Мегрэ и мертвец

Предпочитаю, чтобы меня не слышали. Это все по поводу машины. Полчаса назад явилась одна старуха, которую я принял в вашем кабинете. К сожалению, она, по-моему, немного чокнутая.

Это неизбежно. Стоит придать расследованию маломальскую гласность, как в уголовную полицию устремляются все психопаты Парижа.

— Она живет на Шарантонской набережной сразу за складами на набережной Берси.

Это напомнило Мегрэ о расследовании, которое, тому уже несколько лет, он вел в странном маленьком доме по соседству. Перед ним ожила набережная Берси, решетка складов слева, большие деревья и каменный парапет Сены — справа. Затем мост, название которого он забыл. За мостом набережная расширялась: вдоль нее тянулись одно-двухэтажные зданьица, наводившие на мысль скорее не о городе, а о его окрестностях. На реке вечно качалась куча шаланд; на причале, сколько хватало глаз, громоздились бочки.

— И чем же занимается твоя старуха?

— В этом-то вся закавыка. Она карточная гадалка и ясновидящая. Словоохотлива до невероятия и смотрит вам в глаза так, что становится не по себе. Сначала она поклялась, что не читает газет, и попробовала убедить меня, что они ей не нужны, — ей, мол, достаточно прийти в транс, как она все и без них узнает.

— Тогда ты ее поприжал…

— Да. В конце концов она призналась, что заглянула одним глазком в газету, которую забыла у нее клиентка. Там она прочла описание желтой машины. Уверяет, что видела «Ситроен» в среду вечером меньше чем в ста метрах от своих окон.

— В котором часу?

— Около девяти вечера.

— Седоков тоже видела?

— Видела, как двое мужчин вошли в дом.

— Дом указала?

— Это небольшое кафе на углу набережной и какой-то улицы. Называется «У Маленького Альбера».

Мегрэ стиснул зубами черенок трубки, стараясь не смотреть на жену, чтобы та не заметила огонек, заплясавший у него в глазах.

— Это все?

— Из интересного — почти все. Тем не менее говорила она целых полчаса и с невероятной быстротой. Может, вы сами с ней повидаетесь?

— Еще бы!

— Привезти ее?

— Минутку. Известно ли, сколько времени машина простояла перед «Маленьким Альбером»?

— Примерно полчаса.

— Уехала в направлении центра?

— Нет, в направлении Шарантонской набережной.

— Груза из дома в машину не выносили?

— Нет. Старуха уверена, что мужчины ничего не выносили. Это-то меня и смущает. И еще — время. Я ломаю себе голову, где эти типы болтались с трупом от девяти вечера до часу ночи. Не отправились же они на прогулку за город!.. Ну так что, привезти вам птичку?

— Привези. Возьми такси и, приехав, не отпускай. Захвати с собой одного из инспекторов. Пусть ждет внизу вместе со старухой.

— Вы собираетесь выйти? А как же ваш бронхит? Деликатный человек, однако, Люкас! Вместо «простуда» говорит «бронхит» — так внушительней.

— Не волнуйся.

Г-жа Мегрэ заерзала на стуле и раскрыла рот.

— Скажи инспектору, чтобы не упустил ее, пока ты поднимаешься ко мне. Люди склонны подчас внезапно менять решения.

— Думаю, это не тот случай. Старухе хочется увидеть в газетах свой портрет со всеми титулами. Она интересовалась у меня, где же фотографы.

— Распорядись сфотографировать ее до отъезда. Доставим ей удовольствие.

Комиссар положил трубку, с мягкой иронией посмотрел на г-жу Мегрэ и перевел взгляд на своего Дюма, которого не дочитал и наверняка в этот раз не дочитает. Что ж, пусть книга ждет, пока он опять расхворается. Глянул комиссар, правда, презрительно и на чашку с отваром.

— За работу! — громыхнул он, вставая и направляясь к буфету, откуда достал бутылку кальвадоса и рюмку с золотым ободком.

— Стоило пичкать тебя аспирином, чтобы ты пропотел!

