Страница 19 из 40
- Охранником, конечно, без проблем. А как же самоуважение? Ведь кроме конца у нас и мужское начало тоже должно иметься.
- Это у тебя пока молодые амбиции играют, гормоны бычат. А я - всё, вот выйду на пенсию и займусь дачкой. Пора баньку перебрать - низ подгнивать начал, каменка тоже вся в трещинках, потом тепличку нужно расширить для жинкиного счастья. А ещё у меня местечко на Инюшке притоптано, заветное, всё хочу там стационарную точку для рыбалки оборудовать.
- Раскатал, Старый: "дачка", "тепличка". Типа, итог пескариной жизни.
- Коля, сынок, ну чего бы ты от меня ещё услыхать хотел? Я Родине уже всё своё отдал: три года в армии, двадцать пять в органах. Особо не воровал, без нужды людей не мытарил, в чужие дела нос не совал. Сына вырастил, дочку дотягиваю. Всё, больше у меня ничего для неё нет. Мало? Так мне ж никаких таких талантов и не давалось, чтобы за них что-то особое спрашивать. Я - серый, обычный, не летаю, не ползаю. Это, вон, уголовнички, народец сплошь гоношистый, публичный. Самовлюблённые, как артисты - коли зритель есть, то такие комедии ломают, аж до крови. Меня по молодости один ветеран учил: "хочешь упёртого уркагана расколоть - польсти ему. Можно бить, прессовать беспредельно - сдохнет, не сознается. А вот похвали, подпусти леща, и всё, он, как ребёнок, пузыри вздует". То, что это правда, я в конвойке насмотрелся: блатные за "понты" всё отдадут, маму родную не пожалеют.
- Прямо, как джигиты.
- Это точно.
Мимо "урала" к крыльцу цепочной просеменил наряд, обновлявший по периметру колючку: вчера каким-то образом прямо во двор забрели корова с телком! Вот и искали - где?! Замыкавший строй Рифат замедлился и, как замагниченный, по большому радиусу завернул к ремонтникам. Кинув на пробитую покрышку новенькие брезентовые, с белыми прорезиненными ладошками, верхонки, он со стоном-выдохом вскарабкался на бампер, тяжело приобнял Коляна:
- Слышь сюда, у меня предложение, почти что деловое: тут "соболь" постоянно через перекрёсток гоняет, два нохчо проституток возят. Я заглядывал - шесть русских девок, все в белое выкрашены, молодые, пухлые, чистые. Может, скинемся, да купим их на взвод? А чего?
- Ну, ты даёшь! А по сколько скидываться?
- Думаю, договоримся. Наши же девки русские, вот пусть патриотизм и проявят, подешевле возьмут.- Рифат задвинул очки на бритую макушку, подмигнул Коляну на сплюнувшего Ивана Петровича. - Ты чего, Старый? Я таких дома вообще забесплатно имел, на "субботниках". Виноват, конечно, использовал, так сказать, служебное положение. Только ты не спеши казнить, вели миловать - может, сейчас вон с той крыши какой-нибудь "душок" шмальнёт из снайперской, и расплещутся мои ненужные мозги по асфальту серой кашицей. Судьба - стерва, с ней по-честному не получается. К тому же, это тебе, Старый, уже давно всё без разницы, а нам, молодым, ещё пожить хочется. Особенно после бани.
Тут-то Иван Петрович, отпуская крышку капота, и забыл, что она утяжелена листами брони. Хорошо, что обошлось без перелома.
Камуфлированный, с синим номером, "уазик" визгливо притормозил, качнувшись с боку на бок, осторожно пересёк глубокую рытвину в асфальте, и, вывернув на обочину у самых ворот, затих.
- Здравствуй, Иван Петрович! Здравствуй, дорогой! Как жизнь? Муха ап ду шу? - Хазрат просунул руку в окошко-пробоину, крепко потряс ладонь. - Что, попугали вас позавчера? Надеюсь, на просто так обошлось? Хорошо. Только теперь вас начальство задолбает, проверять-перепроверять начнут и, о-ёй, все кишки вытянут.
Прорезанное глубокими морщинами, с чуток чрезмерно развитой нижней челюстью, красивое лицо Идигова белозубо лучилось самым искренним дружелюбием, отчего Ивану Петровичу опять стало неловко от собственной сухости.
