Страница 12 из 19
Наиболее активно партийными средствами в этот период распоряжались: Г. Воронов (1961–1973 гг.) — 117 млн долл.; А. Шелепин (1964–1975 гг.) — 97 млн долл.; М. Горбачев (с октября 1980 г.) — 117 млн долл.; В. Воротников (с 1983 г.) — 77 млн долл.
Страны, получавшие эти средства, расходовали их так, как считали нужным, т. е. бесконтрольно.
Значительные суммы расходовались ЦК КПСС как за рубежом, так и внутри страны. Так, 1,3 млн руб. было выделено Большому театру для проведения мероприятий, связанных с XIX партконференцией. Контролируемый ЦК Исполком Союза обществ Красного Креста потратил с 1986 по 1991 г. 7,6 млн руб. на иностранных корреспондентов, аккредитованных в СССР от коммунистических изданий.
В 1992 г. Правительство Е. Гайдара приняло постановление о передаче денег ЦК КПСС, размещенных в Центральном Банке, государству. Однако лишь незначительная их часть была направлена на решение социальных проблем: 3 млрд руб. удалось перевести на счета Минсоцзащиты. Оставшиеся деньги, по-видимому, продолжают и по сей день играть немалую роль в политике.[17]
Частично «золото партии» «прилипло» к рукам партийной номенклатуры. Во время обысков, проводившихся в рамках «кремлевского дела» Т. Гдляном и А. Ивановым были изъяты около полутонны золота, почти 50 кг жемчуга и свыше 20 кг бриллиантов.
О мафии не понаслышке
Впервые с хорошо организованной, по сути, мафиозной деятельностью мне пришлось столкнуться в конце 90-х годов прошлого века при разработке и выявлении хищений и взяточничества в системе нефтеснабжения и автотранспорта.
По материалам зарубежных специалистов, стоимость, созданная за тот период теневой экономикой в различных республиках СССР, превышала 40 % национального дохода.
Слагались эти проценты из огромного размаха приписок на всех без исключения объектах агропрома, строительства, на автомобильном, железнодорожном и морском транспорте, на заводах и фабриках, из хищений, поборов и взяточничества в торговле, медицинских учреждениях, учебных заведениях, нефтеснабжении и проч.
В то время коррупция не имела общегосударственного масштаба, но в ряде регионов бывшего Советского Союза сложилась устойчивая система взяток с незыблемыми правилами и тарифами. Давались взятки за устройство на работу, за получение квартиры, за право на приобретение автомобиля, за поступление в высшее учебное заведение, за назначение на руководящую должность районного, областного или республиканского масштаба и т. д. Давались взятки и за «общее благоприятствование» или попустительство. Взять партийных боссов или республиканских чиновников. Логика взяткодателя предельно ясна: авось его не забудут при назначении на должность или при решении каких-либо житейских проблем, не будут ущемлять, закроют глаза на недостатки в работе, на некомпетентность, на его криминальную деятельность…
Как правило, все эти ручьи и ручейки взяток стекались в один, образуя мощный поток купюр, ведущий к первому лицу ведомства и региона. Каждое, имевшее общественный резонанс уголовное дело почти всегда затрагивало коррумпированных высокопоставленных чиновников республиканского значения, а нередко и московских политических и государственных деятелей. Материалы на этих деятелей не получали огласки, а обоснованно подозреваемые в коррупции крупные чины были «недосягаемы» для правоохранительных органов и правосудия. В худшем случае их потихоньку «уходили» на пенсию, ссылали на «хлебные» должности за рубеж или отправляли на «перевоспитание» на периферию. Непривлечение их к уголовной ответственности объяснялось фразой: «народ нас не поймет».
Становлению и разрастанию организованной преступности, формированию мафиозных кланов не могло не способствовать огромное распространение в стране протекционизма, семейственности, землячества, протаскивания на руководящую работу «нужных» и «удобных» людей, несмотря на их дилетантизм, невзирая на их криминальное настоящее или прошлое. Это привело в свою очередь к тому, что некоторые должностные лица годами безбоязненно и безнаказанно занимались хищениями, взяточничеством и другими злоупотреблениями, нанося государству колоссальный моральный и финансовый ущерб.
