Страница 27 из 60
Фон Галбан видел все: страх, который внезапно появился в глазах Фреда, последовавшая за этим сдержанность. Одежда, которую он не менял со вчерашнего дня и в которой отражалась его дотошность и придирчивый вкус — Фред, являвшийся лучшим образцом предательства, чем можно было бы выразить словами. В его глазах фон Галбан снова увидел силуэт незнакомой женщины, плотское удовольствие, и дрожь пробежала по его телу. Gott in Himmel[57]. Бедный Фред.
В первую очередь Жолио подумал о самой вероятной причине их нахождения в лаборатории на рассвете.
— Ирен? — спросил он. — С ней что-то случилось? С детьми?
— Я говорил с мадам Жолио-Кюри несколько часов назад, — любезно сказал Альер. — У нее все хорошо. Конечно, она была обеспокоена, когда я заикнулся, что не могу вас найти. Mais, assez bien[58]…
Фон Галбан смотрел на друга, прикрыв глаза тонкой ладонью, его губы шевелились в проклятии или молитве.
— Тогда зачем вы пришли? — пробормотал он. — Что сегодня, Альер?
— Выполняю приказы, — сказал банкир. — Дотри сказал, что все оборудование из лаборатории нужно отправить в Оверн, Жолио, включая, конечно, вас.
Когда наступило утро, Жолио понял, что у него дрожат руки — то ли от кофе фон Галбана, то ли от ощущения паники. Он так долго жил устоявшейся жизнью: молочная повозка, приезжавшая к дому Энтони, голубоватая жидкость, которую разливали из бидонов в емкости домохозяек. Ирен настаивала на том, что молоко нужно сначала прокипятить, чтобы не было угрозы туберкулеза, и горничная всегда отлынивала от этой непонятной работы. Дети в школьной форме, с причесанными и блестящими волосами. Его рабочая одежда, лежавшая на краю их двуспальной кровати, ее одежда, почти такая же: белая рубашка, словно из католической школы, бесформенная черная юбка с широким поясом на случай, если она много съедала и могла объесться. Две пары простой обуви, что-то все время потертое. Так могло продолжаться бесконечно, они оба были погружены в науку, но началась война. Война надолго разлучила их, внесла в их жизнь хаос.
Фон Галбан пошел домой рассказать своей жене об эвакуации лаборатории, но когда Жолио провожал его до двери, он остановил его в проходе и пробормотал:
— Фред, мне очень жаль. Я не хотел, чтобы этот человек нарушал наш покой…
— Это не твоя вина, Ганс.
Он кивнул, пряча глаза от Жолио. Он был скрытным человеком, и никогда не стал бы задавать вопросов, но эта неясность так и останется между ними, и недоверие будет расти.
Неожиданно Жолио сказал:
— Я был со старой подругой. Старой… страстью.
Это было единственным словом, которое подходило Нелл.
— Я знал ее до Ирен. Любил ее… О, Боже, Ганс. Я такой дурак.
— Нет, — сказал он мягко, — ты не дурак. И ты не должен был мне рассказывать.
— Она англичанка. Замужем за графом. Я, может быть, больше никогда ее не увижу…
Ноздри фон Галбана на мгновение раздулись, и он спросил с внезапной нервозностью:
— Не… графиня де Луденн?
«Merde[59], — подумал Жолио. — Уже все кругом знают».
— Будь осторожен, Фред, — сказал фон Галбан. — Ее двоюродный брат — нацистский шпион, и, думаю, он как-то был и ее любовником…
Теперь он слушал Жака Альера, как банкир-лейтенант говорил о войне и безопасных местах, но у него пред глазами стоял образ Нелл: Нелл, словно скрученная пружина страсти, Нелл, словно пламя.
— …имея в виду город Виши, — говорил Альер. — Рейно и Даладье полагают, что если между нами и их танками будет Центральный горный массив, мы определенно выстоим.
— Я не знаю ни одной лаборатории в Виши, — произнес Жолио.
— У вас достаточно времени, чтобы поискать ее для вашего аппарата, — Альер пил маленькими глотками кофе, словно у радиоактивности был вкус, который можно было определить, кислый или сладкий. — Жизненно важно вывезти воду и уран из Парижа, n'est-ce pas?[60] Я связался с управляющим Банка Франции в Клермон-Ферран — столице Оверна — и он готов хранить в своем сейфе все, что я ему скажу. Это для вашей воды. Полная секретность и полная безопасность, никаких вопросов.
