Страница 21 из 22
За недостатком доказательств пока нельзя поставить под сомнение традиционное мнение о том, что с переходом в православие, а тем более с началом чтения произведений Вольтера отношение Екатерины к религии и церкви стало определяться лишь политическим оппортунизмом, лишившись присущего ей прежде благочестия[277]. Императрица, должно быть, отлично повеселилась бы, если бы кто-то попытался убедить ее в том, что влияние, оказанное на нее пастором Вагнером, сравнимо с влиянием Вольтера. И все же по отдельным фактам, существующим помимо ее записей, можно судить о присущем ей религиозном видении до того момента, когда его основы были подорваны чтением произведений просветителей. Ведь отец принцессы Софии Августы Фридерики, достопочтенный князь Христиан Август вверил преподавание лютеранской религии и немецкого языка военному пастору-пиетисту. И если в своих автобиографических записках великая княгиня и императрица Екатерина при всей любви к матери откровенно припоминала ей серьезные недостатки ее характера, а заодно и политическую несостоятельность, проявленную ею при дворе Елизаветы Петровны[278], то к своему благочестивому отцу она сохранила глубокое уважение, а теплые воспоминания о нем ничем не были омрачены[279]. Христиан Август проявил серьезное беспокойство, когда в 1744 году перед Екатериной встала необходимость переменить веру[280]. Единственный способ разрешить сомнения виделся ему в том, чтобы прежде всего проверить, насколько согласуются друг с другом лютеранское и греческое вероучения. Для этой роли при российском дворе нашелся идеальный исполнитель в лице украинского теолога Симона Тодорского – епископа Псковского. Учившийся в Галле, он был знаком с лютеранским пиетизмом и перевел Четыре книги об истинном христианстве (Vier Bücher vom wahren Christentum, 1605) Иоганна Арндта[281] на русский язык[282].
Впоследствии в своей автобиографии Екатерина уделила большое внимание рационалистическому и рационализирующему ее поведение объяснению своей изначальной готовности к перемене веры. Как в исторической реальности, так и в ее автопортрете человека Просвещения этому шагу отводилась функция обязательного испытания на пути к российскому престолу: с самого своего прибытия в Россию она, по ее словам, уже была убеждена в том, «…что венец небесный не может быть отделен от венца земного»[283]. Однако в переписке между находившимся в Германии отцом c матерью и дочерью, пребывавшими в России, отражается серьезная общая борьба за принятие религиозного решения большой важности. Тодорскому, благодаря его солидному образованию и познаниям как в восточной, так и в западной теологии, а также служебному и личному авторитету, удалось убедить принцессу и ее мать в том, что, несмотря на различия в церковном церемониале, содержательные расхождения обоих вероучений невелики. Думается, сейчас было бы по меньшей мере наивным подозревать псковского епископа в том, что он слишком легкомысленно обошел вопрос о конфессиональных различиях. Скорее, ему было важно подвинуть Софию – может быть, впервые в ее жизни – к тому, чтобы самостоятельно прийти к некоему убеждению в вопросе о вере. И, говоря об относительности церкви как института, он привил ей истинно пиетистский взгляд: так как пиетизм ориентирован на церковь будущего, то существующие церкви утрачивают свое значение. К тому же в первой половине XVIII века основной задачей пиетизма было воспитание религиозной сознательности по отношению к институционализированной церкви с ее застывшим учением[284]. А из пиетизма, с которым Тодорский познакомился в Галле, вытекала, кроме того, политическая этика, поощрявшая обращенную к миру практическую деятельность и оптимистически смотревшая на ее политико-социальное оформление. Наряду с Просвещением пиетизм придавал большое значение сословному воспитанию и образованию, такому, которое не стирает границ, отделяющих сословия друг от друга[285]. Так цербстcкая принцесса, которой пастор Вагнер не сумел привить своих взглядов по причине педагогической бездарности, к концу своего воспитания, пусть даже незаметно для себя, все же усвоила главные принципы пиетизма. Это произошло уже в России, поэтому неудивительно, что языковое влияние немецкого пиетизма ее не коснулось.
Важно, что Симон Тодорский не усердствовал в поучениях, а разумно обосновал для нее и ее родителей, что с политической точки зрения благоразумно оказать уважение церкви как институту, а добиваться милости Божьей – это уже личное дело каждого. Очевидность этого не стал отрицать и отец принцессы, желавший прежде всего избавить свою дочь от конфликтов с совестью. Будучи поставлен перед неизбежным фактом («nécessité») перехода дочери в православие, он доброжелательно посоветовал ей «не доверять никому и не полагаться ни на кого, кроме триединого Бога и его слова»[286] и в конце концов в утешение самому себе заметил: «…однако я ожидаю от нее не перемены (changement) веры и учения, а лишь перехода в греческую церковь, учение которой, за исключением внешних церемоний, как я слышал, идентично нашему»[287].
В одном из своих первых писем из России пятнадцатилетняя девушка старательно растолковывала обеспокоенному отцу, как она поняла своего пиетистски настроенного православного учителя Закона Божьего: различия во внешней культовой стороне и в самом деле сильны, однако церковь вынуждает к этому грубость народа – «la brutalité du peuple»[288]. Этот ранний документ заслуживает особого интереса, потому что в автобиографических записях Екатерина противопоставляет собственное строгое соблюдение православных обрядов целенаправленно провокационному высокомерию великого князя и императора Петра Федоровича, проявлять которое по отношению к православию он считал своим долгом перед лютеранством. А данное письмо показывает, что немецкая принцесса, по крайней мере в то время, также придерживалась мнения, что религиозная практика русской церкви подходит скорее непросвещенному народу, считая возможным и нужным участвовать в публичном отправлении культа из соображений государственной пользы, даже если они не соответствовали ее личной вере. Уже через полгода после своего переезда в Россию княжна Ангальт-Цербстская производила впечатление при императорском дворе, уверенно произнося исповедание веры на русифицированном церковнославянском языке, а затем и убедительно демонстрируя свое благочестие[289].
