Страница 8 из 40
Сон как рукой, лица посуровели. Пошли никчёмные, но необходимые для разрядки разговоры.
- Всё, кранты, зад окончательно сопрел. - По соседству с Иваном Петровичем вяло заёрзал плотный, измучено бледный парень, со стоном прогнулся, отжимая закинутый за спину к стене бронежилет - Если сегодня не доберёмся до бани или душа - завтра ходить не смогу.
- "Доберёмся", как же. Если наш паровоз до шести в Ханкалу не домчится, то там и заночуем. В палатках со вшами. Из Ханкалы в шесть все входы-выходы закрывают.
- Чего, правда, со вшами?
- Ну, ты что ли не знаешь, вас ист дас зольдатэн палатка? Пол земляной, а доски из нар обязательно кто-нибудь ещё зимой истопил. И про обработку забудь: земляную вошь никакой дуст не берёт, она, тварь, такая же выносливая, как едомый ею русский солдат.
- Раньше-то, когда шинели были - войлок защищал, она по войлоку не могла ни прыгать, ни ползать. Спи, где хочешь. А скрутка бронежилетом служила - её гранатные осколки не пробивали, да и пуля, которая на излёте, тоже вязла. И проплыть на скрутке минут десять можно. Шинель - самая солдатская одёжка.
- Во, Старый, даёт! Ты, часом, не с Чапаевым ещё служил? Вторым номером, поди, у Анки был?
- Не с Чапаевым. Но семёновцев в Монголии повидал.
- Кстати, ты же не дорассказал, что там с русской бабой стало. Ну, в тюрьме.
- С той-то? Повесилась.
- Как так?
- Понимаешь, в монгольских тюрьмах зеки сами порядки держат, администрация никак не вмешивается. Принципиально. Ну, и представь: в этих чёрных юртах полсотни мужиков и десяток баб рядом сроки тянут. А так как она русская, да красивая, все только ей и стали пользоваться.
- Ни хрена себе! А что, нельзя это было как-то решить?
- В чужой монастырь.... У каждого ж государства свой порядок. Я об этом потом всё время вспоминал, когда в органы пришёл. И на линии, и, тем более, в конвойке. Поэтому твёрдо убеждён: нельзя ворам давать жить по их законам или понятиям, нельзя. Блатной внутри - зверь, одна наружность человеческая.
- Да разные там люди, чего ж под одну гребёнку! Есть и нормальные.
- Это ты меня "мастям" учить станешь? Я ж не о "серых" или "красных", а о "чёрных" конкретно. Конечно, от тюрьмы и от сумы не зарекайся, любой запросто может оступиться, и "мужиков" в зоне всегда на порядок поболее "блатных", но не про это ж толкуем. А про то, что там закон должен быть не воровской, а наш, государственный. Я без малого двадцать лет конвоировал, и на "тройке", и на "семёрке" охранял. Насмотрелся: истязания, издевательства блатных над "серыми", пытки, насилования. "Общий режим" - зона "спецлютая", там, как и на "малолетке", "первоходочников" таким прессом давят, что в год развращают или ломают. Нет, блатные - нелюди.
- А кто против расстрела рецидивистов? Мы же чего хотим? Покоя. А что получаем? В подъездах, в квартирах железные двери, на окнах решётки - и кто ж от кого изолирован?
- Бесконечная тема. Лучше на другое ответь: вот чем мы-то виноваты, что нам шесть месяцев за колючкой сидеть? Те же зеки, а вроде менты.
- Н-да....
Опять остановка. Крохотная станция с невообразимым названием - "Аполлоново". Откуда здесь такое? Молоденький лейтенант оторвался от книжки и непонятно усмехнулся: "Почему нет? Раз "Григорьевская" уже была".
ВТОРОЙ ДЕНЬ НА МЕСТЕ.
Я видел сон: прохладный гаснул день,
От дома длинная ложилась тень,
Луна, взойдя на небе голубом,
Играла в стёклах радужным огнём;
Всё было тихо, как луна и ночь,
И ветр не мог дремоты превозмочь.
И, эх, Славка тоже только-только, кажется, придремал, а его уже безжалостно распихивали на подъём. Уууаааа, полшестого!
И на большом крыльце, меж двух колонн,
Я видел деву....
