Живописец и оборотень

И все же вряд ли у метаморфов заложено стремление искать общения с людьми, а тем более демонстрировать свою доброжелательность к ним. Ведь именно люди отняли у них Маджипур – огромный мир, в котором они жили испокон веков. Люди пришли сюда много тысяч лет назад. Метаморфы переживали упадок, и их некогда неприступные каменные города превратились в руины. Именно люди разорили их окончательно, отняли самые плодородные земли, подавили последнее восстание (это было время правления короля Стиамота) и изгнали в дикие леса Зимрола, чтобы навсегда вычеркнуть их из памяти. Для большинства людей Маджипура метаморфы были всего лишь призраками далекого прошлого. Почему же тогда один из них проявил к нему такой интерес, предложил эту искусно разыгранную любовную страсть, скрасив тем самым его одиночество? Иногда, испытывая нечто близкое к безумию, он представлял, как Сариза сбрасывает в темноте свою прекрасную маску и поднимается над ним, спящим, намереваясь вонзить ему в горло острый кинжал. Он понимал, что все это глупые фантазии. Если бы метаморфы задумали его убить, они могли бы это сделать, не прибегая к подобного рода спектаклям.

Одним словом, предположение о том, что она – метаморф, так же абсурдно, как и обратное.

Чтобы отделаться от этих мыслей, он решил заняться живописью. И вот в один из необыкновенно ясных, солнечных дней он отправился вместе с Саризой к тому самому камню, прихватив с собой все необходимое для работы. Она с восхищением наблюдала за его приготовлениями.

– Ты что, на самом деле рисуешь мысленно? – спросила она.

– Да. Я мысленно сосредоточиваюсь на натуре, трансформирую ее в своей душе, а потом… ну, ты сама все увидишь.

– А это ничего, что я буду смотреть? Не испорчу твою картину?

– Конечно, нет.

– А если в твой творческий процесс вмешается еще одна душа?

– Это невозможно. Полотна воспринимают только мои мысли.

Он прищурился, подбирая масштаб для своей будущей картины, отступил на несколько футов в одну сторону, а потом в другую. У него пересохло в горле и дрожали руки. Столько лет минуло с тех пор, как он последний раз стоял вот так же перед холстом! Не утратил ли он за это время свой дар?

Сохранил ли технику? Он взглянул на холст и мысленно коснулся его. Потом снова бросил взгляд на натуру: пейзаж был великолепен – яркие, сочные краски, прекрасная композиция, включающая в себя массивную каменную глыбу, поросшую причудливыми красными ростками с желтыми верхушками, и все это на фоне залитого ярким солнечным светом леса. Да, это именно то, что нужно.

Эта картина должна передать красоту непроходимых джунглей, всю таинственность и непостижимость мира метаморфов и оборотней.

Он закрыл глаза и, войдя в состояние транса, выплеснул на полотно свои мысли и чувства.

Сариза удивленно вскрикнула.

Нисмайл почувствовал, как все его тело покрылось испариной, и покачнулся, стараясь восстановить дыхание. А затем, окончательно придя в себя, взглянул на стоящий перед ним холст.

– Прекрасно, – прошептала Сариза.

Он содрогнулся от увиденного. Эти скачущие линии, мрачные, расплывчатее краски, тяжелое, мрачное небо, нависшее над горизонтом, – все это не имело ничего общего с тем пейзажем, истинный смысл которого он пытался постигнуть минуту назад. И что самое ужасное – это не имело ничего общего с его, Териона Нисмайла, творчеством. Грязная мазня, искажающая действительность, которая появилась на холсте помимо его воли и желания.

– Тебе не нравится? – спросила она.

– Это совсем не то, что я чувствовал.

– Зато как это было здорово – на холсте вдруг появляется картина! Да еще такая замечательная!

– Ты считаешь, что она замечательная?

– Конечно! А разве ты так не считаешь?

Он удивлением взглянул на нее. Замечательная? Она либо льстит ему, либо совсем ничего не понимает в живописи. Но ведь это ужасная картина мрачные краски, чуждый ему стиль. Нет, это не его работа.

– Я вижу, тебе не нравится, – сказала она.

– Я не писал почти четыре года. Наверное, поторопился. Нужно попробовать еще раз.

– Это я все испортила, – сказала Сариза.