- То дело командирское. И из прокуратуры, и из Ханкалы налетали, полный двор техники был. И сегодня ещё какие-то тасуются.
- Да, достаётся вашему Гусеву, нас и то по-соседски вздрючили. Я вчера два раза проезжал мимо, так даже близко остановиться не смог - бэтээры да бээрдэмы, не приткнёшься. И все в масках, герои. Задним числом, как говорится. Ты-то сам как?
- Нормально.
- Когда ко мне в гости? Всё обещаешь, а не идёшь. Называй день, я тебя встречу, барашка приготовлю, угощу, уважу как смогу. Посмотришь, как чеченские милиционеры живут. Домой приедешь - расскажешь. А, может, к себе в гости пригласишь. Никогда в Сибири не был - холода боюсь.
Кроме неуютности разговора через дыру в стене с улыбающимся снизу-вверх офицером, Ивану Петровичу гораздо больше зудело от того, что в любую секунду могла нагрянуть проверка с чужими ревизорами. Опять придётся от командира глаза отводить, которому за болтающего часового влепят не по маленькой.
- Эти, герои из Ханкалы, чего-нибудь нашли?
- Гильзы да окурки. Чего ж там осталось?
- Иван Петрович, дорогой, я понимаю, что сейчас не время, но ты вечером-то со скольки здесь? Подъеду, разговор у нас будет. Очень интересный.
- С четырёх. До восьми.
- Тогда в семь повидаемся! Собурде!
Иван Петрович с облегчением проследил, как "уазик" скатился за поворот, и, привстав, внимательно оглядел тылы: нет, со стороны базы никого. По крыше двухэтажки вяло бродил поджариваемый предполуденным солнышком Воевода. Его чужие нарушения устава караульной службы не трогали, как, впрочем, вообще мало что нынче задевало: расстреляв в темноту пару-тройку сотен патронов, их "солдат удачи", то и дело растирая ноющее плечо, блаженствовал, как удачно подравшийся молодой пёс.
Да, действительно, сколько ж тут вчера погостевало! И комендатура, и штабники, и фейсбники. И все друг друга круче: в броне, сферах с забралами, от ушей микрофоны - как будто налётчики всё ещё кого-то дожидались в зелёнке. Герои.
- Здравствуйте!
Что, сегодня у него приёмный день? - Под "окошком" стояла девчушка, в плотно, словно бинт, накрученном вокруг личика и шеи белом платочке. Тоненькая фигурка в длинном, до ботинок, облегающем коричневом вязаном платьице, протянулась гибко, совсем как червячок.
- Здравствуй. Тебе чего? Если продать, то на КП.
- Нет, я узнать хочу. У вас все... живые?
Иван Петрович опять осмотрелся:
- Все.
- А Славка не раненный?
- Н-нет.
- Передайте ему. - Узкая ладошка дотянулась до края пролома, удивила чуть влажным холодком пальцев.
Девчонка почти бежала вдоль забора, а сверху ей вслед смотрел в бинокль Воевода. Потом наклонился над самым краем крыши, и впервые за три часа выказал интерес:
- Старый, это кто?
- Девушка.
- Я уже разглядел. А чего она?
- Курево принесла.
- Ух, ты, завидую. В следующий раз я на ворота попрошусь.
Побросав бронежилеты, разгрузки и робы прямо на кровати, сдвинув у двери в общую кучу кисло воняющие распаренными стельками берцы, отстоявшие смену на ОКПМ Андрей, Серж и Славка, с полотенцами через плечо, весело пошлёпывали тапочками по мраморным ступенькам в предвкушении спасительной помывки.
- Привет, Сверчок. Привет, Андрюха.
Они, было, уже обогнули встречно поднимавшихся Ивана Петровича, Воеводу и Сверчка, когда Иван Петрович зацепил Славку за локоть.
- Погоди, дельце к тебе.
Славка неохотно затормозил, перетаптываясь, выжидающе уставился на Старого, молча отпускавшего подальше тех, кто уже из кубрика, и тех, кто ещё в кубрик.
- Записку прими.
- От кого?
- Тебе лучше знать. Соплюшка какая-то "маляву" передала.
Славка с нескрываемым недоумением развернул сложенную вчетверо половинку клетчатого школьного листка, откинувшись, поймал свет: "Привет. Как ты? Меня зовут Лия". И всё. Буквы печатные, робко кривящиеся, как у первоклашки.
- Спасибо, Петрович!