Страница 112 из 207
Михаил Макарович свернул влево и пропал в зеленой листве придорожных кустов. Оставив Аню на повороте, Вера пошла за ним. Пройдя метров сто, Михаил Макарович остановился и позвал Веру.
— В чем дело, Настя? — расстегивая ворот рубахи, спросил Михаил Макарович.
— Тяжело мне, Михаил Макарович, — как бы чувствуя себя виноватой, шепотом начала Вера. — Вокруг меня сложилась такая напряженная обстановка, что в пору хоть из поселка бежать. В субботу Семен-полицай такое сказал, аж мороз по коже пошел. — И Вера подробно обо всем рассказала... — А тут еще разные слухи ходят, — с горечью продолжала она. — Говорят, будто фашисты Керчь заняли, что наши опять отходят и уже идут бои за Старый Оскол и Миллерово. Немцы трубят вовсю, что начали широкое наступление и в августе война будет закончена. У нас в поселке, на станции, да и в ближних деревнях полицаи подняли голову и терроризируют население... Народ в поселке как-то притих, согнулся, говорить стал шепотом. Некоторые даже в пояс старосте стали кланяться. Противно на все это смотреть... Понимаете, Михаил Макарович, не хватает иногда сил, чтобы себя сдержать... Если бы не эта наша обязанность, я давно отправила бы вислогубого к праотцам и обер-фельдфебеля заодно...
Михаил Макарович положил руку на плечо Вере:
— Не имеешь права этого делать. Чувство, рассудок, воля — все твое существо — должны быть подчинены только одной цели, нашей...
— Из-за этой цели меня ненавидит народ, а такие, как Лида, готовы уничтожить меня... Всякий честный человек называет меня предательницей, фашистской потаскухой. Они давно бы меня прикончили, но побаиваются фашистов и полицаев. Вот до чего я дожила...
Михаилу Макаровичу это не понравилось. У него возникли опасения, что Вера поддалась тому страху, которым болеют все разведчики, впервые попавшие в тыл врага. Может ли она и дальше выдержать весь этот тройной натиск: Лиды, вислогубого и обер-фельдфебеля и так же успешно выполнять свой долг? Хорошо зная, что их натиск с каждым днем будет нарастать и что в конце концов это может перерасти во взрыв, Михаил Макарович задумался. А на него смотрели встревоженные карие глаза. Вера говорила и говорила: ей надо было излить, как единственно близкому человеку, все свои мысли, сомнения и горечь. И он не стал таить от Веры тяжелого положения на фронтах Красной Армии:
— На Курско-Харьковском направлении, на Кубани да и в Крыму мы пока что отходим. Но нас, Настя, это не должно обезоруживать. Мы на самом передовом и боевом рубеже. Держись, друг мой, держись!
Эта горькая правда не вызвала у Веры ни уныния, ни вздоха печали. Наоборот, ее темно-русые брови сурово сдвинулись, губы сжались.
— Здесь, в вашем районе, — продолжал Михаил Макарович, — фашисты сосредоточивают, как ты говоришь, выводимые с фронта войска, которые, конечно, будут направляться на Брянск, Орел, то есть на Курско-Харьковское направление. И все, что идет по железной дороге на юго-восток, все это идет туда... Следовательно?..
— Следовательно, — отозвалась Вера, — мы должны оставаться здесь...
— Да, — Михаил Макарович кивнул головой. — Вы должны продержаться до августа, а там я вас переброшу на другое направление... Но если будет уж очень невмоготу, тогда уходите в этот лес и связывайтесь со мной... Теперь слушай и запоминай: Лиду не отталкивай, испытывай ее на верность и постарайся заставить работать на нас... Вислогубого надо убрать. Пусть этим делом займется Клим. Обер-фельдфебеля следует нейтрализовать... Для этого Аня и Устинья, а потом и ты должны недели две «поболеть тифом». Начинайте «болеть»... со следующего воскресенья.
— Как же? Для этого должны быть симптомы...
— Симптомы будут — врач поможет.
— Но тогда нас с кухни выгонят.
— Ну и что ж, — с улыбкой ответил Михаил Макарович, — это даже очень хорошо. Лида не станет больше приставать к тебе с отравой... Что же касается работы рации, — продолжал он, — то вот новый график волн, — протянул он бумажку. — Почаще их меняй. Да и донесения составляй как можно короче. Не бойся, штаб тебя поймет. Ну, кажется, Настя, все... Если что, выручу.
