Страница 12 из 22
Сэр Лэмпсон женился на ней во время путешествия в Лондон; тогда-то она и получила из Франции копию свидетельства на имя Мари Дюпен.
— Это была очаровательная женщина!
Мегрэ вспомнил лицо полковника, мясистое, красное и гордое, когда он произнес эти слова — спокойно, ненаигранно. И это, видимо, произвело впечатление на следователя.
Мегрэ пришлось посторониться, чтобы пропустить носилки с телом Вилли. Пожав плечами, он решительно направился в кафе, где тяжело опустился на скамейку и скомандовал:
— Кружку пива!
Пиво подала дочь хозяина — глаза все еще красные, нос блестит. Мегрэ с интересом посмотрел на нее, но, прежде чем он успел задать ей вопрос, она прошептала, осмотревшись вокруг и убедившись, что их никто не слышит:
— Он очень страдал?
Лицо у нее было некрасивое, ступни массивные, руки грубые. И тем не менее она одна-единственная тревожилась об изящном Вилли, который, может быть, накануне в шутку ущипнул ее за мягкое место. Впрочем, может быть, он даже этого и не сделал.
Девушку позвали к другому столику. Какой-то речник бросил ей вслед:
— Ты вроде бы не в себе, Эмма.
И она попыталась улыбнуться, заговорщически взглянув на Мегрэ.
Движение на реке застопорилось с утра. Напротив кафе «Флотское» стояли семь барж, из них три — моторные.
Женщины закупали провизию, и каждый раз, когда они входили в лавку, дребезжал звонок.
— Когда вы будете завтракать? — спросил хозяин, обращаясь к Мегрэ.
— Сейчас.
Мегрэ вышел на порог, посмотрел туда, где еще сегодня утром был пришвартован «Южный Крест».
Итак, вечером с яхты сошли два человека, направились к каменному мосту. Если верить полковнику, они о чем-то поспорили и расстались. Сэр Лэмпсон пошел дальше по пустынной, совершенно прямой дороге, которая ведет в Эперне. А Вилли с того момента никто не видел живым.
Когда полковник вернулся на такси, он не нашел ничего особенного в том, что Вилли нет на яхте.
И никто ничего не слышал. Мясник, живший в шестистах метрах от моста, утверждает, что его собака лаяла, но он не стал выяснять — почему и не заметил, в котором часу это было.
Бечевник представлял собой сплошное месиво, истоптанное слишком многими людьми и лошадьми, чтобы на нем можно было разобрать следы.
В прошлый четверг Мэри Лэмпсон, живая, здоровая, в нормальном виде, сошла с яхты, на которой была одна.
Перед этим, по словам Вилли, она передала любовнику жемчужное ожерелье, единственную свою серьезную драгоценность.
И след ее потерялся. Больше нигде ее живой не видели.
Двое суток ее исчезновения никто не замечал.
В воскресенье вечером она, задушенная, уже лежала под соломой в одной из конюшен Дизи, в ста километрах от места, откуда отправилась, и рядом с ее телом храпели два коновода.
Это все. По распоряжению следователя оба трупа отправили в холодильник Института судебной медицины.
«Южный Крест» ушел на юг, на поркерольский форт Маленький лангуст, свидетель бесконечных оргий.
Мегрэ, наклонив голову, обошел строения кафе «Флотское». На пути он оттолкнул разъяренного гуся, который почему-то направлялся к нему со злобным шипением.
На дверях конюшни был не замок, а только простой деревянный засов. Перекормленная охотничья собака, бродившая по двору, с радостным визгом вертелась вокруг каждого посетителя.
Распахнув двери, Мегрэ нос к носу столкнулся с серой лошадью хозяина, которая, как всегда, была не привязана и, воспользовавшись случаем, отправилась на прогулку.
Кобыла с пятном на лбу лежала в своем стойле, и глаза у нее были печальны.
Мегрэ разгреб солому ногой в надежде найти что-нибудь, чего он не заметил, когда в первый раз осматривал конюшню.
Несколько раз он с досадой повторял:
— Все то же!
Комиссар уже решил было вернуться в Мо или даже в Париж и оттуда шаг за шагом повторить путь, пройденный яхтой.
