Страница 15 из 88
— А ты веруй, а не испытуй! — Тропарев грозно зашевелил бородой. — Должон сам знать, для какой надобности живешь… Всякая власть от бога. — Помолчав, уже мирно спросил Захарова: — Кончим войну, снова хлеб будешь сеять?
— Захочет он теперь в земле ковыряться, жди, — откликнулся кто-то из глубины нар. — Да и дадут ли? Раньше таким-то ноздри рвали.
В твиндеке воцарилось молчание, стихла гармонь.
— Теперь коготки у вас, господин фельдфебель, — подобострастно хихикнул Веточкин, — как у барышни со Светланки. — Мозольный мастер бережно обтрогал в последний раз огромную ногу. Ловко высморкался, прижав ноздрю пальцем. — Все, господин фельдфебель, готово.
— Афанасий Иванович, — спросил немолодой солдат, — в пятом году мне в Питере знавать приходилось подполковника Дитерихса. Росту он среднего, однако жилистый. Кавалерист, господ офицеров верховой езде обучал. Я при ем конюхом служил… Здесь тоже Дитерихс, в генерал-лейтенантах ходит. Может, он и есть?
— А кто его знает, — равнодушно сказал Тропарев. — Может, и он. А ты что, признаться хочешь? Министром все равно не сделает… Дух-то от тебя! — Фельдфебель покрутил носом.
Раздался смех. Солдат-конюх всюду носил с собой терпкий, стойкий запах лошадиного пота.
— Афанасий Иванович, — послышался еще голос из глубины твиндека, — дозвольте спросить.
— Ну, что тебе? — не оборачиваясь, прогудел Тропарев.
— Правда ли, что вы из попов, что вас того… расстригли?
— Правда.
— А дозвольте узнать, за какую провинность?
— За дело. Не умеешь, сказали, шить золотом — бей молотом.
— Ребята разное тут говорят… — не унимался любопытный.
— Расскажите, господин фельдфебель, — попросил еще кто-то.
Тропарев привычно огладил густую бороду. Несколько солдат слезли с нар и сели за стол, поближе.
— Гм… гм… Антиминс во хмелю потерял.
— А что это за штука такая, Афанасий Иванович?
— Святыня. Антиминс для попа — что полковое знамя для полковника, — наставительно пробасил фельдфебель. — Сам пропадай, а знамя выручай… Без антиминса нельзя обедню служить. Когда в церкви пожар, поп должон детей своих бросить и за антиминсом бежать. Поняли? Утварь золотая пропадет — никто слова не скажет. А антиминс… беда!
— Поняли, спасибо, Афанасий Иванович. А так, ежели сказать, на что оно походит, антиминс этот?..
— Желтый шелковый плат, посередине господне погребение черной краской отштамповано, а по углам четыре евангелиста…
— И всего дела?
— А ты слушай, ежели спросил, — нахмурился Тропарев. — Главное в антиминсе — святые мощи, кои в нем зашиты, и митрополичье освящение. Рукой архиерея чернилами написано, для какой церкви, когда, где и кем освящен. — Он поерошил бороду, помолчал. — А дале вот что: церковь моя как раз и загорись. А я у купца бражничал… Ну, из церкви-то я антиминс вынес, а потом куда дел — не упомню. Тут, конечно, я и вовсе с горя запил.
— И вас в отставку, по чистой?
— В отставку. Кровью похотел позор смыть.
— Жалеешь, Афанасии Иванович, церковь-то?
— Обману много, — сказал фельдфебель и спохватился: — Ты, любопытный!.. Попадья моя от сраму померла, сын кипяток на себя опрокинул, тоже бог взял… И пошло, пошло. Когда везет, так везет, а уж как запоперечит, так хоть ты убейся… Семечкин, ты винтовки проверил? — Тропарев кивнул на две утыканные оружием беленькие, свежеоструганные пирамиды, укрепленные по бортам. Разговор круто съехал на другое. — Господин поручик говорил, завтра у берега будем, так ты того…
Глава шестая
О ПОЛЬЗЕ РУССКОЙ БАНИ И БЕРЕЗОВОГО ВЕНИКА
Из всех окраин Владивостока Первая речка, пожалуй, не самая глухая. Однако и здесь, кроме собачьего лая да паровозных гудков, сегодня ничего не услышишь. Низенькие, побеленные известью домики почти невидимы в тумане.
