Тогда, когда случится

   Сверчков в паре с Андреем стоял около остановки, прямо напротив заправки. За спиной через метров двадцать начинались плотные заросли акаций, клёнов и буков бывшего парка. Жара, как всегда в полуденную смену, слишком быстро довела увешенное железом тело до котлетного состояния, мозги в каске вскипели, а автомат вызывал всё учащающиеся приступы ненависти. Сверчок пытался не смотреть каждые пять минут на часы, не чесаться, не уплывать мечтами в мирное и счастливое детство - с лимонадом и мороженым. И когда вдалеке захлопали одиночные выстрелы, он даже не сразу включился - что это и откуда, а, главное, в то, что выстрелы приближаются.

   Из-за поворота вывернула белая "волга", которую догоняло - раз, два, три... пять "жигулей" самых разных марок и расцветок. Как бывает, когда пытаешься вынырнуть из кошмара, и это никак не удаётся, Сверчок вдруг укрупнено, до мельчайших деталей, разглядел, как из открытого окна надвигающегося автомобиля медленно-медленно выдвигается ствол "калашникова"... и из других машин ещё несколько стволов направляются на него.... И опять же, как в дурном сне, Сверчок понял, хотя и не почувствовал, что это он огромным прыжком отлетает с дороги, переворачивается в воздухе и плашмя вжимается лицом, грудью, животом в невпускающую в себя слишком короткую траву. Выстрелы рвали воздух над самым затылком, даже в глазах пыхали красные зарницы. Всё так же, не приходя в сознание, Сверчок сначала на четвереньках, а затем кривыми перебежками достиг акации и, расталкивая скрещенными руками упругие ветви, уже напрямую ломанул куда-то туда. Туда, где его не убивали.

   Разыскали его почти через час.

   А ещё в тот день через перекрёсток пролетело три свадьбы, и всякий раз чеченцы стреляли в воздух, клаксонили, били в ладоши, и каждый водитель эскорта старался обогнать других, чтобы оказаться рядом с машиной невесты.

   В общем, кто в армии служил, тот в цирке не смеётся.

   - И теперь что? - Почти двухметровый лейтенант Вахреев носил никак не меньше ста двадцати килограмм хорошо тренированных мышц. Как и все в эти дни офицеры, задёрганный беспрестанными несостыковками, ляпами и ненужными авралами неустроенности начала "командировки", зампотылу часто смаргивал светлыми ресницами от недосыпу и необходимости думать сразу о нескольких вещах, но, памятуя о присутствии за стойкой поварих, старательно подбирал самые литературные выражения. - Как наличный состав сможет здесь принимать пищу?

   - Так ведь практически вдвоём белим. Чекасу, ну, Черкасову известь в глаз попала.

   Зампотылу опять поморгал, и, может быть, махнув рукой, умчался бы к другим несправляющимся, но в этот момент в зал вошёл освежившийся по пояс, сияющий беззаботной улыбкой Славка.

   - Черкасов, покажи глаз.

   - Да обошлось, вовремя смыл.

   - Вовремя? А, как думаешь, твои товарищи сегодня тоже вовремя ужинать сядут?

   Славка вытянулся в "смирно", скорчив, было, оскорблённое лицо, но, ударившись затылком о недоброжелательную тишину замерших за спиной Сверчка и Старого, вдруг согласно осел:

   - Виноват, товарищ лейтенант. Сейчас поднажмём.

   - Надеюсь. Не хотелось бы, что бы вы завтра, все трое, после караула, вместо отдыха, таскали на крышу мешки с песком. И ещё напоминаю: командир распорядился голым по территории не ходить. - Вахреев большим пальцем через плечо указал на поварих, демонстрирующих своё полное невнимание к происходящему.

   - Так в рукава течёт!

   - Надень майку.

   Заливая и забрызгивая всё и вся, Славка, свирепо догонял и перегонял. Стыдно? А это хорошо, это правильно, и Иван Петрович не спешил объявлять амнистию. Пускай. Пока сам аккуратно скатывал со столов полиэтилен, выдвигал лавки, протирал подоконники, дал задание Сверчку принёсти воду и швабрить зашарканные, тёмно-серые, а когда-то изузоренные цветной мраморной крошки, полы. Проклятая известь даже после трёх проходок вылезала белесыми разводами.

