Софья Васильевна Ковалевская

В следующем письме, от 13 февраля 1884 г., Эрмит опять пишет о женской Нормальной школе, о том, что Софья Васильевна в ней будет желанной гостьей: «Директор школы — г-жа Жюль Фавр, вдова знаменитого адвоката и государственного деятеля. Под ее начальством, для наблюдения за научными занятиями, г-жа Бортникер, русская дама... прекрасно справляется со своими обязанностями. Молодые ученицы работают с увлечением; руководство школы превосходное. Вы сможете судить об этом сами, сударыня, когда почтите ее своим посещением» [77, с. 669].

Вместе с тем Эрмит высказывает грустные мысли по поводу будущего молодых девушек по окончании школы: «Это будущее, которое я раньше представлял себе обеспеченным предусмотрительностью основателей школы, к сожалению, крайне ненадежно. Несколько мест, конечно, будет предложено, как, например, места педагогов в женских лицеях, организуемых в провинции, но сколько трудностей ожидает тех, которые получат эту привилегию! Вакантное место может оказаться в городе, очень отдаленном от семьи, которую молодой девушке отнюдь не следует щокидать. Ввиду этого для большинства из них надежды, которые в них поддерживают, выльются в горькое разочарование» [Там же].

268

По-видимому, Эрмит вообще был склонен к пессимизму. Так, в письмах Ковалевской к Миттаг-Леффлеру встречается замечание о том, что Эрмит находится в постоянном страхе перед войной или революцией. Вероятно, события 1870—1871 гг. во Франции подействовали на него угнетающе.

Во время каникул 1886 г. Ковалевская приехала в Париж, чтобы доложить французским математикам свою задачу о вращении, и посетила женскую школу. Она пишет Миттаг-Леффлеру 28 июня 1886 г. : «Вчера у меня был день успехов: в 8 часов утра пришел за мной г. Таннери, чтобы отвезти меня в Нормальную школу в Севре; г-жа Жюль Фавр, Дарбу и Аппель ждали меня там. В моем присутствии барышень экзаменовали» [СК 116].

Никаких сведений или впечатлений об этой школе Ковалевская не приводит. День успехов у нее был и в другом отношении: ее доклад о том, что она сделала в задаче о вращении, произвел большое впечатление. После экзаменов присутствовавшие на них математики были приглашены на завтрак к Жозефу Бертрану в его виллу Вирофле, находившуюся в Севре. Там собралось много математиков. Ковалевская пишет: «Меня осыпали комплиментами. Бертран преподнес мне подарок в виде манускрипта, написанного рукой Гаусса» [СК 116].

В 1888 г. Дарбу был членом жюри и докладчиком по присуждению Ковалевской премии Бордена Парижской академии наук. Другие члены жюри — Морис Леви, Анри Резаль, Эмиль Сарро и Эдуард Филлипс.

Жозеф Бертран широко известен своим классическим курсом анализа [271], переведенным на русский язык' в виде двух толстых томов [227]. В Парижской академии наук как ее непременный секретарь он играл большую роль, и, когда Ковалевская бывала в Париже, Миттаг-Леф- флер давал ей соответствующие поручения- В письме от 22 июня 1886 г. он говорит, что получил любезпое письмо от Бертрана вместе со статьей для «Acta mathematica» и хочет просить его доложить Институту Франции о журнале «Acta» и дать благоприятный отзыв о нем. Ковалевскую он просит воздействовать на Бертрана в доведении дела до конца и добавляет: «Завоюйте его для себя самой, для меня и прежде всего для „Acta“!» [МЛ 50].

Бертран, пообещав Ковалевской сделать все возможное для распространения «Acta», все же уверял ее, что успех дела зависит от Эрмита.

269

Почему-то еще за два года до того, в 1884 г., вопросом*

0 распространении журнала «Acta mathematica» занимался не сам Ж. Бертран, а его брат Александр, член Академии надписей. По этому поводу Эрмит писал Ковалевской 8 марта 1884 г. : «г. Александр Бертран. •. добивается получения через министерство народного образования подписи на «Acta», теперь не для факультетских библиотек, на которые почти все, как правило, уже подписались, а для библиотек лицеев, гораздо более многочисленных» [77, с. 675].