— Спасибо, Михаил Макарович, — протянула Вера руку.
— Теперь я буду сам вас навещать, — сказал тот на прощание.
Собака повела мордой, зевнула во всю пасть, потянулась и завиляла хвостом, глядя на хозяина умными преданными глазами. Михаил Макарович потрепал ее за ухо и, сказав «пошли», проводил девушек почти до дороги. Расставаясь о ними, предложил набрать по вязанке хворосту и с хворостом вернуться в поселок.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
За работой незаметно летело время. Информация «Гиганта» по графику шла нормально, но все же в душу Веры и Ани закрадывалась будоражившая их тревога. Вчера офицер, читая солдатам газету, восторженно дважды повторил: «...имперские войска взяли штурмом неприступную морскую крепость и военный порт Севастополь». А сегодня на поселок нагрянул отряд гестаповцев и произвел повальный обыск. Не миновал обыска и дом Устиньи. В избе перевернули все вверх дном, рылись в амбаре, хотя он был совершенно пуст. Двое гестаповцев с длинными щупами, сопровождаемые Семеном, пошли на гумно.
Вера и Аня забрались на чердак и оттуда, глядя в просвет меж соломой, с замиранием сердца следили — а вдруг вынесут рацию.
Эти минуты стоили нескольких лет жизни. Устинья, стоя в малиннике, тоже очень волновалась — она знала, что там спрятано.
Вот из ворот гумна вышел один, другой гестаповец, за ними — Семен. Первый отряхнул руки и по-кавалерийски перекинулся через изгородь, за ним последовал другой. Семен, подражая «хозяевам», хотел было проделать то же самое, но задел за жердину ногами и нырнул головой вниз. Донесся хохот. Хохотала и Устинья. Не смеялись только Вера и Аня. На них навалилась какая-то странная усталость. Обнявшись, они долго сидели, пока не послышались шаги Устиньи.
Арестовали четырех крестьян, в том числе и старосту Егора Егоровича. Одни говорили, что староста помогал партизанам, другие — что он и сам партизан-коммунист. Вере, слышавшей о старосте много хорошего, было жаль этого человека.
— Тяжело... Как бы это помочь Егору Егоровичу? — горевала Устинья. — Надо бы сообщить партизанам, — промолвила она.
— Тетя Стеша, ты знаешь, как пройти к партизанам? — Аня смотрела на нее удивленным взором.
— А? — встрепенулась Устинья. — Нет, дорогие, не знаю... Где ж мне знать-то.
— Им, наверно, и без нас сообщат, — успокаивала Устинью Вера.
— Конечно, конечно, — грустно прошептала Устинья, вдруг поднялась и сказав: — Вечеряйте, девки, без меня, — накинула на плечи платок и пошла к двери.
— Ты куда, тетя Стеша? — бросилась за ней Вера. — Мы тебя проводим.
Устинья остановила Веру и, строго посмотрев на нее, сказала:
— Упаси боже. Долго ли до беды, — и ушла.
Вера смотрела в окно, ожидая, когда пройдет Устинья, чтобы узнать, куда она направится, но хозяйка как в воду канула. Через какую-нибудь минуту девушки выскочили на улицу, оглянулись, прошли в огород, но Устиньи и след простыл.
— А здорово она нас провела, — засмеялась Вера, вернувшись в избу. — Вот как надо уходить...
— Не смотри, что косо повязана, зато хитрость здорово привязана, — вторила в тон ей Аня.
— Михаил Макарович знает, кому нас доверить.
С улицы послышались торопливые шаги. Аня из-за косяка взглянула в окно и отшатнулась.
— Лида!
— Вот некстати. — Вера хотела было спрятаться за пологом кровати, но дверь распахнулась, и Лида с порога почти закричала:
— Девчата, новость! Будь он трижды проклят!.. — и, сдернув с головы платок, бухнулась на лавку. — Вислогубого, Семена-то, назначили старостой.
Вера и Аня молчали.
— Завтра вислогубый справляет гулянку со жратвой и самогоном. Слышите, — повела она носом, нюхая воздух, — как паленой щетиной несет? Поросенка его дружок Осип смалит... Наверное, шкура, и сам полицаем станет...
— Что ты, Лида, так говоришь? Не приведи бог, легко и в беду попасть, — остановила ее Вера.