Василий Петрович Руденко долго плутал на немощеных пустых улицах. Туман был и на руку ему, и мешал. Он подходил то к одному, то к другому дому и старался прочитать фамилию хозяина на дощечке у ворот. Вот он увидел вывеску: ядовито-желтый самовар, из-под его крышки белыми кудрями клубится пар. Внизу одно слово — «Ремонт». Маленькие домики можно было различить, только наткнувшись на них. Путник стучал в калитку, пытаясь кого-либо вызвать, но в ответ раздавался лишь заливистый собачий лай.
Невольно вспомнил Василий Петрович последние суматошные дни. После спокойного сидения на Русском острове ему досталось крепко. Сначала все пошло хорошо. С помощью Кондрашева он поступил в артель грузчиков, и удалось выполнить почти все задание. Но его все же выследили. А как взглянул полковник из контрразведки, словно выстрелил! Откуда он взялся на причале именно в тот день?.. Руденко долго не мог уйти от преследования — очень цепким оказался шпик. На Семеновском базаре оторваться не удалось. Только на Первой речке, на запасных путях, он обманул сыщика, буквально завертев его среди сотен железнодорожных вагонов. Совершенно случайно Руденко очутился у вагона, где жили хорошие знакомые; на счастье, они оказались дома и помогли ему спрятаться. Они же связали его с Кондрашевым и другими товарищами; он увиделся с ними, узнал обо всех событиях… На «Синем тюлене» почти полный провал. Что скажет товарищ Андрей? Неприятное чувство не покидало Руденко, как в детстве, после двойки по арифметике. Кроме того, чутье подсказывало, что сыщики не оставили его в покое. Если бы не туман, он вряд ли решился на свидание с товарищем Андреем.
Холодная стена тумана скрывает подпольщика, но и преследователь может быть совсем рядом… Наконец Руденко повезло. Китаец в синей короткой курточке нес на коромысле воду в банках из-под бобового масла.
— Послушай, — окликнул его Руденко, измученный затянувшимся поиском, — вдова Севастьянова где живет, знаешь?
Китаец знал, где живет вдова Севастьянова. Надо было пройти две улицы и свернуть на третью. Напротив водоразборной колонки дом с тремя окнами.
Шел, сворачивал и наконец пришел, куда было нужно. На расшатанном деревянном крыльце долго очищал сапоги от густо налипшей глины.
Представитель партийного центра ждал сегодня Василия Петровича на новом месте.
Надо сказать, товарищ Андрей немного нервничал. Прежде всего беспокоило оружие — новая партия, приготовленная к отправке в партизанский штаб. Хранить его в городе было опасно. По всем данным, японцы должны скоро уйти восвояси. Зато белые генералы не сразу собираются покинуть Приморье, воевать еще хотят. Им надо вырвать зубы как можно скорее, партизаны должны нанести последний удар полной мощью. В сопках и лесах скопились немалые силы… На каком пароходе моряки собираются переправлять оружие? На этот вопрос сегодня должен ответить Руденко. И людей надо кормить. Он вспомнил про тысячу мешков муки. Партийный центр поручил ему это срочное и сложное дело. Любым способом нужно достать тысячу мешков муки. Любым способом, но без копейки денег. У товарища Андрея роились на этот счет самые затейливые планы; он достанет муку… А как на «Синем тюлене»? «Интересно, что придумают товарищи моряки, — усмехнулся он. — Каким манером они свернут шею карателям?» Сам живой и предприимчивый, он всегда радовался неожиданно удачному ходу своих подопечных. В шахматной игре он любил коня. «Не просто туда-сюда ходит конь, как все прочие, а с заворотом, с хитрецой».
Потом вспомнилось Народное собрание. Правители Приморья решили разогнать непослушных. Даже такая маленькая, совсем мизерная демократия оказалась им не по нутру. Конечно, это так назвали — «Народное собрание», оно совсем не представляет народ. Там были люди, в подавляющем большинстве своем настроенные против Советской власти. Из семидесяти пяти депутатов сорок три составляли блок несоциалистов, десять депутатов от демократического союза с примыкающими, семь человек — трудовая партия и пятнадцать — эсеры с окружением. Ждать от такого сборища чего-нибудь хорошего не приходилось, товарищ Андрей знал это. Однако в происходившей схватке он сочувствовал в душе депутатам собрания, волей-неволей они все же затрудняли действия главного врага.