В конюшне валялась всякая всячина — старые поводья, части сбруи, огарок свечи, сломанная трубка.
Вдруг он издали заметил что-то белое, торчавшее из кучи сена, и секунду спустя держал в руках белый берет, какие носят американские матросы, похожий на тот, что он видел у Владимира.
Ткань, перепачканная грязью и навозом, измялась так, словно ее рвали из стороны в сторону.
Но напрасно Мегрэ искал другие улики. На место, где обнаружили тело, уже накидали свежей соломы — пусть выглядит не так зловеще.
— Я что, арестован?
Мегрэ не мог бы сказать, почему эта фраза, произнесенная полковником, вспомнилась ему, когда он направлялся к дверям конюшни. И он сразу представил себе сэра Лэмпсона, этого опустившегося аристократа с большими влажными глазами, всегда пьяного, но потрясающе невозмутимого.
Он вспомнил его краткий диалог с напыщенным следователем в зале провинциальной гостиницы со столами, покрытыми коричневой клеенкой, которую магия нескольких интонаций и жестов на мгновение превратила в светскую гостиную.
Мегрэ мрачно и недоверчиво ощупывал берет.
— Будьте осторожны, — сказал ему тогда господин де Клерфонтен де Ланьи, коснувшись его руки.
Свирепый гусь преследовал тем временем лошадь, которую он нещадно ругал на своем гусином языке. А та, понуря массивную голову, спокойно все это сносила.
Комиссар, не выпуская берета из рук и потухшей трубки изо рта, сел на каменную тумбу, находившуюся у входа в конюшню.
Перед ним высилась огромная куча навоза, потом живая изгородь с частыми проплешинами, а за ней поля, где еще ничего не росло, и холм, на который всей своей тяжестью давила черная посередине туча.
— Очаровательная женщина, — сказал полковник, говоря о Мэри Лэмпсон.
— Настоящий джентльмен, — сказал Вилли о полковнике.
Один Владимир не сказал ничего, а только ходил взад и вперед, покупал провизию, горючее, наполнял резервуары питьевой водой, вычерпывал воду из ялика и помогал хозяину одеваться.
По дороге, громко разговаривая, шли фламандцы.
Вдруг Мегрэ наклонился. Двор был вымощен неровным булыжником. В двух метрах от комиссара, между двумя камнями, упал луч солнца, и там что-то заблестело.
Это была золотая запонка с двумя платиновыми прожилками. Накануне, когда Вилли, растянувшись на постели, пускал к потолку дым сигареты и небрежно разговаривал с комиссаром, Мегрэ видел у него на руке такие запонки.
Тут уже Мегрэ забыл о лошади, о гусе и обо всем, что его окружало. Минуту спустя он накручивал ручку телефона.
— Эперне… Морг, да… Полиция!..
Он был так возбужден, что один из фламандцев, выходивших из кафе, остановился и с удивлением уставился на него.
— Алло!.. У телефона комиссар Мегрэ из уголовной полиции. Вам только что привезли тело… Да нет! Речь не об автомобильной катастрофе… Об утопленнике в Дизи… Да…
Посмотрите сейчас в приемной среди его вещей… Там должна быть запонка… И скажите мне, какая она… Да, жду.
Комиссар прождал ответа минуты три, получил его и отошел от телефона, по-прежнему держа в руке берет и запонку.
— Ваш завтрак готов.
Комиссар не дал себе труда ответить рыжей девушке, хотя она сообщила ему это очень любезно. У него было такое чувство, что он держит конец нити запутанного клубка и боится выпустить его из рук.
«Берет в конюшне… Запонка — во дворе… Значок Яхт-клуба Франции — возле каменного моста», — размышлял он.
Он быстро пошел к каменному мосту. Разные соображения вспыхивали и таяли у него в голове.
Не прошел он и километра, как вдруг остановился, с изумлением глядя вперед.
«Южный Крест», который отошел от Дизи час тому назад, и по всей видимости поспешно, стоял направо от моста, в камышах. Снаружи никого не было видно. Однако, когда комиссар приблизился к яхте и его отделяли от нее всего лишь метров сто, на противоположном берегу остановился автомобиль, прибывший из Эперне. Владимир, сидевший в своем обычном матросском наряде рядом с шофером, соскочил на землю и бегом направился к судну.