– Ты? Не говори глупостей.

– В твою работу вмешались мои мысли, мое видение этого пейзажа.

– Я же говорил тебе, что полотна воспринимают только мои мысли. Даже если бы меня окружали тысячи людей, никто не смог бы помешать мне.

– Но, возможно, я каким-то образом отвлекла тебя и нарушила ход твоих мыслей.

– Чепуха.

– Я пойду прогуляюсь, а ты попробуй еще раз.

– Нет, Сариза. Все нормально. Чем дольше я смотрю на нее, тем больше она мне нравится. Пошли домой – искупаемся, поедим двикку и будем любить друг друга. Хорошо?

Он снял холст с рамы и свернул его. И тут ему показалось, что в словах Саризы есть какой-то смысл. Несомненно, в его картину вошло нечто странное. Что если действительно она испортила ее? Может быть, на его душу как-то повлияла скрытая сущность метаморфа, внесла в его мысли какой-то чуждый оттенок?

Они молча шли вдоль берега реки, а когда добрались до поляны, где он собирал клубни и где впервые увидел метаморфа, его терпение лопнуло.

– Сариза, я хочу спросить тебя кое о чем, – вырвалось у него.

– О чем?

Он больше не мог себя сдерживать.

– Ты не человек, правда? Скажи мне, ты – метаморф?

Она взглянула на него широко раскрытыми глазами и покраснела.

– Ты серьезно?

Он кивнул.

– Я – метаморф? – Она засмеялась, но не совсем естественно. – Что за безумная идея?!

– Отвечай мне, Сариза. Смотри мне в глаза и отвечай.

– Это глупо, Терион.

– Пожалуйста, отвечай мне.

– Ты хочешь, чтобы я доказала тебе, что я – человек? Но как я могу это сделать?

– Я хочу, чтобы ты сказала мне, кто ты, человек или нечто другое.

– Я – человек, – произнесла она.

– И я могу в это верить?

– Не знаю. Ты спросил – я ответила. – В ее глазах вспыхнул лукавый огонек. – Разве я не похожа на человека? Неужели ты думаешь, будто я притворяюсь?

– Не знаю…

– Почему ты думаешь, что я – метаморф?

– Потому что в этих джунглях живут только метаморфы, – ответил он. – Разве не логично? Хотя… – он запнулся. – Ну хорошо. Ты ответила и ладно.

Вообще-то это был глупый вопрос. Давай оставим эту тему. Хорошо?

– Странный ты какой-то! Ты, наверное, сердишься. Думаешь, это я испортила твою картину.

– Я так не думаю.

– Ты не умеешь врать, Терион.

– Хорошо. Я тебе скажу. Что-то испортило мою картину, но что именно, я не знаю. Знаю только: я хотел написать совсем не это.

– Попробуй еще раз.

– Попробую. Давай я напишу тебя, Сариза.

– Я говорила тебе, что не хочу.

– Но это нужно мне. Я хочу разобраться в собственной душе. И мне удастся это сделать, если только…

– Напиши двикку, Терион. Напиши свою хижину.

– Но почему ты не хочешь мне позировать?

– Не хочу и все.

– Это не ответ. Ну что в этом такого?

– Прошу тебя, Терион.

– Ты боишься, что я увижу тебя на полотне в том виде, в каком ты не хочешь, чтобы я тебя видел? Да? Ты боишься, что, написав тебя, я получу другой ответ на свой вопрос?

– Прошу тебя…

– Я хочу написать тебя.

– Нет.

– Объясни, почему.

– Не могу.

– И все равно я это сделаю! – Он достал холст. – Здесь, на этой поляне, прямо сейчас… Встань у самого берега. На одно мгновение.

– Нет, Терион.

– Если ты любишь меня, Сариза, ты позволишь мне написать тебя.

Это был грубый шантаж. Он это понимал, и ему стало стыдно за свое поведение. Он увидел, что она рассердилась, в ее глазах появилась какая-то жесткость, чего он раньше никогда не замечал. Они стояли, молча глядя друг другу в глаза. Затем она холодно сказала:

– Хорошо. Но только не здесь, Терион. В твоей хижине. Пиши меня там, если хочешь.

Всю дорогу они не разговаривали. Ему захотелось забыть обо всем. Ему казалось, он совершил какое-то насилие, и был готов отказаться от всего.