Страница 18 из 24
Почему они так быстро перебрасываются из одного места в другое? По-видимому, они торопятся. Им нужно найти что-то как можно скорее. И значит, они этого еще не нашли.
Вот почему и Мегрэ действует в лихорадочной спешке. Правда, с ним это бывает каждый раз, когда он удаляется из «Мыса Горн», как будто он ожидает, что в его отсутствие там может произойти какаято катастрофа.
Он вырывает страничку из записной книжки, стянутой резинкой.
«Сегодня ночью большая облава в IX и XVIII округах».
— Передашь это комиссару Пиолэ… Он поймет…
Выйдя на улицу, он еще раз окидывает взглядом эти столики кафе на тротуаре: люди здесь могут просто жить и наслаждаться весной. Ну ладно! Еще пол-литра пива, быстро! С пеной на своих коротких усах он валится на сиденье такси.
— Сначала в Пуасси… Потом я скажу вам…
Он мучительно борется с дремотой. Сидя с полузакрытыми глазами, он обещает себе, как только закончится это дело, проспать подряд двадцать четыре часа. Он представляет себе свою комнату с широко раскрытым окном, солнце, играющее на занавесках, знакомые звуки, мадам Мегрэ, которая ходит на цыпочках и говорит «тс-с» слишком шумным поставщикам.
Но всего этого, как поется в песне, не будет никогда. Об этом всегда мечтаешь, обещаешь себе, клянешься, потом наступает момент, когда раздается этот проклятый звонок телефона, который мадам Мегрэ хотела бы задушить, как зловредное животное.
— Алло… Да…
И вот Мегрэ уже снова уехал!..
— А теперь куда, начальник?
— Поднимитесь по дороге, налево… Я вас остановлю…
Сквозь дремоту его снова охватывает нетерпение. С тех пор как он побывал у Гастин-Ренета, он только об этом и думает. Как ему раньше не пришла эта мысль? А ведь он уже «горел», как говорят дети, когда играют в прятки. Его сразу же поразила эта история с тремя комнатами. Потом он уклонился в сторону. Его смутили догадки о ревности…
— Направо… Да… Третий дом… Послушайте, мне бы хотелось не отпускать вас всю ночь… Вы ужинали? Нет? Постойте… Люка!.. Подойди сюда, старина… Новостей нет?.. Фелиси здесь?.. Как?.. Она позвала тебя и предложила чашку кофе и рюмку вина?.. Да нет! Ты ошибаешься… Это не потому, что она боится… А потому, что сегодня утром я одернул одну индюшку, санитарку, которая насмехалась над ней… Ее благодарность мне перешла на тебя, вот и все… Возьми эту машину… Поезжай в «Золотой перстень»… Поужинай и накорми шофера… Держи связь с кассиршей на почте… Скажи, что сегодня ночью ей, возможно, позвонят по телефону… Велосипед здесь?
— Я видел его в саду, у стены погреба…
Фелиси наблюдает за ними с порога. Когда машина отъезжает и Мегрэ подходит к ней, она спрашивает с прежней недоверчивостью:
— А вы все-таки ездили в Париж?
Он знает, о чем она думает. Ее мучат догадки, не вернулся ли он в ресторанчик, где они завтракали, не повидался ли там снова со старым господином в пальто и кашне, и не рассказал ли тот чтонибудь комиссару, несмотря на ее патетическую записку.
— Пойдем со мной, Фелиси… Нам теперь не до шуток…
— Куда вы идете?
— Наверх, в спальни… Пошли…
Он толкает дверь комнаты старика Лапи.
— Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать… Когда Жак жил в этой комнате в течение нескольких месяцев, какая там стояла мебель, какие предметы там находились?
Она не ожидала этого вопроса и теперь раздумывает, обводя взглядом комнату.
— Во-первых, была медная кровать, которая теперь в чулане… То, что я называю чуланом, — это комната, куда можно пройти через мою, та, где я жила несколько месяцев… Потом там свалили все, что было лишнего в доме, а осенью туда даже складывают яблоки на зиму…
— Кровать… Это во-первых… Затем?.. Туалет меняли?
— Нет… Тут стоял этот самый…
— А стулья?
— Постойте… Здесь были стулья с кожаными сиденьями, потом их поставили в столовую…
— А платяной шкаф?
Шкаф он оставил напоследок; сейчас он напряжен, зубы его сжимают трубку так, что эбонит трещит.
— Этот самый.
