Страница 30 из 207
Лелюков взял донесение, прочел его и подписал. Яков Иванович подозвал связного, отдал ему донесение и приказал:
— Скажи, чтобы немедленно закодировали и быстро передали по радио.
— Ты понимаешь, Яков Иванович, в чем сила и значение этой операции? — прищуривая косящий глаз, спросил Лелюков. — Они хотели еще двадцать седьмого июля с ходу захватить Соловьевскую переправу и сунули туда свежую двенадцатую танковую дивизию. А что из этого вышло? Пшик!.. Сегодня какое число?
— Первое августа, — ответил Железнов.
— Вот то-то и оно! Видишь, как наши дела, чертушка, повернулись! Смоленское сражение, несмотря на понесенные нами большие жертвы, показало, что мы можем разбить врага! И мы его разобьем!.. Но нам, командирам, нужна организованность и еще раз организованность... Вот что!..
Когда «эмка» увезла Лелюкова на южный мост, Яков Иванович, отдав коменданту переправы нужные приказания, отошел в сторону шагов на сто.
Чувствуя, что его одолевает усталость, он опустился на густую, заждавшуюся косца траву.
Мимо, по тропе, еле передвигая ноги, длинной цепочкой, молча шагала в лес на отдых сменившаяся команда саперов. Было знойно. Монотонно стрекотали на лугу кузнечики... Яков Иванович блаженно потянулся, скинул сапоги, зарылся в пахучую траву и закрыл глаза.
Почти над самым его ухом в орешнике пискнула синица. «Ишь ты! И война тебе нипочем», — мысленно промолвил Яков Иванович.
Но в этот момент отвлек звук, напоминающий гудение шмеля. Яков Иванович насторожился и стал внимательно всматриваться в безоблачное небо. Звук становился все отчетливей, и наконец в стороне Ярцева что-то засеребрилось. Через несколько минут над переправами медленно пролетел самолет с торчащей под фюзеляжем трубой. Кругом загрохотали зенитки, застрочили пулеметы.
«Костыль»! — определил Яков Иванович. — Эта «птичка» к несчастью. Как хотелось ему, чтобы самолет грохнулся наземь! Но «костыль», как назло, прибавил скорость и улетел, унося с собой сделанные через торчащую под фюзеляжем трубу фотографии переправ.
Громко хлопнула дверца «эмки», и из машины выскочил все тот же неугомонный Лелюков.
— Что, Яков Иванович, ко сну клонит? — крикнул он еще издали. Подойдя к Железнову, уселся на траве и задымил папиросой: — Все у нас идет хорошо. Если так будет и дальше, то мы завтра переправим все основные силы армий. На том берегу останутся только части прикрытия. Четыре дивизии уже полностью здесь на нашем берегу. Сейчас переправляются другие: у Пущина — танковая дивизия, у Соловьева — части мехкорпуса, у Макеева — стрелковая дивизия. А здесь что нового?
— Начала переправляться дивизия полковника Семенова, — сказал Железнов.
Сильный артиллерийский налет по переправам прервал их разговор. Лелюков вскочил, со злобой сплюнул:
— Ишь, нечистая сила, захватить не удалось, так артиллерией гвоздить начал!
— Отдохни, Александр Ильич, ведь еле на ногах стоишь, — сказал Яков Иванович и быстро надел сапоги. — А я сбегаю на НП и узнаю, откуда кроют.
Лелюков устало махнул рукой и, опустившись, потонул в высокой траве.
Когда Яков Иванович подошел к мосту, он увидел, как на противоположном берегу из пестрого людского потока вышла одетая по-военному, с немецким автоматом на груди женщина. Она направилась на мост. Оттуда перепрыгнула на плот, сняла синий берет, зачерпнула им воды и стала жадно пить. Потом выплеснула из берета воду, выжала его, ударила несколько раз о ладонь, растянула и мокрый надела на голову, заправив под него стриженые волосы.
«Боже мой, да ведь это Ирина Сергеевна! Как она изменилась, похудела... Знает ли она о муже? Сказать ей или лучше подождать?» — пронеслось в мозгу Якова Ивановича.
Сходя с моста, Валентинова увидела Якова Ивановича, на мгновение застыла на месте от удивления, потом бросилась к нему, обняла и расцеловала.
— Яков Иванович, дорогой, как я вам рада! — волнуясь, заговорила она. Стыдясь показавшихся на глазах слез, взяла Якова Ивановича под руку и отвела подальше от дороги. Они пошли вдоль берега. — Меня мучает неизвестность. Ведь о своих ничего не знаю!.. Страшно подумать, что с ними...
