Страница 178 из 207
Женщины вышли, а он прошел к комендантскому посту и расспросил, как проехать к подполковнику Карпову. Старший поста выделил красноармейца, и тот, сев на место шофера, повел машину по лежневке через болотце. Затем миновали выгоревший лес и подкатили прямо к землянкам.
— Это жена подполковника Карпова, — доложил красноармеец дежурному комендатуры.
— А вы? — лейтенант обратился к Железновой. За нее ответил Зубарев:
— Это жена нашего комдива. Мы едем дальше.
— Извините, пожалуйста, — козырнув, дежурный обратился к Карповой, — сами знаете, фронт. Будьте добры, предъявите документ, удостоверяющий вашу личность.
Галина Степановна протянула ему паспорт.
Убедившись, что это женщина есть именно жена Карпова, взял ее вещи и, пожелав Железновой доброго пути, предложил Галине Степановне идти за ним. Нина Николаевна проводила Карпову до самой землянки. Расставаясь, договорились, что обратно поедут вместе.
— А где подполковник? — спросила Карпова лейтенанта, зажигавшего гильзу-светильник.
— На НП. Слышите, что творится? Он сейчас за комдива остался. — И лейтенант позвонил по телефону, но Карпова на своем НП не оказалось. Ответили, что он перешел на НП полка. — А вы не беспокойтесь, располагайтесь, как дома. — Лейтенант ушел.
Горя жгучей обидой и считая, что в ее горе замешана женщина, Галина Степановна, оставшись одна, просмотрела все в планшете Карпова, перерыла в его чемодане все вещи, перевернула постель и, не найдя ничего подозрительного, обессиленная опустилась на табуретку.
Но время летело и делало свое миротворное дело, понемногу гася ее гнев. А тут еще и стрельба стихла. Галина Степановна встала, умыла лицо, поправила перед зеркалом прическу, попудрилась и даже подмазала помадой губы. Потом застелила стол простыней, поставила на него привезенные с собой консервы, сало и заветную поллитровку, которую в ожидании мужа бережно хранила полтора года. И вот послышались торопливые шаги. Галина Степановна погасила свет и спряталась в углу за мужнину шинель, а чтобы скрыть ноги, пододвинула к себе табуретку.
Карпов, считая, что это приехала Ирина Сергеевна, уж никак не мог себе представить, что из такой дали пожаловала жена, несся к себе, не чуя ног. Но, распахнув дверь, застыл на пороге, удивленный темнотой.
— Ириша, ты где? — Карпов зажег спичку.
И тут табуретка с грохотом отлетела к противоположной стене, тут же рухнула с гвоздя шинель, и, к ужасу Карпова, перед ним предстала разъяренная Галина Степановна.
— Галя? — поразился Карпов.
— Да, Галя, — сжав кулаки, пошла в наступление жена. — А ты, подлец, ждал Иришу? Значит, для нее отобрал аттестат? Для нее? Ну! Молчишь? Так я сейчас заставлю тебя говорить, паскуда! — размахнулась она. Карпов перехватил ее руку.
— Тише ты! Кругом люди, — прошипел Петр Степанович. И, зажав ей ладонью рот, усадил на топчан. А мысль молниеносно работала, как бы не допустить скандала. Это обязательно дойдет до командующего, и тогда ему комдивом не бывать. — Ну чего разошлась? Чего? Разве для этого в такую даль тащилась? Ну что хорошего? Ну подеремся, поругаемся, народ соберем, и тебя в один момент за пределы дивизии выставят, а меня в должности комдива не утвердят, да еще с собачьей аттестацией на прежнюю должность отправят. Да отправят ли? Чего доброго — замкомполка пошлют, а то, чего доброго, в другую часть отправят...
— Отпусти. Дышать трудно. — Галина скребла зубами его ладонь. — Брось туману напускать. Если я только расскажу, как ты по-хамски аттестат отнял, то меня не тронут и никуда не отправят, а вот тебя-то потрясут и допытаются, кто такая Ириша? Да не меня, а ее турнут с фронта.
— Эх, Галя, Галя, и дуреха же ты. Заладила одно «аттестат, аттестат». А ты не знаешь, что раз меня перевели в другую дивизию, то прежняя финчасть была обязана отозвать свой аттестат. И теперь наша финчасть обменяет его на свой и сразу же его вышлет тебе. Вот как, — хитрил Карпов. — А ты, не разобравшись, с бухты-барахты, по-бабьи, раз и прикатила. Я, конечно, нескончаемо рад твоему приезду, наконец-то мы вместе, — он нежно гладил ее по волосам и щеке и потянулся ее поцеловать, но Галина оттолкнула его.
