Страница 123 из 207
— Какого черта не отвечаете? — кричал он в телефон. — Спите, что ль?! — И, испугавшись собственного крика, оглянулся в окно: — Приведите ко мне комиссаршу!
Хватову привели под руки и посадили на стул против него. Ее голова откинулась назад, на спинку стула, сползавшие волосы закрыли окровавленное лицо, тело теряло силы, и только голубые глаза еще были полны ненависти. Вайзе поднес к губам женщины стакан с водой. Хватова с жадностью выпила несколько глотков.
— Скажите, Елизавета Пахомовна, где находится главарь или штаб партизан? — обратился к ней переводчик. — Вас спрашивает, — покосил он глаза на Вайзе, — главный начальник, который может вас казнить или даровать вам жизнь.
Вайзе впился в нее колючим взором стервятника, не пропуская без внимания ни одного ее движения и вздоха. Хватова молчала.
Вайзе заорал:
— Говорить! Говорить! Не будет? Расстреляйт!
Хватова собрала последние силы, поднялась и плюнула в лицо Вайзе.
— Предательства смертью не искупишь... — Елизавета Пахомовна не договорила последнего слова и рухнула под ноги Вайзе от кулака эсэсовца. Вайзе взбесился и ударил носком сапога в ее лицо, выкрикивая:
— Расстреляйт!
Хватову уволокли.
Вайзе долго ходил по кабинету. Он не мог успокоиться: его потрясла стойкость почти уже полумертвой женщины.
В четвертом часу ночи ввели деда Ефима.
Хотя он был избит сильнее, чем Елизавета Пахомовна, но держался на ногах стойко. И когда переводчик сказал ему ту же фразу, что и Хватовой, Ефим Иванович прищурил припухший глаз:
— Значит, расстреляйт? — и его желваки чуть-чуть задвигались. — Прекрасно, господа хорошие... Значит, вам надыть главарь партизан? — Ефим Иванович пожевал рассеченными губами, покосился на переводчика, Вайзе. — А что за это будет?
— Свобода и десять тысяч марок! — сказал переводчик.
— Тогда развяжите руки.
— Штурмбанфюрер спрашивает зачем?
— Передайте вашему штурмбанфюреру, что Ефим Дроздов будет давать показания.
Все стоявшие здесь эсэсовцы вздохнули с облегчением. На узком лице Вайзе расплылась довольная улыбка. Он приказал развязать старику руки.
— Главарь партизан, — размеренно начал Ефим, — буду я! Дроздов Ефим Иванович...
Вайзе вытаращил глаза, услышав перевод этих слов.
— Врешь, бандит! Ты хочет спасайт свой шкура?! — закричал он, вскочив со стула.
— Шкуру? Шкуру я не спасу, да и не стремлюсь ее спасать!
— Если вы главарь, то скажите, где штаб партизан?
Ефим Иванович обхватил пятерней оставшиеся клочки бороды и задумался.
— Ну, что?!. — взвизгнул Вайзе, не вытерпев долгого раздумья старика.
Ефим Иванович многозначительно промычал:
— М-да! Стало быть, капитулировать.
Вайзе без переводчика понял последнее слово.
— Рихтих, капитулировать!
— Согласен, — качнул головой Ефим Иванович. — Но с условием, — с достоинством продолжал он, — перво-наперво — немедленно прикончить издеваться над Лизаветой Хватовой и сейчас же ее отправить домой, второе — не позже как через полчаса выпустить всех арестованных.
— Вот ты чего захотел! — Вайзе схватил пистолет и погрозил им старику.
Ефим Иванович спокойно сказал:
— Скажите вашему штурмбанфюреру, что так у нас разговор не пойдет.
Вайзе был стреляный волк, и в поведении деда Ефима он почувствовал оттяжку времени.
«А может быть, и в самом деле он главарь, — рассуждал Вайзе. — И тогда из него, вытягивая жилу по жиле, можно будет вытянуть многое. Подождем до утра». И он скомандовал: «Увести!»
Деда Ефима увели, а Вайзе стоял у стола. По его усталому лицу пробежала гримаса огорчения, он вспомнил слова своего шефа: «Это вам, герр штурмбанфюрер, не Франция и не Италия, а Россия. Да еще какая! Советская! Там, друг мой, для вас будет много неожиданностей».
Вайзе тяжело вздохнул. Вошел его помощник.
— Хватова скончалась, — доложил он.
— Фу ты, черт! — Вайзе ударил по столу ладонью. — Все равно скажем, что расстреляли!