Глаза Ирины Сергеевны снова наполнились слезами.
— Ведь я так домой и не попала: сразу же на городок дивизии навалилась авиация. Части еле-еле сумели выскочить из городка и с ходу прямо в бой. А после без остановки днем и ночью отходили с боями. На подходе к Зельве кончилось горючее. Там оставили последние танки, спешились и дальше дрались по-пехотному... — Она вытерла лицо платком и спросила: — А как ваша семья?
У Якова Ивановича дрогнули мускулы на щеках, но он сдержался и ответил как мог спокойно:
— Тоже ничего не знаю. — Ему легче было слушать, чем говорить. — Знаю только, што наш дом сгорел.
— Боже мой! — вскрикнула Ирина Сергеевна. — А дети?
— Наших детей, Нину и Аграфену Игнатьевну эвакуировали, — ответил Яков Иванович, хотя сам знал об этом не больше, чем она.
— Эвакуировали? — Она посмотрела на него с благодарностью. — Откуда вы это знаете?
— Я посылал шофера, и ему об этом сказал комендант. — Яков Иванович смотрел на нее, а сам думал: надо предупредить Польщикова, чтобы тот не проговорился.
— Как вы меня обрадовали!.. Ох как обрадовали!.. — И рука с платком снова потянулась к глазам. — Простите мою слабость... За это время я всего насмотрелась, и теперь бог знает, что в голову лезет... Все кажется, мои ребята погибли. — Она пристально поглядела в глаза Якова Ивановича, как бы спрашивая: «А правду ли вы сказали?».
Яков Иванович выдержал этот взгляд.
— Ну, теперь я спокойна!.. Раз их эвакуировали, то Шура о них позаботится. Она такая хорошая, добрая и преданная нам девушка, совсем родной человек... Может быть, их вывезли наши дивизионные? Мне начштаба обещал это сделать. — Ирина Сергеевна вздохнула и хрустнула пальцами. — Знаете, Яков Иванович, нервы так напряжены, что от малейшего пустяка плакать начинаю... Да что я все о себе. Вам ведь тоже тяжело...
— Да, конечно, когда задумаюсь... — Яков Иванович провел рукой по лицу, как бы отгоняя тяжелые мысли. — А знаете, ведь здесь Александр Ильич Лелюков! Помните, он уехал в Брест замкомдивом... Такой живой веселый полковник.
— Лелюкова знаю, — без воодушевления проговорила Валентинова. — Он одно время служил с мужем. Не знает ли он о нем? — с внезапной живостью спросила она, но тут же махнула рукой: — Да что он может знать? Ведь Алексей был на сборе в Москве.
— Вы сейчас из Смоленска? — спросил Яков Иванович, стараясь отвлечь ее от дум о семье.
— Нет, из Кордымова. От самой границы до Баранович участвовала в боях со своей дивизией. После боев за Барановичи нас мало осталось, и мы влились в корпус генерала Петрова. И там свою прежнюю должность инженера автослужбы сменила на должность командира стрелковой роты. С этим корпусом отходили до Смоленска, дрались за Смоленск. Под Гривно замполит вытащил меня из боя и почти с конвоем отправил в штаб армии. И вот волею штаба, видимо, потому, что я женщина, очутилась здесь, а это, — она похлопала рукой по автомату, — мой трофей.
— Вы, наверно, проголодались. Пойдемте сейчас к нам на командный пункт, отсюда недалеко, — Яков Иванович показал на зеленую стену леса, — вон, на той опушке. — Он взял у Ирины Сергеевны автомат и вещевой мешок.
На опушке их встретил Польщиков.
— Александр Никифорович, здравствуйте! — Валентинова протянула ему руку. — Что же это вы своего начальника не бережете? Смотрите, как похудел!.. Только по усам его и узнала.
— Это уж не я виноват, товарищ Валентинова, а война.
Шум самолетов заставил их поднять глаза к небу. Там, видимо, посланные по сигналу «костыля», ровным строем летели «юнкерсы». Режущий свист бомб, а за ним страшные взрывы потрясли воздух, взметая к небу комья земли, потоки воды, обломки мостов.
Три часа подряд самолеты бомбили переправы. Под конец они обрушились на скопившиеся у мостов колонны машин, засыпая их бомбами и поливая свинцом и горючей жидкостью.