Последыш

Шура давно знала, что ей не очень-то идет укороченная прическа, однако всегда упрямо постригалась, чуть ли не «под мальчика», наивно полагая, что чем неприглядней она станет выглядеть, тем меньше будут приставать сверстники, у большинства из которых на уме кроме электроники, нотиков, компьютерных игр и победы НТР за душой ничего нет. А о девчонках и говорить не приходится. Буквально все молоденькие укороченными признавали только юбочки, да ещё с заниженными талиями, так что одёжка на модницах едва прикрывала гениталии. И хорошо, если не совсем заниженные. Но так было модно, а против моды не попрёшь. Чего уж тут говорить о причёсках!

И всё-таки с причесоном девчушка устроила бунт среди сверстниц, которые старались носить длинные и очень длинные волосы, возвращаясь к хорошо забытому – «коса до пояса». Что поделать: очередная дань очередной моде.

А Саша решила быть хоть в чём-то непохожей на толпу остальных. Ведь когда человек поддаётся психозу толпы, он сам сразу становится бараном, хоть до конца жизни, пожалуй, будет считать себя личностью. Впрочем, личностью Саша была от рождения, что всегда отражалось в её философских задумках и революционных выпадах против быдловатой толпы, без которой она, в сущности, не могла быть ни личностью, ни человеком, никем.

В чьих глазах личностью стал бы, скажем, Робинзон, не будь у него козы, Пятницы и попугая? Но войны с толпой необходимы как воздух. Именно из-за таких вот афронтов иногда откровенно не нравящихся всем без исключения окружающим, девочку с младенческого возраста считали попросту белой вороной, уроженкой чужой стаи. Но разве она была чужой? Чужой можно назвать какую-нибудь сороку, подкидывающую яйцо в не своё гнездо. Чужим может быть и ягнёнок, прибившийся к стае хищников и читающий волкам лекцию о пользе вегетарианской пищи.

Чужим может быть и человек, готовый ради удовлетворения собственных нужд лишить жизни всех без исключения. Но лишить жизни – одно, ещё хуже – откровенное предательство, когда всаживают нож в спину не за идею или смысл, а ради собственного удовольствия.

Так, преданная жизнью и судьбой, погибла её мама. Тем более что мамочка когда-то была художницей, написавшей знаменитую икону «Богородица, воскрешающая Русь». Говорят, из-за этого и погибла.

Её тоже звали Шурочкой, но мамина судьба осталась тайной за семью печатями, поскольку с бабушкой, то есть со своей мамой, она виделась крайне редко и в свои дела никого не посвящала. Об отце девочки мама-Шура поведала бабушке только после конкретного наезда. И хотя Саша совсем не знала, не помнила маму, всё же врождённое женское любопытство нет-нет, да и поскрёбывало где-то на окраине души: что же случилось с мамой-Шурой? На каком краю Ойкумены живёт Богородица, с которой писался портрет, то есть икона? И почему мамочка была именно Шурой, а не Сашей или Александрой?

Бабушке нравилось это имя: она чуть ли не из роддома забрала внучку к себе на воспитание, потому как считала, что упустила дочку и взялась за собственную реабилитацию, которая состояла в воспитательном процессе и решении внучкиных проблем путём безоговорочного подчинения.

И ещё, Шурочка не помнила мамы, потому что та отмахнулась от дочери не из ненависти, а просто чувствовала, что не может дать девочке хоть часть того света и любви к жизни, на которое способна бабушка. Но та, ругая внучку за какую-нибудь очередную шалость, всегда вставляла шпильку в нравоучения, мол, видно, чья дочка, чьё наследственное клеймо – посылает же Господь в этот мир таких дурёх!

Только Александра назло врагам, то есть бабушке, с гордостью носила то ли царскую печать, то ли рабскую отметину белой вороны. Лучше уж быть такой, чем овцой в блеющем стаде! Во всяком случае, укороченные волосы помогут ей сделаться некрасивой – думала девочка. А чем непригляднее она будет выглядеть, тем меньше станут приставать мальчишки. К сожалению, со сверстниками она никак не могла найти общий язык – то ли девочка была действительно умна не по годам, то ли до сих пор попадались не лучшие особи мужского пола.