Все уголовные дела, возбуждавшиеся на местах против высокопоставленных коррупционеров, как правило, становились объектами особого внимания со стороны высоких покровителей из партийно-советских органов. Не санкционированное сверху изобличение крупных взяточников и расхитителей обычно «душилось» на ранней стадии. До суда доходили единицы. Одновременно с активизацией криминальной деятельности теневых дельцов падала эффективность работы милиции, правоохранительных органов и их оперативных служб. Они были ровно настолько эффективны, насколько это устраивало «правителей» регионов и покровителей расхитителей.
Можно утверждать, что торговля, транспорт, нефтеснабжение, система заготовок, сфера обслуживания во многих республиках и областях страны контролировались мафией. КГБ и МВД СССР располагали большим объемом материалов, свидетельствующих о наличии мощных мафиозных структур, занимавшихся разграблением национального богатства. Уже тогда, в начале 90-х гг. прошлого века был выявлен арсенал основных преступных приемов и средств, характерных для деятельности мафии.
Однако официальная идеология и директивные органы в то время не признавали даже самого понятия «мафия» и вели «страусиную политику» по отношению к вопиющему разгулу организованной преступности и коррупции. Долгое время концепция борьбы с нарушениями закона официально строилась в стране на тезисе об «отмирании» преступных проявлений в процессе коммунистического строительства. Борьба с преступностью возлагалась главным образом на правоохранительные органы, т. е. основывалась на репрессивных, уголовно-правовых методах. Профилактика преступлений, о которой велось много разговоров и даже принималось немало специальных решений и постановлений, так и не была по-настоящему развернута. За пятнадцать лет (с 1974 по 1989 г.) было разработано около десятка общесоюзных и республиканских проектов законов о профилактике преступлений, ни один из которых так и не дошел до парламента. Облегченный подход к преступности как явлению, якобы порождаемому исключительно недостатками существовавшего в России до 1917 г. строя, лишь загонял проблему вглубь.
Правоохранительные органы были вынуждены манипулировать статистикой, исходя из идеологических установок, идущих сверху, искусственно завышая или занижая истинные показатели. Как это ни странно, эта практика, видоизменившись, продолжает сохраняться и по сей день.
Начиная с 1989 г. (после 55 лет перерыва) стали вновь регулярно открыто публиковаться данные о преступности, которые до 1934 г. именовались моральной статистикой. Однако реальная криминальная ситуация существенно отличалась от официальных оценок.
Например, если опираться на статистику Министерства внутренних дел России, то общее количество зарегистрированных преступлений в России с 1986 по 1992 г. выросло немногим более чем в 2 раза (с 1,3 млн до 2,8 млн). При этом в 2000 г. число зарегистрированных преступлений осталось на уровне 1992 г. — первого года после распада СССР и охватившего всю страну хаоса перемен.[18] Вряд ли это может быть объяснено лишь тем, что положение в экономике стабилизировалось и люди приспособились сосуществовать в рыночных условиях. На мой взгляд, за этими противоречиями одновременно скрывалось резкое падение эффективности правоохранительной системы и доверия к ней со стороны населения, а также явное желание компенсировать отсутствие реальных успехов в борьбе с преступностью «бумажными» победами. Любой профессионал знает, что если вы увеличиваете численность органов, обеспечивающих борьбу с преступностью в течение 3 лет на 30 %, а число лиц, выявленных в связи с совершением преступлений в этот же период, остается неизменным, то из этого следует только одно — правоохранительная система деградировала.
17
См., например: Вологодцев Р. Деньги КПСС бродят по России// Аргументы и факты. 1999. № 37.
18
См., например: Преступность, статистика, закон. М., 1997. С. 211; Состояние преступности в России за январь-декабрь 1998 года. М.: Главный информационный центр МВД РФ. 1999. С. 3.