Тритон (ЛП)

Вот только сейчас, когда группа Сирен приближается, кажется, что они вторгаются в выбор Галена. Почему-то у него возникло чувство, что это выбор между океаном и сушей, миром Сирен и миром людей, любовью к его виду и любовью к Эмме. Но ведь, согласно закону, это никогда и выбором-то не было. Но это было до появления Эммы.

И у Галена появляется чувство, что время, когда он будет вынужден сделать выбор между этими двумя сторонами уже не за горами. Но разве он уже не принял это решение?

Он украдкой поглядывает на Торафа, на лице которого застыло угрюмое выражение с того самого момента, как они покинули дом Эммы. А Тораф не бывает мрачным. У него всегда был дар находить положительные стороны в любой ситуации, даже когда они были мальками. Ну, а если уж не положительные стороны, то хотя бы повод позлорадствовать.

Но не сейчас. Теперь он все держит в себе. Тораф никогда и ничего не держал в себе. Даже Гром, которому свойственно как моллюску закрываться в раковине, стал громогласным и воодушевленным, пока они с Налией болтают без умолку друг с другом, держась за руки, смеясь и перешептываясь, все время размышляя над событиями, разлучившими их в далеком прошлом.

Но, судя по всему, Торафу безразлична болтовня, как и погруженность Галена в собственную эмоциональную войну и тучу медуз, которую он только что едва обошел. Гален было подумал, не беспокоится ли Тораф, что оставил Рейну. Обычно, в таких случаях он болтает о ней без умолку, пока у Галена не возникает мысли, что лучше бы у него был брат-близнец, а не сестра.

Нет. То, что беспокоит Торафа, не имеет ничего общего с тем, что мы оставили Рейну. Он даже убедил ее остаться дома. А это значит - он думает, ей будет безопаснее на суше. Мотивы Торафа всегда просты: делать то, что лучше для Рейны, несмотря на мнение самой Рейны.

По ощущениям Галена - по крайней мере, пятьдесят Сирен плывут по направлению к ним; некоторых Гален узнал, некоторых нет. Он знает, что Тораф, как Ищейка, уже почувствовал и узнал каждого, едва они вошли в воду позади дома Эммы. Он знал точный момент, когда они сформировали группу и начали двигаться в общем направлении к берегу Джерси. И с того самого момента, Тораф был не-Торафом.

Что заставляет Галена почувствовать себя пойманным в рыболовные сети. Беззащитным, бессильным, обороняющимся.

Все разом, отряд Сирен появляется в поле зрения. И Гален понимает причину волнения Торафа. Юдор, наставник Ищеек, ведет группу, в то время как Ромул и Джаген плывут позади, чуть поодаль от него. Вместе. Плечом к плечу.

Гален подозревал, что это Ромул помог Джагену обеспечить его место - место Паки - в королевской семье. Теперь он был в этом уверен. Ромул почти никогда не покидал пределов Пещеры Воспоминаний. На деле, Гален не мог припомнить последнего раза, когда он бы так делал.

Конечно, возвращение принцессы Посейдона - потрясающее событие. Но у Ромула нет никакого радушного приветствия и радости на лице. Только равнодушие, осмотрительно организованное смирение и капелька критики.

Подплывая к ним, Джаген даже не беспокоится о том, чтобы скрыть свое разочарование. Это, конечно же, создает ему огромные неудобства. Но несмотря на снисходительный вид при появлении Джагена, у его дочери Паки, по видимому, инстинкты соответствуют ситуации. Она выныривает из-за Джагена, а на ее лице застыло опасение - именно то, что должна чувствовать обманщица сейчас.

Но вот больше всего Галена беспокоит вовсе не явный сговор его наставника Архива Ромула с Джагеном, а Ищейки. И тот факт, что они вооружены. У них в руках традиционное охотничье оружие Сирен, - кости кита, заточенные в копья с прикрепленными к ним устрашающими шипами ската. Эти копья обычно использовались для защиты от акул и агрессивных кальмаров.

Но здесь нет ни акул, ни злобных кальмаров, даже и близко.

Так что Галена застает врасплох, когда Гром плывет вперед, чтобы встретиться с Ромулом и тянет Налию за руку следом. Он что, не видит здесь угрозы? Конечно, не видит. Взгляните на него. Он почти обезумел от счастья, толкая Налию впереди себя, чтобы одним махом представить ее и Ромулу, и Джагену.