Может быть, на Сашеньку действительно обращали меньше внимания из-за непохожести на остальных, кто знает, а, скорее, наоборот. Но ей до сих пор легко удавалось избегать «нужных» связей и «необходимых» знакомств, на коих до сих пор зиждется мир и без которых трудно добиться хоть что-то.

Размышляя на ходу, Саша сама не заметила, как на «автопилоте» выгребла из Сокольников, собираясь возле церкви «Знамение Божьей Матери» повернуть в Песочный переулок. Сразу вспомнилась позавчерашнее приключение, случившееся с ней прямо на этом месте.

Из-за угла, откуда ни возьмись, налетел ураган. Даже не просто ураган, а цунами, тайфун и смерч в одном лице. Шурочку обхватило сильными лапами какое-то чудовище. Подколодный дракон, зажал её в когтях, стараясь задушить ни в чём не повинную девочку. Тут рядом раздался топот ног и мальчишеские голоса:

– Вот! Вот он!

– Ты чё, пургомёт! Это влюблённые! Он рванул в Сокольники! Уйти может!

Топот ног раздался снова и скоро слился с шумом проезжающих мимо парка легковых автомобилей. Зато Шура почувствовала, что её отпускают из цепких железных объятий и что её кто-то… целует?! Да, целует!

Почувствовав слабину объятий, Саша рванулась и с размаху ударилась спиной о церковный забор. Перед ней стоял парень в джинсовке, вовсе не похожий на бандита и насильника. Хотя кто его знает, во что подлец может вырядиться? На то он и подлец.

Шура демонстративно достала из кармана курточки носовой платок и усиленно принялась вытирать обслюнявленные губы. Хотя… хотя не такие уж они были и обслюнявленные. Наверно, целоваться умеет. Вон он, стоит рядом, собачий сын, и никуда не убегает. Одет с иголочки – пусть в джинсовку, но зато «Laky strays», а это последний писк. Да и сотовый телефон у него на груди болтается с крутыми наворотами.

Такой клёвый мальчик на бомжару явно не тянет. Но чего налетел-то? Или в его головке маньячит что-то сексуальное? Вон и бровь чуть-чуть рассечена, даже струйка крови по скуле протянулась. Но под глазом фонаря не ожидается, и это хорошо. Шура пока что не пришла ни к какому выводу, поэтому просто помалкивала, разглядывая и оценивая налетевшего.

– Слушай, ты извини, конечно, – наконец выдавил он.

– Тебе в грызальник сразу или притормозить? – отозвалась Шура скромным металлическим голоском. – Добавить в глазик?

Парень почему-то стушевался, ничуть не походя на экстремала, каким казался только что. На его щеках ещё ни разу не познакомившихся с бритвой выступил детский румянец. Настоящий. И взгляда он не отвёл, подыскивая достоверные слова оправдания, но ничего толкового на ум ему не приходило.

– Слушай, – он принялся торопливо вразумлять Шуру, – я дико извиняюсь и всё объясню чуть позже. А сейчас давай-ка, свалим, а то погнавшиеся за мной «козлевичи» могут вернуться.

Парень протянул руку. Девушка, ничуть не испугалась, но сначала решила промокнуть своим носовым платком чуть раздавленную «козлевичами» физиономию нового знакомого.

Саша и сама не ожидала от себя такой щедрости, только этот парень был явно из её стаи, иначе не вляпался бы ни в какие бандитские погони. Вытерев струйку крови, Шурочка просто улыбнулась парню и взяла его под руку. Парочка, в этот раз действительно похожая на влюблённых, пошла в сторону улицы Маленковской.

– Спасибо тебе, – возвратился к извинениям парень. – Я действительно благодарен, потому что в непонятку чуть не угодил.

– Что так? – покосилась на него Шура.

– Да вот так, связался с хакерами, которые в электронных программах рубят, как девчонки в шоколаде, – парень тоже покосился на Сашу, но продолжил. – Так вот. Я им обещал книгу в обмен на хакерскую программу и немного не сошлись во мнениях.

Просто они думали, что я им раритетный фолиант притащу, а я обычную книгу, но такую тоже не на каждом углу купить можно. Жалко пропала.

– Считай, что пожертвовал книгу ради знакомства со мной, – усмехнулась Шура. – Тебя как зовут-то, беглец?