— Отстань. Иди к своей Ирише.
— Брось злиться. Давай лучше сядем рядком да поговорим ладком. — Петр Семенович продолжал гладить ее волосы. — Что Ириша? Теперь с Иришей все! — И Карпов потянул руку жены к губам. — Прости! С кем, дорогая, на фронте греха не бывает.
Где-то невдалеке с сухим треском разорвались снаряды. Карпова вздрогнула и прижалась к мужу.
— Вот видишь, в каком аду мы живем. Все время на грани между жизнью и смертью... Так стоит ли нас за это казнить... Не казнить, а жалеть надо! — И, зажав в своих объятиях, мило улыбаясь, жарко поцеловал Галину в губы. — Так что смени, пожалуйста, гнев на милость, и давай сядем за стол и выпьем мировую.
Галина Степановна хотя и слабо, но все же упиралась. Тогда Карпов подхватил ее на руки и закрутился, как бывало.
— Ну что? Все? Или еще злишься?
— Не только злюсь, но и побить готова.
— Ах так? — И Карпов снова стал вместе с ней крутиться.
— Петя, не надо. Закружил, аж голова кругом пошла.
Петр Семенович опустил ее на постель и безудержно стал ее целовать — в губы, в глаза, в шею.
Теперь она не сопротивлялась, лишь, глядя большими глазами в упор, спрашивала:
— Скажи, ты на самом деле меня любишь?
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
На берегу Вержи наполовину сохранилась деревушка. Правда, уцелевшие дома были основательно побиты, но все же в них было лучше, чем в землянках. И все мало-мальски целые избы были заняты вернувшимися крестьянами. В одной такой избе, у стариков, Железнов и Валентинова устроили Юру и Дусю. Недалеко, через три пепелища от этого дома, саперы для жены комдива на скорую руку приспособили обескрышенную, без окон и дверей осиротевшую избушку: залатали, побелили, вместо крыши установили лагерную палатку. А дальше командир медсанбата сделал все, чтобы в ней можно было по-человечески разместиться. И убогая развалюшка заблестела чистотой и фронтовым убранством: стол застлан чистой простыней, скамейки, промытые голиком с песком, блестят чистотой. У стены за печкой на широких полатях устроена постель. У дверей около печки — рукомойник с чистыми полотенцами, а с другой стороны дверей, в углу, два ящика. В одном из них — посуда, а в другом — продукты и хлеб.
И вот под музыку артиллерийской канонады Зубарев и ввел в эту хоромину Нину Николаевну. Не успел он еще поставить вещи, чтобы по телефону доложить комдиву о прибытии, как в избу вбежали Юра и Дуся. Еще в дверях, выкрикивая: «Мама! Мамочка!» — Юра бросился матери на шею, и мать, обхватив его, целовала и дрогнувшим голосом причитала:
— Юрочка, дорогой мой, сынок мой ненаглядный... — Посадив его на скамейку и прижав к себе Дусю, опустилась перед ним и на колени. — Ну, как ты? Здоров? Не ранен?..
Юра, чтоб не волновать мать, ответил:
— Нет, не ранен.
Но тут встряла Дуся:
— Нет, тетя Нина, он соврал.
— Ну, ты!.. — прикрикнул на нее Юра. Но было уже поздно.
— Ранен? — Нина Николаевна испуганно смотрела на Дусю. Та поддакнула кивком головы. — Как? Куда? — Нина Николаевна провела руками по его голове, рукам и, рассматривая его пальцы, спросила: — Где?
— Да пустяки, — ответил Юра. — Так, немного по ребрам задело.
Нина Николаевна задрала подол его рубахи и ужаснулась рубцу, перехватившему все ребра. — Как же это так, сынок?
Юра опустил рубаху и повел свой рассказ о последней схватке партизан с гитлеровцами в лесу.
— Генерал на проводе. — Коротков протянул трубку Железновой. — Только плохо слышно, бой заглушает.
Нина Николаевна взяла трубку:
— Яша! Здравствуй! Я уже у тебя, дорогой. Около меня Юрочка и Дуся. Он, оказывается, ранен, а ты ничего мне не писал, как же так?.. Что? Хорошо, будем тебя ждать, — и положила трубку.