«Банковский сейф, — с сарказмом подумал Жолио. — Я в руках финансистов, для них это еще один товар. Как я смогу установить свой циклотрон в стальном сейфе, в окружении вкладчиков? Но я забыл. Циклотрон недвижим. Циклотрон остается. Это означает, что и я тоже».
— Сегодня вечером мы сначала отправим канистры в Оверн, а вы можете последовать за ними с остальным оборудованием из лаборатории, когда ваша жена вернется из Бретани, — предложил Альер. — Я одолжу вам дом, места в нем хватит и для вашего персонала и для их семей.
— Анри Моро должен взять воду, — сказал Жолио. — Он — мой заместитель здесь, в Колледже, и у вас не должно быть сомнений насчет его надежности — его отец играл ведущую роль в прошлой войне. Его звали «Маршал французской науки». Моро очень хорошо знает Оверн. Но ему будет нужен грузовик.
— Я знаком с месье Моро, — сказал Альер.
«…Вплоть до размера его нижнего белья, — подумал Жолио. — Вы измерили все наши места? Вы до миллиметра изучили то, чем мы гордимся? Пошли к черту ты и твоя вынужденная наглость».
— А уран? — спросил он. — Он должен отправиться вместе с водой. Я не могу без него выполнять некоторую важную работу.
— Вода и металл должны храниться отдельно, — сказал Альер. — Ваша наука представляет опасность для мира.
Жолио, привыкший к осторожности, посмотрел на безобидного банкира и почувствовал странное желание рассмеяться. Наука была неотделима от опасности. Мать Ирен умерла из-за экспериментов, ее тело было облучено радием, и было предопределено, что Жолио последует за ней. Все Кюри жили жизнью наполовину прекрасной, наполовину мертвой.
— Вы хотите, чтобы во время войны я ничем не занимался? — резко сказал он. — Моя работа не может продолжаться без сырья. Я полагал, это понятно.
— Ваша работа важна, bien sur[61]. Поэтому нужно держать ее вне досягаемости немцев. Ваша работа, как вы это называете, может уничтожить мир, Жолио.
— Глупости! Еще нет доказательств, что это возможно, что могут сделать эти атомы… Может, топливо для электричества для целой страны… Тепло для всей Европы зимой…
— Сравнять с землей город, такой, как Париж, — безжалостно заключил Альер. — И похоронить под его развалинами все живое вокруг.
Жолио покачал головой.
— В какой банковский сейф вы поместите уран?
— Министр хочет увезти его из Франции, может быть, в одну из наших колоний в Северной Африке. Наша работа сейчас состоит в том, чтобы просто доставить его в Марсель. И ждать указаний.
— Уран опасен, — сказал Жолио. — Никто, кроме специально подготовленного ученого, не может трогать его. Я должен буду послать Коварски. Или фон Галбана.
— Нет.
— Вы полагаете, — настаивал он, повышая голос, — что Коварски и фон Галбан слабое для вас звено, для Дотри? Они знают все то же самое, что знаю я.
— Тогда они будут интернированы, — сказал Альер тихо. — Их посадят под замок. Другого решения нет.
— Вы запрете и их жен и детей?
— Если будет необходимо.
— Тогда и меня тоже заприте. Я отказываюсь сотрудничать. Я отказываюсь… одалживать себя для дела, которое подразумевает предательство моих друзей.
Альер ничего не сказал, пряча глаза под очками.
— Но, возможно, предательство уже совершилось.
— Что вы имеете в виду?
— Была утечка информации, — терпеливо сказал банкир. — Мы знали, что какое-то время шпион продавал наши секреты. Кто-то в министерстве, возможно. Кто-то здесь. Я тоже под подозрением, уверен в этом, и тот факт, что я выжил во время поездки в Норвегию, непростителен. Я не должен был выжить, а вода никогда не должна была покидать пределы Осло. Но я сделал это, и утечка продолжается. И мы думаем, что продолжится. Пока у немцев будет информация, которая им нужна. Мы все будем живы — нас будут держать на поводке — под наблюдением, как лабораторных крыс.
57
Бог мой (нем.).
58
Но, все хорошо (фр.).
59
Дерьмо (фр.).
60
Не так ли? (фр.).
61
Естественно (фр.).