Конечно же, образование, полученное Софией Августой Фридерикой в Германии, не соответствовало тому серьезному делу, которое ожидало ее в России. Однако под влиянием родителей и учителей она приобрела способность учиться сама снова и снова, и позднее, описывая собственную жизнь, императрица всегда это подчеркивала. И первые проявления своей индивидуальности, и осознание собственной женственности она относила еще ко времени своей юности, прошедшей в Германии. Тогда же у нее зародилась глубоко укоренившаяся впоследствии тяга к интеллектуальному саморазвитию. И это понимание, ею самою достигнутое и самою же сделанное достоянием общественности, представляется достоверным в силу того, что у этого события были потенциальные свидетели – двое людей, которые в 1771 году, на момент записи, были еще живы и влияние которых на свою жизнь императрица считала решающим, – графиня Бентинк и граф Гилленборг.
277
Утверждение П. Петшауэра, что императрица на протяжении всей жизни сохраняла веру в некоего своего «личного» бога, недостаточно обоснованно. См.: Petschauer P. Catherine the Great’s Conversion of 1744. P. 181–182, Anm. 10. Требует пересмотра также и традиционная интерпретация, представленная в обобщающей статье И. Смолича: Smolitsch I. Katharinas religiöse Anschauungen und die russische Kirche // JGO. Bd. 3. 1938. S. 568–579; Idem. Geschichte der russischen Kirche 1700–1917. Bd. 1. Leiden, 1964. S. 247–255.
278
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 48, 50–52, 54–57, 59–60, 62, 65–66, 76, 452 (см. в рус. пер.: [Она же.] Записки императрицы. С. 47–48, 51–52, 55–60, 63, 65–66, 76, 480. – Примеч. науч. ред.).
279
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 12, 98, 247–248 (в рус. пер. см., например: [Она же.] Записки императрицы. С. 8–9, 100, 257. – Примеч. науч. ред.). См. об этом: Bilbassoff B. von. Geschichte Katharina II. Bd. 1, Tl. 1, S. 49 ff.; Petschauer P. Catherine the Great’s Conversion of 1744. P. 181, 192.
280
[Biester J.E.] Abriß des Lebens. S. 17–18.
281
Арндт, Иоганн (Arndt, Joha
282
Petschauer P. Catherine the Great’s Conversion of 1744. Р. 17–18. О Симоне Тодорском см. следующие работы: Winter E. Halle als Ausgangspunkt der deutschen Rußlandkunde im 18. Jahrhundert. Berlin, 1953. S. 105, 158, 227–243, 251–254; Idem. „Einige Nachricht von Herrn Simeon Todorski“. Ein Denkmal der deutsch-slawischen Freundschaft im 18. Jahrhundert // ZfS. Bd. 1, H. 1. 1956. S. 73–100; Idem. Frühaufklärung. Der Kampf gegen den Konfessionalismus in Mittel– und Osteuropa und die deutsch-slawische Begegnung. Berlin, 1966. S. 336–240; Petschauer P. Education and Development of an Enlightened Absolutist. P. 249–253; Hecker H. „Aus welchem Grunde sie evangelisch gena
283
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 45 (cм. в рус. пер.: [Она же.] Записки императрицы. С. 45. – Примеч. науч. ред.).
284
Schmidt M. Der Pietismus und das moderne Denken // Aland K. (Hrsg.) Pietismus und moderne Welt. Witten, 1974. S. 9–74, здесь S. 11–25; Petschauer P. Catherine the Great’s Conversion of 1744. S. 181–182, 192.
285
Schmidt M. Der Pietismus und das moderne Denken. S. 25–39; Vierhaus R. Deutschland im Zeitalter des Absolutismus (1648–1763). Göttingen, 1978. S. 103–107.
286
Siebigk F. Katharina der zweiten Brautreise nach Rußland 1744–1745. Dessau, 1873. S. 151.
287
Ibid. S. 62, 150; Petschauer P. Catherine the Great’s Conversion of 1744. P. 185–186, 190.
288
Siebigk F. Katharina der zweiten Brautreise. S. 57; Сб. РИО. T. 7. С. 2–3; Bilbassoff B. von. Geschichte Katharina II. Bd. 1, Tl. 1. S. 144 ff.
289
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 48–50 (см. в рус. пер.: [Она же.] Записки императрицы. С. 48–50. – Примеч. науч. ред.). См. сообщение княгини Иоганны Елизаветы о переходе Софии в православие: Сб. РИО. Т. 7. 1871. С. 29–44; Siebigk F. Katharina der zweiten Brautreise. S. 71 ff.; о перемене веры и бракосочетании принцессы см. подробно в статье: Zerbst, fürstliches Haus // Zedler J.H. Universal-Lexikon. Bd. 61. Halle, Leipzig, 1749. Sp. 1595–1599; Brückner A. Katharina die Zweite. S. 28–29 (cм. в рус. пер.: Брикнер А. История Екатерины Второй. С. 46. – Примеч. науч. ред.); Bilbassoff B. von. Geschichte Katharina II. Bd. 1, Tl. 1, S. 151 ff.; Petschauer P. Catherine the Great’s Conversion of 1744. S. 180–181.