Но прежде, чем кто-либо успевает что-то сказать, прежде, чем напряжение успевает спасть, отдаленный крик рябью пронзает воду.

- Налия!

Гален не узнает голос, и он точно никогда ранее не чувствовал этого старейшину, который направляется к ним. Но в нем есть что-то знакомое, что не вяжется в голове у Галена. Что-то в его чертах, в том, как он грациозно рассекает воду. Гален бросает взгляд на Торафа - если кто и может узнать этого незнакомца, так это Тораф - и он удивлен увидеть, как его друг низко кланяется подплывающему седовласому незнакомцу. И остальные следуют его примеру, низко ныряя в уважительном поклоне, а он проплывает мимо них, не обращая внимания.

Вот когда Гален понимает, кто он такой. И он тоже кланяется.

- Отец! - Налия бросается в его объятия, и он крепко ее обнимает.

На виду у всех, король Посейдона Антонис всхлипывает, зарывшись лицом в волосы своей дочери и этот звук исполнен агонии, боли и удивления.

- Борода Посейдона, ты вернулась ко мне! Моя прекрасная жемчужинка, - он прижимает ее еще крепче. - Ты вернулась.

Гален следит за реакцией Грома, пока тот наблюдает за отцом с дочерью. Улыбка Грома наполнена тем умиротворением, что наступает как результат обретения всего того, что он когда-либо хотел. От того, что все встало на свои места, а тяжкое бремя наконец-то сброшено.

От любви.

У Галена есть чувство, что новорожденное умиротворение Грома является немного преждевременным.

Ромул доказывает его правоту.

- Ваше Величество, Король Антонис, какая великая честь видеть вас после стольких сезонов! Что привело вас из Королевских пещерах в этот день?

Антонис смеется на его удивление.

- Ромул, у меня не было ни малейшего представления о твоем чувстве юмора, старый друг.

- Простите меня, Ваше Высочество, - Ромул кивает и его губы кривятся в притворной улыбке. - Я конечно, желаю порадовать вас, но не совсем уверен, что сказал что-то, что могло так позабавить вас, Ваше Величество.

Гален чувствует как сжимается его горло. Он смотрит на Торафа, чья челюсть напряжена из-за крепко стиснутых зубов. Что-то не так.

- Ромул, вероятно, ты что-то путаешь. Или ты лишился зрения на старости лет? Но даже если и так, твои чувства не должны были тебя подвести, - Антонис усмехается, разворачивая Налию на встречу Архиву. Налия широко ему улыбается. Никто из них не видит, что здесь происходит. - Моя дочь Налия вернулась к нам! - восклицает Антонис, сжимая ее плечо.

Ромул реагирует на его поведение с тошнотворной любезностью.

- Наиуважаймеший, я не уверен, что вы имеете в виду. Вы хотите сказать, что это, - он указывает пальцем на Налию, - погибшая давным-давно принцесса Посейдона?

Антонис смеется снова. Он все еще не понимает.

- Ах, Ромул, старая ты рыба-клоун. Конечно, я об этом и говорю. Это моя дочь, и ясно, как божий день, что она не мертва, - в доказательство, он проводит рукой в ее сторону.

Гром подплывает к Антонису и Налии.

- Мне очень интересно знать, что хочешь сказать ты, Ромул.

Тут Гален понимает, что “встречающий” отряд не поклонился в приветствии перед ними, когда они только прибыли. Они проявили вопиющее неуважение к Грому как королю Тритона.

В этот раз, Ромул склоняет голову, но это все еще не тот поклон, которым принято встречать членов королевской семьи.

- Мои извинения, мой король. Я не уверен, как возникло это недоразумение, но мы разберемся в чем дело, заверяю вас.

- В чем дело? - практически рычит Гром.

Джаген выплывает вперед.

- Дело в личности Вашей гостьи, конечно же, Ваше Величество.

Юдор встает между Джагеном и Ромулом.

- Со всем почтением, но я уже подтвердил ее личность. Это Налия, принцесса Посейдона.

Джаген кивает.

- Мы благодарны за твое участие Юдор. Ты весьма уважаем как Ищейка. И конечно же, если бы это была Налия, ты и представить себе не можешь нашего восторга от возвращения принцессы к нам. Но, видишь ли, другие Ищейки, - Ищейки, которых ты сам тренировал, - уверены, что наша гостья не может быть Налией. Кроме того, они ранее никогда не чувствовали нашу вновь прибывшую.