих лет на середине Нового моста, между лавками, которые тогда ещё на нём существовали, каждый день можно было видеть старика, который осторожно опускал в Сену привязанный на верёвочке термометр, после чего он спешил доставить Дюма свои ценные сведения. И Дюма неизменно платил актёру пять франков. Об этом узнал весь Париж. Этот жест повторялся бы до бесконечности, если бы в один прекрасный день Перринэ не умер в Божьем доме.

На похоронах горемыки в присутствии толпы, провожавшей его на кладбище, Дюма произнёс несколько слов:

— При вашей жизни вы никогда не собирали так много публики. Из всех моих сотрудников вы — единственный, кто всегда пунктуально вносил свой вклад в моё творчество.

Хулители Дюма объявили, что этот жест ничем не отличается от рекламных анонсов, которые он печатал в газетах, вроде, например, следующего: «Придёт ли сегодня в театр тот господин, который смотрел на меня так пристально, что заставил покраснеть как-то вечером на представлении «Нельской башни»? Для него будет оставлена записка». И подпись: «Влюблённая».

Утверждали, что эти маленькие пикантные объявления давали превосходный результат; несколько сот господ парижан, полагая, будто «влюблённая» имеет в виду именно их, в тот вечер приобрели билеты на пьесу Дюма.

Глава XII

КЛИКА ПРОТИВ КЛАКИ

Возбуждённый проявлением своей безумной щедрости в отношении консьержа, Дюма всё-таки чувствовал огорчение оттого, что теперь он будет вынужден обойтись без ужина и театра. Он ещё не знал, каким образом удача вознаграждает тех, кто способен сделать красивый жест.