Страница 12 из 22
Автор предполагает, что между образом Германии, сложившимся у императрицы, и соответствующим направлением политики ее правительства существовала определенная связь, требующая по крайней мере уточнения. Политика России по отношению к Германии во второй половине XVIII века как исследовательская проблема, в отличие от вопроса об образе Германии у Екатерины II, имеет свою историографическую традицию. Далее, не акцентируя внимание на этой теме специально, мы будем обращаться к ней по мере необходимости, зачастую критически. Поскольку здесь важна, главным образом, общая канва российской политики в отношении Германии, проведение дополнительного исследования с привлечением источников, например дипломатических архивов, представляется излишним.
Образ Германии у императрицы и политический курс, проводившийся ею в отношении этой территории, выстраивается автором в определенной последовательности. На каждом этапе работы (составляющем главу или ее подраздел) разрабатывается какой-то один аспект темы. Каждый такой аспект имеет собственную исследовательскую традицию, обладая с точки зрения исторической науки специфическим значением и проблематикой, отличающейся, как правило, от представленной здесь. С одной стороны, их традиционная специфическая значимость не отвергается в исследовании, однако подчеркивается ее относительность, необходимая для обеспечения свободной переоценки составляющих анализируемой темы. С другой, для достижения необходимой точности в выстраивании каждого из фрагментов общей картины невозможно обойтись без использования многообразных исследовательских традиций. Необходимая, с точки зрения автора, степень точности измеряется поставленной целью: объяснить принципиально важные контуры общей картины. В намерения автора не входило пускаться в специальные исследования каждой детали, создавать иллюзию полноты освещения, углубляться в какие-либо взаимосвязи между отдельными аспектами. Внимание автора привлекает, главным образом, взаимозависимость частных явлений. Ведь существующие противоречия не должны быть просто сглажены – их следует выявить и объяснить, а затем определить, какое значение они имеют для общей картины.
Выбор частных аспектов направлялся преимущественно систематическими критериями и в особенности – ожиданием, что изучение отдельных проблем внесет существенный вклад в общую картину. Поставленные в каждой из глав вопросы следуют, как правило, за свидетельствами самой Екатерины, относящимися к разным периодам ее жизни. Поскольку вплоть до последних лет жизни императрица продолжала писать и редактировать свои воспоминания, этот важный автобиографический документ связывает ее детские и юношеские годы с периодом зрелости, с одной стороны, и старости – с другой, а описание пережитого ею с рождения до прихода к власти – с саморефлексией императрицы, накопившей богатый опыт, человеческий и государственный. Кроме того, далеко не всегда есть возможность скорректировать и дополнить собственные записки Екатерины, посвященные ее ранней юности, данными других источников. Поэтому, несмотря на приоритет систематической точки зрения в построении данного исследования, временнóе измерение не будет оставлено здесь без внимания. Во многом оно проявляется в совсем не случайной последовательности, в которой изложены те или иные аспекты проблемы. И наконец, можно ожидать, что по мере появления первых результатов временны́е критерии отдельных аспектов станут вехами в представленном здесь исследовании образа Германии у Екатерины II.
Глава I. Воспоминания о Германии
На протяжении всей жизни Екатерина хранила воспоминания о своей семье и проведенном в Германии детстве. Об этом свидетельствуют как ее автобиографические записки, так и многочисленные письма, написанные ею за следующие четыре десятилетия жизни в России. Их адресатами были доверенные лица императрицы, например, Иоганна Бьельке, урожденная Гротгус[148], – гамбургская подруга ее покойной матери; проживавший в Париже писатель Фридрих Мельхиор Гримм, родом из Регенсбурга[149]; валлонский homme de lettres[150] и генерал на австрийской службе принц Шарль Жозеф де Линь[151], а также врач Иоганн Георг Циммерманн, швейцарец из города Бругга в кантоне Ааргау[152], состоявший с 1768 года на службе у ганноверского курфюрста. Однако доверие императрицы не означало для них соблюдения безусловной конфиденциальности. Екатерина предполагала, что полученная ее корреспондентами конфиденциальная информация будет использоваться в ее собственных интересах, за что и платила им. Не было тайной, с кем именно она переписывалась. Она нуждалась в людях, представлявших – помимо дипломатической службы – ее интересы в европейской публичной сфере, а связи с людьми, имевшими в ней определенный вес, повышали ее влияние. Наоборот, корреспонденты Екатерины приобретали протекцию, престиж и материальные выгоды благодаря не только непосредственной коммуникации с императрицей, но и тому факту, что публика была осведомлена о самой переписке. Даже обмен письмами с Иоганной Бьельке, едва начавшись в 1765 году и будучи продиктован скорее личными и семейными мотивами, был превращен Екатериной в политический инструмент и оставался предметом беспокойства для министра иностранных дел Дании, графа Бернсторффа-старшего, на протяжении многих лет – вплоть до завершения голштинского «обменного» дела с Россией[153].
