Мегрэ и мертвец

Тем не менее заинтригованные посети гели продолжали шушукаться. Особенный интерес вызвала у них Ирма.

— Шеврие долго не вытерпеть, — шепнул Люкас на ухо Мегрэ. — Он всего два года женат, и если эти типы не перестанут тянуть лапы к его половине, он, глядишь, им в рожу залепит.

До этого не дошло, но инспектор, подавая рабочим выпивку, отчеканил:

— Это моя жена.

— С чем и поздравляем, приятель. Да ты не беспокойся: нам она тоже нравится, — расхохотались они. Это были неплохие ребята, сразу почувствовавшие, что хозяину не по себе. — Альбер, тот, правда, заранее меры принял и мог не опасаться, что Нину у него уведут.

— Почему?

— Ты ее видел?

— Ни разу.

— И ничего не потерял, друг. Такую можно без опаски в землянке, полной сенегальцев, ночевать оставить, хотя женщина она мировая, верно, Жюль?

— Сколько ей лет?

— А у ней нет возраста, правда, Жюль?

— Правда. Может, ей тридцать, может, все пятьдесят. Все зависит, с какого боку на нее смотреть. Со стороны здорового глаза — баба как баба. Зато с другой…

— Она что, косит?

— Спрашиваешь, папаша! Еще как! Да она зараз носки твоих ботинок и верхушку Эйфелевой башни видит.

— Альбер любил ее?

— Альбер такой парень, который больше всего свое удобство любит, понял? Жаркое у твоей хозяйки что надо, даже замечательное. Но ручаюсь: это ты шлепаешь в шесть утра на Центральный рынок. А может, и картошку помогаешь чистить. И посуду через час не она мыть пойдет, чтобы дать тебе прошвырнуться на ипподром. А вот с Ниной Альбер жил, как паша. Не говорю уж о том, что деньжонки у нее определенно водились…

Почему в этот момент Люкас украдкой глянул на Мегрэ? Уж не потому ли, что комиссара слегка задели в лице его мертвеца?

— Не знаю уж, как она его подцепила, только не на тротуаре, — данные у ней не те, — продолжал крановщик.

Мегрэ невозмутимо слушал. Даже слегка улыбался. Не упускал ни единого слова, и фразы автоматически превращались в образы. Портрет Маленького Альбера пополнялся все новыми штрихами, ничуть не умаляя симпатии комиссара к человеку, который оживал перед ним.

— Вы с женой из каких краев?

— Я из Берри, — отозвалась Ирма.

— А я из Шера, — ответил Шеврие.

— Значит, познакомились с Альбером не у себя в захолустье. Он-то был настоящий северянин. Не из Туркуэна ли, Жюль?

— Нет, из Рубэ.

— Один черт!

— Он часом не работал около Северного вокзала? — вступил в разговор Мегрэ, что было естественно в кафе, рассчитанном на немногих завсегдатаев.

— Да, в «Циферблате». Прослужил лет десять официантом в одной пивной, а уж потом тут обосновался.

Мегрэ задал свой вопрос не случайно. Он знал, что перебравшиеся в Париж северяне стараются селиться поближе к своему вокзалу, образуя форменную колонию в районе Мобежской улицы.

— Не там ли он Нину и подцепил?

— Там или не там, а повезло ему крупно. Не в смысле разных пустяков, конечно… А вот что касается жизни без забот…

— Она южанка?

— Южнее не бывает.

— Марсель?

— Тулуза… Выговор у нее такой, что диктор ихнего радио и тот за парижанина сойдет… Счет, малышка… А как насчет традиций, хозяин?

Шеврие растерянно поднял брови. Мегрэ, сообразив, в чем дело, поспешил ему на помощь:

— Верно. Когда заведение переходит в другие руки, полагается это обмыть.

Завтракать пришли всего семь человек. Кладовщик из подвалов Сесса, хмурый субъект в возрасте, сел в углу, злясь на все сразу — на непривычную кухню, на чужой прибор, который ему подсунули вместо его собственного, на белое вино, которое ему подали вместо привычного красного.

— Лавочка становится похожа на все остальные. Всюду одно и то же, — пробурчал он, уходя.

Шеврие утратил свою утреннюю оживленность. Одна лишь Ирма воспринимала жизнь в розовом свете, весело жонглируя блюдами и стопками тарелок, а за мытьем посуды даже замурлыкала песенку.

