Мегрэ

— Я тоже.

Улица Фонтен вновь ожила. Загорелись цветные вывески, швейцары заняли свои места на тротуарах. Швейцар из «Флории» зашел купить сигарет, но на него не обратили внимания.

— Черви козыри…

Мегрэ вспотел, тело у него ныло, но он не подавал виду, и выражение его лица оставалось таким же, как в половине второго, когда он занял свой пост.

— Скажи-ка, — неожиданно бросил Эжен своему глуховатому соседу, в котором Мегрэ в конце концов узнал владельца публичного дома на Прованской улице, — как ты назовешь слесаря, который больше не изготовляет замков.

Комизм ситуации заключался в том, что Эжену приходилось орать, тогда как собеседник отвечал ему детским голоском.

— Какой слесарь? Ничего не понимаю.

— Я, например, считаю такого пустым местом.

Эжен сделал ход, прибрал взятку, снова сыграл.

— А легавого, который перестал быть легавым?

Сосед понял. Лицо его расцвело от радости, голосок, ставший еще более писклявым, пропел:

— Пустым местом.

Тут уж все покатились с хохоту, даже Одна, но этот мгновенно осекся: что-то мешало ему разделить общее веселье. Чувствовалось, что, несмотря на присутствие приятелей, он чего-то побаивается. И не только Мегрэ.

— Леон! — подозвал Одна ночного официанта. — Принеси мне коньяку с водой.

— Никак ты на коньяк переключился?

Эжен, заметив, что Одна скисает, сурово уставился на него.

— Тебе лучше бы не перебирать.

— Чего не перебирать?

— Сколько перно ты принял до обеда?

— Пошел ты!.. — огрызнулся Одна.

— Полегче, ребята! — вмешался Луи. — Пики козыри.

К полуночи веселье окончательно выдохлось. Мегрэ по-прежнему сидел в пальто и с трубкой в зубах. Казалось, он стал частью меблировки. Больше того, врос в стену. Живым оставался только его взгляд, переходивший с одного игрока на другого.

Первым забастовал Одна, но глухой тоже проявлял признаки нетерпения и в конце концов встал.

— Пора спать. Завтра мне на похороны.

— Катись и поскорей подохни! — вполголоса буркнул Эжен, уверенный, что коротышка не услышит его.

Он бравировал и сам сознавал это.

— Снова бел от… И козырь… И еще козырь… Карты на стол.

Невзирая на осуждающие взгляды приятелей, Одна выпил три коньяка с водой, черты его заострились, он побледнел, на лбу выступил пот.

— Куда ты?

— Я тоже удираю, — объявил он, поднимаясь.

Его мутило — это было видно. Третью порцию он принял, чтобы взвинтиться, а она его и добила. Луи переглянулся с Эженом.

— Ты сейчас как выжатый лимон, — уронил наконец последний.

Было начало второго. Мегрэ заранее положил деньги на столик. Эжен отвел Одиа в угол и что-то втолковывал ему тихо, но яростно. Одиа возражал, но тем не менее дал себя убедить.

— До завтра! — простился он, поворачивая дверную ручку.

— Официант, сколько с меня?

Одно об другое звенели блюдца. Мегрэ застегнул пальто, снова набил трубку и раскурил ее от газовой зажигалки, подведенной почти к самой стойке.

— Доброй ночи, господа.

Мегрэ вышел и сориентировался по звуку шагов Одиа.

А Эжен обогнул стойку, словно для того, чтобы сказать два слова хозяину. Луи, поняв его маневр, осторожно открыл один из ящиков. Эжен запустил туда руку, затем сунул ее в карман и в сопровождении марсельца направился к дверям.

Глава 6

На улице Фонтен сверкали огни ночных кабаков, расхаживали швейцары, в машинах дожидались шоферы. Ситуация прояснилась лишь за площадью Бланш, когда оба взяли вправо на бульвар Рошешуар.

Жозеф Одиа шел неровной лихорадочной походкой, ни разу не оглянувшись.

Мегрэ, огромный, с руками, засунутыми в карманы, невозмутимо двигался размашистым шагом метрах в Двадцати сзади.

В ночном безмолвии шаги обоих как бы перекликались: более частые — Одиа, более тяжелые и уверенные — Мегрэ.