   Всё, можно и нужно передохнуть. Оттесняя в оконные щели запах сохнущей побелки, от плит валили сумасшедшие ароматы обжаренных в луке спинок минтая и докипающего вишнёво-яблочного компота, на которые в двери то и дело заглядывали сглатывающие слюну бойцы.

   - Славк, а у тебя крестик-то точь-в-точь как у меня.

   Старый и Черкасс примирительно привстали и, через стол курилки, склонились, почти соприкоснувшись свежее обритыми, синеватыми макушками.

   - Действительно. Это мне жена подарила.

   - И мне супруга повесила. Серебряный?

   - Серебряный.

   - Черкасс, а ты разве женатик? - У курилки из полутьмы проявился благоухающий после бритья "жилетт"-ом Рифат, присел бочком, пряча ладонью огонёк зажигалки. - Вот, хотел поесть, а там толпа.

   - Посиди, пойдёшь с нами.

   - Так ты что, Черкасс, в самом деле, уже захомутанный? Эхма, а я-то думал: как закончим с Кавказом, так и махнём с тобой на пару по бабам. Оторвёмся, как хорьки в курятнике! Я тебя с такими девахами сведу, блин, не сразу поймёшь - быль это или сказка.

   - Это от которых ты лечился?

   - Случайность. С кем не бывает? Ну, записываю в компанию?

   - Не, я жену люблю.

   - Чего-чего?

   - Я люблю жену. Мы с ней и в церкви венчанные. - Славка, прихлопнув ладонями столешницу, резко встал, повернулся и быстро пошагал через двор к туалету.

   - Старый, это он чего? Перетрудился? "Жену", "церковь"! Эй, молодой человек, откуда у тебя этот религиозный психоз?! Что, так скоро гормональное отравление началось? Или нервный срыв на почве затяжной боевой и политической готовности?

   - Что ты в парня, как Тузик в тряпку? Отстань. Считай, что это наше дело, внутри христианское. Вам вот Магомет четыре жены разрешил, так и пользуйтесь на здоровье. Пока его много.

   - Причём здоровье? Между прочим, мы, татары, только на одной женимся. Вообще у русских мусульман отродясь многожёнство не в традиции. У меня отец овдовел рано, так нас с сестрёнкой сам растил, в одиночку. Другую в дом до старости не ввёл, что только родственники ему не талдычили. Любил мать всю жизнь.

   - Во, видишь! А ты почему не в отца?

   - Так я уже городской. Развращён цивилизацией и растлён глобализацией.

   - А, вообще-то, откуда корни?

   - Из Убинки. Мои предки с пятнадцатого века в Барабе землями владели, ещё до Кучума и Ермака. Наш тугум от самого Шадибека идёт. Это который Тохтамыша зарубил, покорителя Москвы.

   - Вон оно что! А как твоя родня смотрит, что ты тут воюешь? Ну, что против единоверцев?

   - Я ж сказал, что я городской, в мечети раз пять за всю жизнь побывал. Да и какие мы с "чехами" единоверцы? Они ж вообще сектанты - суфии, это типа ваших адвентистов-мормонов или ещё каких раскольников.

   - Не знал. Думал, в исламе все едины.

   - В исламе, как в христианстве, всяческих полно: главные, конечно, сунниты и шииты, как ваши католики и православные. А, кроме того, арабы на турок морщатся, турки на нас, азиатов поплёвывают, а мы на кавказцев сморкаемся. Поэтому, Старый, я тут не на религиозной войне, а конкретно за Россию. За Империю и Советский Союз. За который оба моих деда погибли.

   - Ну, прости.

   - Без проблем. Ещё вопросы будут - обращайся без стеснения.

   Собственно, и Ивану Петровичу тоже была пора.

   На крыльце, белея перекинутым через плечо полотенцем, стоял командир майор Гусев. Глубоко-черные - бурятская или казахская кровинка в нём плавала явно - быстро-узкие глаза влажно поблёскивали отражением неземного.

   - Добрый вечер, Андрей Антонович. На месяц любуетесь?

   - Ага. Смотрю, какой чёткий серпик, совершенно как на турецком флаге. И Венера рядом. Я точно таким его в девяносто пятом впервые и увидел - вверх рожками.

   - Так вы в Первую уже воевали?

   - Мы тринадцатого января, вслед за штурмовыми колоннами в город входили. Войти-то вошли, а выбраться-то теперь никак не получается. Восьмая командировка.