Глава 4

В фольклоре уголовной полиции бытуют истории о подвигах сыска, и новичков непременно угощают ими. Героем одной такой истории лет пятнадцать тому назад стал Мегрэ. Дело было поздней осенью, а это самое скверное время года, особенно в Нормандии, где под низким свинцовым небом дни кажутся еще короче. В течение двух с половиной суток комиссар проторчал у садовой калитки на пустынной дороге в Фекан, ожидая, пока из дачи выйдет интересующий его субъект. Вокруг, сколько хватало глаз, не было другого жилья. Одни поля. Коров и тех загнали в хлева. До ближайшего телефона, чтобы вызвать смену, пришлось бы идти пешком два километра. Никто не знал, что Мегрэ караулит дачу. Он и сам не предвидел, что его туда занесет. Три дня и две ночи лил ледяной дождь, от которого отсырел даже табак в трубке. За все время мимо прошли от силы трое крестьян в сабо, опасливо косившихся на незнакомца и ускорявших шаг. Мегрэ нечего было есть и пить, и, что хуже всего, к концу второго дня у него кончились спички.

В активе у Люкаса числилось другое приключение, известное как история калеки с каменным лицом. Для слежки за небольшой гостиницей на углу улицы Бирага и Вогезской площади его поместили в доме напротив, загримировав под старика паралитика, которого сиделка каждое утро подкатывала к окну, где он оставался весь день. Ему приделали роскошную бороду лопатой, кормили с ложечки. Длилось это десять дней, так что бедняга едва не разучился ходить.

В ту ночь Мегрэ вспомнил эти и другие истории, предчувствуя, что новая его акция станет не менее знаменитой. Во всяком случае, лестной для него. Это была игра, которой комиссар предавался как нельзя более серьезно.

Около семи, когда Люкас собрался уходить, комиссар невозмутимо осведомился:

— Рюмочку примешь?

Ставни в кафе оставили закрытыми — как было. Однако зажгли лампы. Обстановка была такая же, как в любом маленьком кафе после закрытия: столы расставлены по местам, пол посыпан опилками. Мегрэ направился к стойке за рюмками и, словно силясь еще глубже вжиться в роль хозяина заведения, налил себе сюза.

— Как по-твоему, кто способен взять это на себя?

— Шеврие. Его родители содержали гостиницу в Море-сюр-Луэн, и он помогал им до самого призыва в армию.

— Немедленно свяжись с ним — пусть готовится. Твое здоровье!.. Пусть также подберет женщину, умеющую стряпать. Еще вермуту?

— Нет, благодарю. Я пошел.

— Сразу же направь сюда Мерса. Скажи, чтобы прихватил свой инструмент.

Мегрэ проводил инспектора до дверей и с минуту смотрел на безлюдную набережную, шеренги бочек и пришвартованные на ночь баржи.

Это было маленькое кафе, каких много не в самом Париже, а в предместьях, настоящее маленькое кафе с почтовой открытки или лубочной картинки. Оно располагалось в угловом двухэтажном доме под красной черепичной крышей; с фасада на выкрашенных желтым стенах была выведена надпись большими коричневыми буквами «У Маленького Альбера», по бокам ее — незамысловатые завитушки: «Вина — закуски в любое время». Во дворе под навесом комиссар наткнулся на зеленые кадки с деревцами, которые летом, вместе с несколькими столиками, выносились на тротуар, так что получалась своего рода терраса.

Мегрэ как бы обосновался здесь на жительство. Бар несколько дней не топили, воздух был промозглый, холодный, и комиссар уже не раз поглядывал на водруженную посреди зала пузатую печку с блестящей черной трубой, уходившей вверх к стене. Почему бы, в конце концов, не затопить ее, коль скоро рядом полное ведро угля? Под тем же навесом во дворе комиссар разыскал дрова, топор и колоду для колки. В углу кухни нашлись старые газеты. Еще через несколько минут в печке заурчало, и Мегрэ встал перед ней в характерной для неги позе — плечи расправлены, руки заложены за спину.

В сущности, эта старуха Люкаса не такая уж сумасшедшая. Они поехали к ней. В такси она болтала без умолку, но иногда украдкой присматривалась к спутникам, проверяя, какое впечатление производит на них ее рассказ. Дом ее, расположенный меньше чем в ста метрах от кафе, маленький, двухэтажный, с садиком, тоже был того типа, который именуют «особнячком». Сперва Мегрэ недоумевал, как, живя на той же стороне набережной, старуха могла увидеть то, что происходило на улице в известном удалении от нее, тем более после наступления темноты.