Наряду с политическими целями (и главной среди них – влиянием на общественное мнение) переписка Екатерины выполняла еще одну функцию. Считая себя писательницей и желая, чтобы таковой ее считали другие[154], императрица пыталась через свои письма участвовать в европейском литературном дискурсе. Расцвет эпистолярной культуры в XVIII веке отличали, прежде всего, две тенденции: с одной стороны, письмо стало «массовой формой передачи сообщений личного характера», с другой – оно все больше подвергалось влиянию менявшихся эстетических норм, причем стиль частной корреспонденции и литературная эпистолярная культура воздействовали друг на друга[155]. Поэтому Екатерина не исключала в принципе возможности публикации своих писем. Ее переписка с Вольтером, например, с самого начала предназначалась для пространства публичного. Да и трудно вообразить себе более «публичные» письма российской императрицы, чем ее письма к Вольтеру[156]. Однако все же Екатерина не хотела, чтобы ее письма Гримму – ее souffre-douleur, «страстотерпцу», – нашпигованные личными деталями, полные откровений императрицы как о себе, так и о третьих лицах, попали в руки нелояльных издателей. Часто цитируют распоряжение императрицы о сожжении писем, данное ею Гримму в 1787 году: «Они [письма] гораздо более нескромные, чем те, что я писала Вольтеру». Однако значительно реже упоминается о ее предложении Гримму спрятать письма в таком надежном месте, где их могли бы обнаружить не ранее чем через сто лет[157].
Фрагменты мемуаров, создававшихся Екатериной с середины 1750-х годов хотя и с частыми перерывами, но до самой смерти, также не предназначались лишь для самоанализа; они задумывались в расчете на различных читателей, а в конечном счете – и на потомков[158]. В самом деле, именно последние широко пользуются мемуарами императрицы с 1859 года, момента сенсационной публикации их отдельных фрагментов, осуществленной А.И. Герценом в Лондоне[159]. Поскольку издание их при жизни автора не планировалось, а в России вплоть до начала ХХ столетия они и не могли быть опубликованы в силу того, что в них открыто говорится об амурных приключениях великой княгини, неприличных с точки зрения буржуазного общества, а также выдвигается версия заговора и узурпации престола в 1762 году, неприемлемая с точки зрения легитимности правящего дома[160], мемуары покрылись завесой тайны, создавшей существенные препятствия для текстологического анализа, условием которого является обращение к рукописям. Помимо этого, написанные преимущественно на французском языке автобиографические заметки российской императрицы немецкого происхождения имели мало шансов прорваться через твердыню национальной историко-литературной традиции[161].
148
См. письма Екатерины к Иоганне фон Бьельке (Бельке) (Сб. РИО. Т. 10. 1872; Т. 13. 1874; Т. 27. 1880). См. об этой переписке: Amburger E. «Madame Bielke», eine Korrespondentin Katharinas II. // JGO. N.F. Bd. 35. 1987. S. 384–389.
149
См. письма Екатерины к барону Фридриху Мельхиору Гримму (Сб. РИО. Т. 23. 1878); об этой переписке см.: Грот Я.К. Екатерина II в переписке с Гриммом // СОРЯС. Т. 20. 1879. № 1. С. 1–130; Т. 21. 1881. № 4. С. 1–300; Т. 23. № 4. 1884. С. 1–339; Hillebrand K. Katharina II. und Grimm // Deutsche Rundschau. Bd. 25. 1880. S. 377–405; Бильбасов В.А. Екатерина II и Гримм // РС. 1893. № 2. С. 257–298; № 3. С. 497–524; № 4. С. 1–20; № 5. С. 233–254; № 6. С. 433–454; здесь цит. по: Бильбасов В.А. Исторические монографии. Т. 4. СПб., 1901. С. 87–236; Gooch G.P. Catherine the Great and Other Studies. London; N.Y., 1954, особенно см. p. 71–88; Permenter H.R. The Personality and Cultural Interests of the Empress Catherine II as Revealed in Her Correspondence with Friedrich Melchior Grimm: Ph.D. diss. / Univ. of Texas. Austin, 1969; Schlobach J. Grimm in Paris // Deutsche in Frankreich – Franzosen in Deutschland 1715–1789. Sigmaringen, 1992. S. 179–189.
150
Литератор, писатель (фр.). – Примеч. науч. ред.
151
Les lettres de Catherine au prince de Ligne (1780–1796). Bruxelles, 1924. См. об этой переписке: Andreae F. Bemerkungen zu den Briefen der Kaiserin Katharina II. von Rußland an Charles Joseph Prince de Ligne // Hötzsch O. (Hrsg.) Beiträge zur russischen Geschichte. Berlin, 1907. S. 142–175.