К Ковалевской, по ее словам, Бертран проявляет необычайную любезность. Она пишет Миттаг-Леффлеру 28 июня 1886 г. : «Представьте себе, что он [Бертран] придумал: в следующий понедельник все эти господа должны собраться, чтобы предложить тему на большую академическую премию 1886 г. [на 1888 г.]. Бертрану пришло в голову предложить темой как раз проблему вращения твердого тяжелого тела. Таким образом, у меня будут некоторые шансы получить эту премию» [СК 116]. Эрмит, Бертран, Камилл Жордан и Дарбу, члены комиссии по выбору темы для премии, заставили Софью Васильевну изложить им еще раз детально результаты ее работы, нашли ее очень интересной и имеющей много шансов быть премированной.

Говоря об Эрмите и его отношении к С. В. Ковалевской, нельзя не упомянуть о его письме к Чебышеву от 21 мая 1890 г. с просьбой о содействии ее возвращению на родину:

1 Мой дорогой собрат и друг,

„.Пользуясь Вашей добротой, выражаю пожелание, чтобы Вы смогли вызвать к себе в С.-Петербургскую академию наук г-жу Ковалевскую, талант которой вызывает восхищение всех математиков и которая в своем стокгольмском изгнании хранит в своем сердце сожаление и любовь к своей родине — России. Я узнал от нее о том участии, которое Вы приняли в ее избрании в качестве члена-кор- респондента Академии; в то же самое время она призналась мне в своем тяжелом положении за границей, и я беру на себя смелость просить Вашей поддержки с тем, чтобы, по возможности, помочь ей выйти из этого положения.

Прошу Вас извинить мое ходатайство, если оно нескромно, и от всего сердца шлю Вам наилучшие пожелания в отношении Вашего здоровья, Вашего счастья, а также пользуюсь этим случаем, чтобы вновь заверить Вас, мой дорогой собрат и друг, в неизменно испытываемом мною чувстве самой искренней и преданной любви к Вам.

Ш. Эрмит (цит, по: [220, т, V])*

270

Письмо Эрмита не оказало желаемого действия: для Ковалевской места в царской России не нашлось.

Выше уже говорилось о Жозефе Перотте, революционере и математике. Это был очень одаренный человек: знал около 20 языков, в том числе китайский и японский. За исследование в гэльском языке (горцев Шотландии) он получил премию Дугласа Хайда. Перотт учился в университетах Франции и Германии.

В 1890 г. Перотт переехал из Франции в США и стал преподавателем математики в университете Кларка8 в Вустере (Ворчестере).

Среди писем от Перотта к Ковалевской находится пять таблиц с числами, по-видимому, соответствующих решениям какого-то алгебраического уравнения.

Когда Перотт, как упоминалось, бежал из Петербурга, он оставил там все вещи, но захватил с собой книгу Гаусса «Disquisitiones Arithmeticae» и, изучая теорию чисел, восхищался ею. Он подверг критике какую-то статью «бравого моряка» Жонкьера и писал Ковалевской 15 марта 1883 г.: «Если я настаиваю на этой критике, это оттого, что мое арифметическое чутье крайне развито сейчас, и я рассматриваю как обиду моей принцессе (которую я наконец нашел после долгих и бесполезных странствий — это не что иное, как Богиня Арифметики) все эти презренные теоремы, вроде теоремы Жонкьера». Перотт считает Жонкьера честным человеком, но дилетантом. В заключение письма Перотт пишет по-английски (все письмо на французском языке) : «Я думаю, что, настаивая на этом слишком сильно, я лишусь моего права любить мою принцессу» [П 13].

Перотт интересовался историей теории чисел. Он разыскивал в Испании «Арифметику» Хуана Ортеги, изданную в 1534 г. и, может быть, хранившуюся в библиотеке Мадрида. В этой книге рассматривается интересовавшее Перотта уравнение x2—Dy2=1, которое, после Ортеги, исследовал также Ферма (в 1657 г.). Перотт полагает, что Ортега держал в руках работу Хирона Александрийского (100 лет до н. э.). Возможно, эта работа

8       Справка, полученная мною из университета Кларка, гласит, что Перотт как математик считался лучшим в Америке знатоком теории чисел. Он обладал широкими знапиями в области науки и искусства. Его привлекательная наружность была хорошо, из- вестна жителям Вустера,