Страница 18 из 31
Я встал, позволяя спине отдохнуть. Итак, Хоббей сделал крупное вложение капитала, сначала в земельный участок, потом в опекунство. Он переехал в свое поместье, по всей видимости, продав свое торговое дело в Лондоне. Удачливый торговец решил сделаться сельским джентльменом – достаточно обыкновенная картина.
Я оторвался от документов. Миллинг искоса поглядел на меня из-за своего стола и потупился.
– Опека была разрешена слишком быстро, – заметил я. – До выдачи акта прошло всего два месяца после подачи прошения. Хоббей заплатил крупный взнос. Должно быть, эта опека была очень нужна ему.
Помощник клерка встал и, подойдя ко мне, негромко проговорил:
– Если он хотел скорее провернуть это дело, то должен был доказать свой интерес как атторнею Сьюстеру, так и феодарию.
– Мастер Хоббей владеет землями, соседствующими с землей подопечного. Кроме того, у него есть юный сын.
Гервасий кивнул умудренной головой:
– В общем, так. Если бы он выдал девицу за своего сына, то сумел бы округлить собственные владения. Предварительный брачный контракт нетрудно было бы составить, пока они были еще детьми. Сами знаете этих мелкопоместных: женятся в спешке, влюбляются на досуге.
– Но девушка умерла.
Служащий склонил голову:
– В опекунском деле, как и повсюду, присутствуют свои риски. Однако остается женитьба мальчика. Хоббей мог и из нее извлечь выгоду.
Клерк отвернулся, поскольку открылась дверь, и в ней появился толстый пожилой клерк со стопкой бумаг, которую он оставил на прилавке.
– Подтверждена опека дяди над юным мастером Эдвардом, – сообщил он. – Права его матери оспорены.
Из-за двери доносились звуки женского и детского плача. Клерк огладил свисавшие рукава своего облачения и добавил:
– Мать его сказала, что дядя настолько уродлив, что ребенок всякий раз спасается бегством, увидев его. Сэр Вильям отчитал ее за грубый выпад.
Миллинг подозвал к себе Алабастера, тут же подошедшего к нему, и попросил:
– Напиши распоряжение, будь умничкой.
– Да, сэр. – Алабастер ехидно улыбнулся судебному клерку. – Несть благодарности во опеке, не так ли, Тощий Пенс?
Клерк поскреб свой затылок:
– Похоже, что так.
Алабастер вновь усмехнулся, явив, на мой взгляд, достаточно скверную гримасу. Затем, заметив, что я смотрю на него, он опять повернулся к своему столу. Тощий Пенс вышел, и Гервасий тоже возвратился к своему столу. Я вновь занялся документами Кертисов. В папке их оставалось немного: перечень сумм, потраченных Хоббеем на образование детей, – очередная расходная статья, подумал я – и коротенькое свидетельство, удостоверяющее смерть Эммы Кертис, приключившуюся в августе 1539 года. Наконец, там находилось еще с полдюжины ордеров, выданных за последние несколько лет мастеру Николасу на предмет разрешения вырубки принадлежащих Хью ограниченных участков леса «поелику деревья созрели, а потребность в лесе велика есть». Доход Хью, подобно его наследству, должен был сохраниться в Суде по опеке, а количество вырубленных деревьев должно было согласовываться «мастером Хоббеем и феодарием Хэмпшира». В каждом из перечисленных случаев суду представлялись суммы в размере от 25 до 50 фунтов, в сопровождении удостоверения, подписанного феодарием, неким сэром Квинтином Приддисом. Ну вот, подумал я, и запашок возможной коррупции! Не существовало никаких доказательств того, что Хоббей и Приддис не разделили между собой куда более крупные суммы. Как, впрочем, и доказательств противного… Я неторопливо закрыл папку и распрямился, вздрогнув от внезапной боли в спине.
Миллинг подошел ко мне:
– Вы закончили, сэр?
Я кивнул:
– Интересно, мастер Хоббей явится на первое слушание?
– Достаточно и того, чтобы на слушании присутствовал его барристер. Хотя сам я непременно явился бы на суд в случае подобных обвинений.