152
Der Briefwechsel zwischen der Kaiserin Katharina II. von Rußland und Joha
153
См.: Amburger E. «Madame Bielke». S. 387–388.
154
Биобиблиографические сведения о Екатерине-писательнице см.: Венгеров С.А. Источники словаря русских писателей. В 4 т. Т. 2. СПб., 1910. С. 348–353; История русской литературы XVIII века: библиографический указатель / Сост. В.П. Степанов, Ю.В. Стенник; Под ред. П.Н. Беркова. М.; Л., 1968. С. 258–269; Степанов В.П. Екатерина II // СРП. Вып. 1. С. 291–302. См. также: Гуковский Г.А. Русская литература XVIII века. M., 1939. С. 246–256, 287–290; Он же. Екатерина II // История русской литературы. Т. 4, ч. 2: Литература XVIII века. M.; Л., 1947. С. 364–380; Fleischhacker H. Mit Feder und Zepter. Katharina II. als Autorin. Stuttgart, 1978.
155
См. об этом: Mattenklott G. Briefroman // Wuthenow R. – R. (Hrsg.) Zwischen Absolutismus und Aufklärung: Rationalismus, Empfindsamkeit, Sturm und Drang. Reinbek, 1980. S. 185–203, особенно S. 186, 195. Подобного же рода суждения о коммуникативной и литературной функции писем русских писателей той эпохи см.: Макогоненко Г.П. Письма русских писателей XVIII в. и литературный процесс // Макогоненко Г.П. (Сост.) Письма русских писателей XVIII века. Л., 1980. С. 3–41, здесь с. 5. О рецепции европейских норм в русской эпистолярной культуре начиная с эпохи Петра I см.: Scheidegger G. Studien zu den russischen Briefstellern des 18. Jahrhunderts und zur „Europäisierung” des russischen Briefstils. Bern, 1980.
156
Voltaire. Correspondence. Устаревшее издание переписки: Reddaway W.F. (Ed.) Documents of Catherine the Great. The Correspondence with Voltaire and the Instruction of 1767 in the English Text of 1768. Cambridge, 1931. P. 1–213. См. об этом также: Sacke G. Entstehung des Briefwechsels zwischen der Kaiserin Katharina II. von Rußland und Voltaire // Zeitschrift für französische Sprache und Literatur. Bd. 61. 1937. S. 274–282; Idem. Die Kaiserin Katharina II., Voltaire und die „Gazette de Berne“ // Zeitschrift für schweizerische Geschichte. Bd. 18. 1938. S. 305–314; Mönch W. (Hrsg. und Übers.) Voltaires Briefwechsel mit Friedrich dem Großen und Katharina II. Berlin, 1944; Lentin A. (Ed.) Voltaire and Catherine the Great. Selected Correspondence. Cambridge, 1974; Wilberger C.H. Voltaire’s Russia: Window on the East. Oxford, 1976. P. 145–183; Schuma
157
Екатерина II – Гримму, 25.11.1787 г. // Сб. РИО. Т. 23. C. 421–422. Оригинал на французском языке: «elles sont bien plus lestes que celles que j’ai écrites à Voltaire». – Пер. науч. ред.
158
Неубедительным представляется тезис, высказанный в свое время исследовательницей мемуаров императрицы О.Е. Корнилович, что якобы автобиографические записки Екатерины II, хотя и имели адресатов, вовсе не были предназначены для печати, в отличие от мемуаров Фридриха II (Histoire de mon temps). См. в остальном блестящий текстологический анализ, проделанный исследовательницей: Корнилович О.Е. Записки императрицы Екатерины II: Внешний анализ текста // ЖМНП. Т. 37. 1912. № 1. Отдел наук. С. 37–74, здесь с. 39 и сл. (прежде всего это относится к фрагменту, написанному в 1754–1756 годах).
159
См. примеч. 92 в Введении к настоящей монографии.
160
См. примеч. 57 в Введении к настоящей монографии.
161
Даже сегодня некоторые авторы еще могут позволить себе называть Екатерининскую эпоху важной фазой в истории развития автобиографического жанра в России, ни разу не упомянув жизнеописание самой императрицы. См., например: Schmücker А. Anfänge und erste Entwicklung der Autobiographie in Rußland (1760–1830) // Niggl G. (Hrsg.) Die Autobiographie. Zu Form und Geschichte einer literarischen Gattung. Darmstadt, 1989. S. 415–458. За пересмотр традиционной формы истории национальной литературы выступил Х.Р. Яусс: Jauss H.R. Literaturgeschichte als Provokation. Frankfurt a.M., 1970. (На русском языке ранее опубликована одна из глав книги: Яусс Х.Р. История литературы как провокация литературоведения / Пер. с нем. и предисл. Н. Зоркой // НЛО. 1995. № 12. С. 34–84. – Примеч. науч. ред.)