Но, правда, правда, нужно спешить! - сегодня его первый выход на ОКПМ, то бишь, блокпост. Славка напоследок подправил дальний угол одеяла и мягко спрыгнул на покрытый серым линолеумом пол. Их в "кубрике" шестеро, так что койки пришлось ставить в два яруса. Молодые, естественно, наверху: он, Серж и Сверчок. Внизу Старый, Рифат и Андрей. Серж и Андрей - омоновцы, но, если Андрей побывал здесь только в прошлом году, то "приданный" Рифат в Чечне уже по третьей "ходке". Кроме кроватей, под которыми утеснились обувь, вещмешки и броня, в кубрике хватило места под когда-то полированный темно-коричневый шкаф с красной занавеской вместо дверок, самодельный квадратный стол, три табурета, патронный ящик под магнитофон и "библиотеку". У окна кругло чернела низенькая "буржуйка", в топку которой из коридора протянулся шланг с железной продырявленной трубкой-наконечником для сжигания газа. По заклеенным бледно-зелёными обоями стенам иголками наколоты доставшиеся в наследство от предыдущих смен разноразмерные голые девицы в призывных позах. И, отдельно, у входа, нежно смеющаяся София Ротару. Окно на четыре-пятых заложено кирпичом, а оставленная под потолком узкая щель плотно перекрыта отрезком старого одеяла - светомаскировка.
До этого Славка уже отстоял-откараулил наверху трёхэтажного заводоуправления, в котором и располагалась их база. Говорят, завод выпускал пластмассовые изделия, но во вторую кампанию цеха окончательно разбомбили и разворовали, вырезав и вырвав всё металлическое. Чеченцы успели разграбить и выгоревшие гаражи, и склад с подсобками. Так что сохранилось лишь это управление и какая-то дальняя двухэтажная бытовка, с остатками душевых. В той двухэтажке раньше стояли солдатики, а теперь складировались горючее и автомобильные прибамбасы, да на крыше расположился пост с долговременной огневой точкой. За два года, после передислоцирования из чернореченского дома отдыха к автовокзалу, наши вычистили управление от нескольких тонн мусора, укрепили, развели свет и газовое отопление, окрасили рамы и двери, стены оклеили обоями, оборудовали баню, столовую, превратили окна в бойницы и пулемётные гнёзда. И, широко опоясав периметр окопами с дотами, замкнули необходимое для жизни пространство колючей проволокой - двести на триста метров относительной безопасности. Честно говоря, вышло вполне уютно - перед фасадом даже сохранился разросшийся самшитово-буковый садик с облупившимся фонтаном и пустой Доской почёта. И готовящимися распуститься редкими жёлтыми розами.
С верхнего этажа, где из бывшего актового зала получился просторный, хоть и тёмный спортзал с теннисным столом и подвесной грушей, округа через бойницы просматривалась на три стороны: на западе, через садик, перекрёсток с их ОКПМ - "особым контрольным пунктом милиции", на юге, через улицу за панельными полуразвалинами разбитого артиллерией кафе-парикмахерской, восстановленный автовокзал, а с востока - уходящая вниз к промзоне широкая панорама с перекрываемым плотной "зелёнкой" частным сектором. На перекрёстке, прямо за ближним своротом, низкой дугой серел бетонный постамент с пеньками спиленных труб - когда-то на пятнадцати флагштоках развивались знамёна республик Советского Союза. Потом, в 95-м, на этом перекрёстке расстреляли разведку морпехов, и на наконечники насадили отрезанные головы мальчишек-первогодок. Стреляли, кстати, и отсюда, со здания заводоуправления. Наискосок за блокпостом - бензозаправочный комплекс, весь из себя в "евро" стиле - зелёные панели с круглыми фонарями, магазин, сервиз, мойка. И под вывеской "Жанет" - вроде как по имени любимой девушки Кадырова-младшего. Эдакий оазис ново-чеченского процветания на фоне раздолбанного, разграбленного старого русского города. Может быть, и блок-пост здесь понадобился для охраны заправки от конкурентов? Ещё левее, напротив автовокзальной площадки с десятками столпившихся перед ним междугородних "пазиков" и "газелей", уходил в дымку двойной ряд магазинчиков, киосков, палаток и шашлычных.