– Согласен с вами, – ответил я служащему с дружелюбной улыбкой. Он был нужен мне еще для одного дела. – Есть еще один вопрос, информацию о котором я хотел бы получить. Не связанный с этим делом. Мне нужно заключение lunatico inquirendo, определения невменяемости молодой женщины. Это происходило девятнадцать лет назад. Хотелось бы знать, не можете ли вы найти его.
Помощник клерка посмотрел на меня с сомнением:
– Вы представляете ее опекуна?
– Нет. Я хочу установить его личность. – Я опять похлопал себя по кошельку.
Миллинг приободрился:
– Строго говоря, это не совсем моя область. Однако я знаю, где хранятся материалы.
Глубоко вздохнув, он повернулся к младшему клерку:
– Алабастер, нам придется спуститься в Вонючую комнату. Сходи-ка на кухню, возьми фонари и жди нас внизу.
Люди, ожидавшие приема на скамье, уже разошлись. Деловито ступая, Гервасий провел меня через череду крохотных комнатушек. В одной из них перед двумя горками золотых монет на столе сидел клерк, перекладывавший энджелы и соверены из одной груды в другую и делавший при этом отметки в пухлом гроссбухе.
Мы спустились по пролету каменных ступеней. От лестничной площадки вниз, во тьму, вела другая лестница, и мы вскоре оказались ниже уровня мостовой. Молодой клерк ожидал нас на следующей площадке с двумя роговыми фонарями со свечами пчелиного воска внутри, испускавшими сочный желтый свет. Я удивился, что он попал туда раньше нас.
– Спасибо, Алабастер, – проговорил Миллинг. – Долго мы не задержимся. – Потом он повернулся ко мне: – Вам не захочется долго оставаться в этом месте.
Младший клерк поклонился и удалился широкими, размашистыми шагами. Взяв один из фонарей, старый служащий вручил мне второй:
– С вашего позволения, сэр.
Я последовал за ним, осторожно ступая по древним ступеням, за многие века существенно истершимся посередине. В самом низу оказалась старинная норманнская, обитая железными нашлепками дверь.
– Некогда здесь хранили часть королевских сокровищ, – сообщил мне Миллинг. – Эта часть здания сохранилась еще от норманнских времен. – Поставив фонарь на пол, он повернул ключ в замке и навалился на створку. Дверь со скрипом отворилась. Она оказалась необычайно толстой и тяжелой, и чтобы открыть ее, ему потребовались обе руки. Возле двери находилась половинка каменной плиты – такой же, какими был выложен пол. Мой спутник пододвинул ее ногой в дверной проем.
– На всякий случай, сэр. Будьте внимательны, за дверью ступени.
Когда я направился следом за ним в угольную черноту, накативший запах сырой гнили заставил меня задохнуться… точнее сказать, меня едва не вырвало. Фонарь Миллинга тусклым светом освещал небольшое, вымощенное камнем помещение. Где-то сочилась по капле вода, и стены были покрыты густым пологом плесени. Стопки древних бумаг, иногда с красными печатями, болтавшимися на полосках крашеной ткани, были сложены на сырых с виду полках и на старинных деревянных сундуках, поставленных друг на друга.
– Старое хранилище, – пояснил помощник клерка. – Дела Опеки разрастаются все больше и больше, и все отведенное для хранения место уже использовано, поэтому нам пришлось перенести сюда бумаги о тех подопечных, кто либо умер, либо вырос и тем самым вышел из-под опеки. A также дела умалишенных.
Повернувшись, он строго посмотрел на меня, и свет фонаря сделал его лицо еще более морщинистым:
– Они не приносят никакого дохода, вы же понимаете…
Скверный воздух заставил меня закашляться:
– Теперь понятно, почему вы называете эту комнату Вонючей.
– Здесь никто не выдерживает долго… люди начинают кашлять и задыхаться. Я не люблю ходить сюда, потому что начинаю чихать даже в собственном доме в сырую зиму. Я говорю начальству, что через несколько лет плесень склеит все эти бумаги, но меня никто не слушает. Давайте-ка к делу! За каким годом должно значиться это определение, сэр?
– Примерно за тысяча пятьсот двадцать шестым. Имя – Эллен Феттиплейс. Она из Сассекса.
Мой собеседник внимательно посмотрел на меня:
– Этим делом также интересуется королева?