Он вдруг почувствовал разочарование. Ему кажется, что после ухода от Гастин-Ренета он так спешил только для того, чтобы наткнуться на стену или еще хуже — на пустоту.
— Когда я говорю, что это тот же самый, это и верно, и неверно… В доме два совершенно одинаковых шкафа… Их купили на распродаже три или четыре года тому назад, уж не помню… Мне они не нравились, потому что я предпочитаю зеркальные шкафы… В доме нет ни одного зеркала, в которое можно было бы видеть себя во весь рост…
Уф! Если бы Фелиси знала, какую тяжесть она только что сняла с него. Он уже не обращает на нее внимания. Он бросается в спальню Фелиси, вихрем пересекает ее, влетает в комнату, превращенную в склад, открывает окно, рывком отодвигает закрытые жалюзи.
Как это не поразило его раньше? Чего только нет в комнате: рулон линолеума, старые половики, стулья, поставленные друг на друга, как в закрытых на ночь пивных. Здесь есть и стеллажи из некрашеного дерева, на которых, должно быть, раскладывали яблоки на зиму, ящик со старым насосом, два стола и, наконец, за всей этой рухлядью — шкаф, такой же, как в комнате старика.
Мегрэ так спешит, что задевает части медной кровати, приставленные к стене, и они рушатся на пол. Он подвигает стол, влезает на него, шарит рукой по толстому слою пыли наверху, за верхней поперечной доской платяного шкафа.
— У вас нет никакого инструмента?
— Какой вам нужен?
— Отвертка, ножницы, плоскогубцы, все равно что… — Волосы у него в пыли. Он слышит, как Фелиси идет по саду, спускается в погреб, возвращается с отверткой и молотком.
— Что вы собираетесь делать?
— Приподнять задние доски, черт возьми! — Впрочем, это нетрудно. Одна из них еле держится. Под ней бумага. Мегрэ нащупывает и скоро вытаскивает пакетик, завернутый в старую газету.
Тут он смотрит на Фелиси и видит, что она застыла на месте, подняв к нему смертельно побледневшее лицо.
— Что там, в пакете?
— Понятия не имею!
Она снова заговорила пронзительным голосом, со своим прежним высокомерным выражением. Он слезает со стола.
— Мы сейчас это увидим, не правда ли? Вы уверены, что не знаете?
Верит он ей? Или не верит? Можно подумать, что он играет с ней в кошки-мышки. Он не торопится и, прежде чем развернуть бумагу, замечает:
— Это газета прошлого года… Хе! Хе!.. Вы не знали, малютка Фелиси, что в доме хранится такое богатство?
Он вытащил из бумаги пачку тысячефранковых билетов.
— Осторожно! Не трогать!
Он снова влезает на стол, снимает все верхние доски шкафа, убеждается, что там больше ничего не спрятано.
— Нам будет удобнее внизу… Пойдем…
Он радостно усаживается за кухонный стол. У Мегрэ всегда была слабость к кухням, где царят приятные запахи, где видишь аппетитные вещи, свежие овощи, кровавое мясо, где ощипывают цыплят. Графинчик, из которого Фелиси угощала вином Люка, еще не убран, и Мегрэ наливает себе прежде, чем приняться считать деньги с видом добросовестного кассира.
— Двести десять… одиннадцать… двенадцать… Вот две бумажки склеились… Тринадцать, четырнадцать… Двести двадцать три, четыре, семь, восемь…
Он смотрит на нее. Она устремила взгляд на ассигнации, вся кровь отлила у нее от лица, и стали яснее видны следы ударов, нанесенных ей ночью.
— Двести двадцать девять тысяч франков, моя маленькая… Что вы на это скажете?.. В комнате вашего друга Петийона было спрятано двести двадцать девять бумажек по тысяче франков… Ведь они были спрятаны именно в его комнате, вы понимаете?.. Господин, которому так срочно нужна эта сумма, знал, где ее найти… Он не подозревал только одного: что существовало два одинаковых шкафа… Кто мог догадаться, что Лапи был до такой степени маньяком и что, снова переселившись в свою комнату, он перенес туда свой собственный шкаф, а другой, точно такой же, поставил в чулан?..
— Это вам что-нибудь дает? — спросила она, едва шевеля губами.
— Это, во всяком случае, объясняет мне, почему сегодня ночью вам был нанесен удар, от которого вы могли бы потерять сознание, и почему несколько часов спустя все в комнате вашего друга Жака на улице Лепик было перевернуто вверх дном…