К половине второго в кафе остались только Мегрэ с Люкасом. Начинались пустые часы, когда в заведении не бывает посетителей, разве что завернет утолить жажду прохожий да заглянет пара речников, ожидающих конца погрузки.

Мегрэ переел — вероятно, чтобы сделать приятное Ирме, — и теперь, выставив живот, неторопливо покуривал трубку. Луч солнца грел ему ухо, и комиссар, казалось, блаженствовал, как вдруг его ботинок чуть не отдавил Люкасу пальцы на ноге.

По тротуару прошел человек. С любопытством заглянул в окно кафе, помедлил, повернул назад и направился к двери. Роста он был среднего. На голове ни шляпы, ни кепки. Волосы рыжие, лицо веснушчатое, глаза голубые, губы мясистые. Он повернул ручку и все так же неторопливо вошел. В походке его чувствовалось что-то звериное, в каждом движении — предельная настороженность. Его вконец стоптанные ботинки были нечищены уже много дней. Костюм поношенный, рубашка сомнительной свежести, галстук плохо повязан.

Он напоминал кота, который входит в незнакомую комнату и озирается, чуя неведомую опасность. Интеллект у него был, видимо, ниже среднего: такие глаза, где читаются только инстинктивная хитрость и недоверчивость, часто бывают у деревенских дурачков.

Мегрэ и Люкас явно встревожили его. Не сводя с них глаз, он бочком подобрался к стойке и постучал монетой об оцинкованное железо. Появился Шеврие, подкреплявшийся в кухне.

— Что желаете?

Незнакомец опять заколебался. Он, вероятно, потерял голос, потому что, выдавив из себя хриплый звук, отказался от попыток объясниться и ткнул пальцем в направлении бутылки с коньяком, стоявшей на стеллаже.

Шеврие в свой черед посмотрел ему в глаза. В них было что-то непонятное инспектору, недоступное его пониманию. Мегрэ, внешне все такой же бесстрастный, пригвоздил ботинком ногу Люкаса к полу.

Сцена длилась всего мгновение, хотя показалась бесконечной. Незнакомец левой рукой нащупал в кармане деньги, правой поднес рюмку к губам, выпил и закашлялся. На ресницы у него навернулись слезы. Он бросил на стойку несколько монет, сделал несколько не очень крупных, но быстрых шагов, вышел и, оглядываясь на ходу, устремился к набережной Берси.

— Давай! — крикнул Мегрэ Люкасу. — Боюсь только, уйдет.

Люкас выскочил на улицу. Комиссар скомандовал Шеврие:

— Лови такси! Живо!

Набережная Берси длинная, прямая, поперечных улиц нет. Быть может, на машине он успеет догнать незнакомца, прежде чем тот ускользнет от Люкаса.

Глава 5

По мере того как погоня набирала темп, Мегрэ все упорнее казалось, что он вторично переживает происходящее. Такое иногда случалось с ним во сне, и подобных снов он еще в детстве боялся больше всего. Он как бы двигался неким сложным путем, и внезапно у него появлялось ощущение, что он уже здесь был, делал те же движения, говорил те же слова. От этого у него начиналось что-то вроде головокружения, особенно в момент, когда он сознавал, что вновь переживает время, прожитое им в прошлом. Охоту на человека, начавшуюся на Шаратонской набережной, он уже наблюдал во всех ее перипетиях из окна собственного кабинета в день, когда в его ушах ежечасно звучало эхо нарастающего страха — отчаянный голос Маленького Альбера.

Страх нарастал и сегодня. Незнакомец, шедший упругим размашистым шагом по бесконечной и почти пустынной набережной Берси, время от времени оборачивался и, неизменно видя позади маленькую фигуру Люкаса, ускорял ход. Мегрэ, сидя в такси рядом с шофером, нагонял их. Какая все-таки разница между обоими! У первого и в глазах, и в походке есть что-то звериное. Даже когда он припускается бегом, его движения остаются слаженными. Висящий у него на пятках Люкас шагает, выпятив уже заметное брюшко и напоминая собой таксу-бассета, которая хоть и смахивает на сардельку с лапами, а все-таки держит звериный след лучше самых породистых гончих.

Любой прозакладывал бы голову, что рыжий уйдет. Сам Мегрэ, увидев, как незнакомец, воспользовавшись безлюдностью набережной, рванулся вперед, велел шоферу газануть. Но это оказалось излишним, хотя, как ни странно, Люкас вроде бы и не бежал, сохраняя вид маленького парижского буржуа, который степенно прогуливается и никуда не спешит.