За их спиной шумела машина Эжена. Они с марсельцем сели в автомобиль и медленно, со скоростью пешехода, вели его впритык к тротуару, в свой черед стараясь соблюдать дистанцию. Иногда для сохранения ее им приходилось переключать скорость, иногда делать неожиданный рывок в несколько метров, а потом выжидать, давая обоим мужчинам снова обогнать их.

Мегрэ не было нужды оборачиваться. Он давно уже все понял. Он знал, что за спиной у него большой голубой автомобиль. Представлял себе лица за ветровым стеклом.

Случай был классический. Комиссар последовал за Одна, поскольку у него сложилось впечатление, что того легче запугать, чем остальных. А те двое, зная это, в свой черед преследовали его самого.

Сперва Мегрэ чуть заметно улыбался.

Потом он уже не улыбался. Напротив, даже нахмурился. Официант из кафе не направился ни на улицу Лепик, где жил, ни, вообще, к центру. Он все время следовал по бульвару, не остановился на перекрестке Барбес, а повернул к Ла-Шапель[7].

Было маловероятно, чтобы у Одна нашлось какое-нибудь дело в этом квартале в такое время суток. Объяснение напрашивалось само собой. По сговору с двумя молодыми людьми в машине он завлекал комиссара во все более пустынный район.

Уже все дальше, все реже выступали из тени фигуры девиц или расплывчатый контур араба, шныряющего от одной к другой, прежде чем сделать выбор.

Заволновался, однако, Мегрэ не сразу. Он пока сохранял уверенность. Спокойно затягивался трубкой, прислушивался к собственным шагам, равномерным, как щелчки метронома.

Они проследовали над железнодорожными путями Северного вокзала, безлюдные перроны и светящиеся часы которого были заметны издалека. Пробило половину третьего. Позади все так же шелестела машина, как вдруг в гул ее мотора вплелся короткий гудок, давать который не было никаких оснований. И тут Одна прибавил шагу, да так энергично, что казалось, он с трудом сдерживается, чтобы не побежать.

Опять-таки без видимой причины официант из кафе пересек улицу. Мегрэ — тоже. На секунду он повернулся к машине в профиль и тотчас интуитивно почуял, что за ловушка ему готовится.

Из-за надземной линии метро бульвар был самым плохо освещенным местом Парижа. Мимо проехал полицейский велопатруль, один из агентов оглянулся на автомобиль, не заметил ничего подозрительного и скрылся вместе с коллегами.

Темп событий ускорился. Метров через сто Жозеф Одна снова пересек улицу, но на этот раз утратил хладнокровие и несколько шагов пробежал.

Мегрэ остановился, увидел, что машина вот-вот рванется вперед, и все понял. На висках у него проступил пот: он лишь чудом не стал жертвой дорожного происшествия.

Это же очевидно! Одна поручено завлечь его на безлюдные улицы. А уж там стоит Мегрэ очутиться на проезжей части, автомобиль ринется вперед и размажет его по мостовой.

Все разом стало похоже на кошмар — и эта роскошная, обтекаемая машина, которая, негромко рыча, гонится за ним, и мысль о двух ее седоках, особенно об Эжене, человеке с ослепительными зубами и улыбкой избалованного ребенка, вцепившемся в баранку и выжидающем только…

Можно ли будет в данном случае говорить о преступлении? С секунды на секунду Мегрэ рисковал умереть самой нелепой и отталкивающей смертью — рухнуть в пыль израненным телом и — почем знать? — может быть, еще долгие часы хрипеть в предсмертной агонии, но так и не дождаться помощи.

Бить отбой было поздно. Да Мегрэ этого и не хотел.

Он не рассчитывал больше на Одна, не надеялся нагнать его и заставить говорить, но тем не менее упрямо продолжал преследование. Это был вопрос престижа, вопрос самоуважения.

Единственная мера предосторожности, которую принял комиссар, свелась к тому, что он вытащил из кармана револьвер и зарядил его.

Потом прибавил шагу. Раньше он следовал за официантом из кафе на интервале метров в двадцать, но теперь приблизился к нему настолько, что Одна решил — сейчас его арестуют, и, в свою очередь, зашагал быстрее. Оба седока в машине наверняка заметили это, потому что также сократили дистанцию. Несколько секунд сцена выглядела слегка комичной.

7

Бульвар, улица и огромная церковь Сен-Бернар-де-ла-Шапель.