Проводив своего помощника, Вайзе закрыл дверь на ключ, потушил свет и поднял штору. Солнце уже красило неподвижные облака утренним перламутром. Вайзе отстегнул давивший горло галстук и бросил его на стол, затем распахнул мундир. Ему хотелось дышать и дышать ароматом пробудившихся от сна молодых лип и цветов. Схватившись руками за распахнутые рамы, он стоял и смотрел на двор сельпо, где по одному выводили арестованных. Невольно Вайзе перевел взгляд и на пришкольный сарай. Его охватил неведомый до сего времени страх: из-за дверной решетки на него смотрели грозные глаза деда Ефима.
— Смотри последний раз, скотина! — бросил ему Вайзе. И вдруг что-то колко вонзилось в его грудь. Он застонал, руки его потянулись к груди... Другая пуля угодила прямо в лоб, и Вайзе рухнул на пол.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Сегодня на уборку штаба пришла одна Аня. У нее все валилось из рук, она боялась за Веру: сумеет ли та спастись от ареста.
Ефрейтор Гудер провел ее в кабинет начальника штаба. Не успела она еще закончить уборку, как в комнату торопливо вошел сам генерал, за ним шагал майор в полной боевой готовности. Начальник штаба приказал ефрейтору подать автомашину, а Аню выгнал из кабинета. Аня нарочно забыла там ведро с тряпками и, ожидая, когда можно будет забрать, торчала у двери, опершись на щетку. Из слов, доносившихся из кабинета, Аня поняла, что начальник штаба срочно направляет майора на КП.
— Видите, что здесь делается? — наставлял его, видимо, генерал. — Туда же сейчас выезжаю и я и командир корпуса.
— Ничего не меняется? — спросил другой голос, похожий на голос майора.
— Нет, меняется. Артподготовка переносится на пять утра.
Казалось, все! Аню больше ничего не интересовало. «В пять, не в семь!» — закрутилось в ее голове. Аня нашла Гудера и попросила его вынести из кабинета начальника штаба ее уборочные принадлежности, на что Гудер рыкнул:
— Что?! Какая уборка? Марш домой!
Ане только это и надо было. Выйдя из этого ненавистного штаба, она загуменьем помчалась домой. Надо было как можно скорее передать эту новость «Гиганту». И каково же было ее огорчение, когда у гумна она увидела Кирилла Кирилловича, любезно помогавшего Устинье готовить завтрак.
— Ну вот и все собрались, — заулыбался хромой Ане.
Аня поздоровалась и, не обращая внимания на ужимки хромого, прошла в ригу. Она сообщила Вере об изменении начала артиллерийской подготовки. Суровая озабоченность сделала лицо Веры строгим.
— Сейчас же надо выжить этого хромого черта и немедленно передать «Гиганту», — шептала Аня.
— Конечно, надо, — согласилась Вера. — Но как? Знаешь что, Маша, я сейчас пойду в сторону Красного бора. За мной по пятам обязательно потянется эта хромая сволочь. Так ты в это время передай «Гиганту».
Аня со страхом прошептала:
— Что ты, Настя, да это ж верная смерть!
— Не бойся, Машенька, — Вера притянула к себе Аню, — я за себя постою!
Кирилл Кириллович распахнул в ригу дверь, но ничего в темноте не увидел, лишь девушек, стоявших в обнимку.
— Лобызаетесь? Идите пить чай! — елейным голосом пропел он. Девушки сразу же вышли.
— Что-то вы, Кирилл Кириллович, к нам зачастили? — глядя в упор на хромого, спросила Аня. — И сегодня что-то ни свет ни заря пожаловали? Лучше скажите-ка начистоту, зачем вы по пятам за нами ходите? Ловите? Продать за тридцать сребреников хотите! Не выйдет!..
— Окстись, проклятая! — замахал он руками, словно отбиваясь от налетевшей осы. — Что ты, полоумная. Да это что такое, Устинья?.. Свихнулась она, что ль? Да ты уйми ее, полоумную...
— А что мне ее унимать-то? Ежели тебе это не нравится, то и скатертью дорога! — Устинья показала на ворота.
Это хромого не устраивало: он ожидал наряд эсэсовцев, срок уже прошел, а они все еще не появлялись. Кирилл Кириллович волновался. Вера это заметила.
— Он не за тобой, Маша, охотится. — Вера, держа ложечку с парящей кашей, зло смотрела на Кирилла Кирилловича. — Он охотится за мной. Подручных поджидает. А я вот возьму да и уйду. Пусть ищут. — И, бросив ложку, Вера встала. Встал и Кирилл Кириллович. Его небритая физиономия ощетинилась, он стал похож на разъяренного пса.