Замок Лорда Валентина

– Подай-ка нам дубинки, – сказал Слит.

Валентин быстрыми резкими бросками перекинул дубинки по одной в правую руку Карабеллы, и она по порядку работала одной, другой, третьей, до тех пор пока мячи и дубинки не стали летать от нее к Слиту и от Слита к ней головокружительным каскадом. Валентин знал по собственному опыту, как трудно работать со многими предметами. В следующие несколько недель в его диапазоне должно быть пять мячей, как он надеялся. Четыре дубинки можно освоить достаточно скоро; но управлять тремя мячами и тремя дубинками одновременно и так здорово координировать это полужонглирование – это подвиг, который поражал и восхищал его. И, к удивлению Валентина тут примешивалась еще ревность: Слит стоял вплотную к Карабелле и составлял с ней как бы единый организм, а ведь всего несколько часов назад она лежала с Валентином в парке Пидруда.

– Попробуй, – предложил Слит, и отошел. Карабелла повернулась лицом к Валентину. Они работали только тремя мячами. Сначала Валентину было трудно рассчитать высоту и силу броска, и он иной раз бросал мяч за пределы досягаемости Карабеллы, но через десять минут привык, а через пятнадцать они работали так гладко, словно делали это не один год. Слит подбодрял их аплодисментами.

Появился скандар – не Залзан Кавол, а его брат Ирфон, который даже для скандара казался суровым и холодным.

– Вы готовы? – проворчал он.

После обеда труппа должна была выступать в частном парке одного богатого торговца, который принимал у себя герцога провинции.

Карабелла и Валентин показали свою новую работу полужонглирования. Скандары делали нечто яркое и сверкающее из тарелок, хрустальных стаканчиков и кухонных мисок, а в заключении Слит вышел жонглировать с завязанными глазами.

– Разве это возможно? – потрясенно спросил Валентин.

– Смотри! – бросила Карабелла.

И Валентин смотрел, но, кроме него, смотрели очень немногие, потому что был Солнечный день после безумного Звездного дня, и господа, заказавшие представление, были уставшими и пресыщенными. Им уже надоело мастерство музыкантов, акробатов и жонглеров, которых они наняли.

Слит выступил вперед с тремя дубинками, встал твердо и уверенно, постоял с минуту слегка склонив голову набок, словно прислушиваясь к ветру, дующему между мирами, затем глубоко вздохнул и начал бросать.

Залзан Кавол загудел:

– Двадцать лет практики, лорды и леди Пидруда! Тут нужен острейший слух! Он слышит шелест дубинок в воздухе, когда они летят из одной руки в другую!

Валентин удивлялся, как даже самый тонкий слух может уловить что-то в гуле разговоров, звоне тарелок и громогласном рекламировании Залзана Кавола, но Слит не сделал ни одной ошибки. Заметно было, что такое жонглирование трудно даже для него: обычно он был спокоен и неутомим, как машина, но сейчас его руки двигались необычно резко, когда ловили кружащуюся почти вне пределов досягаемости дубинку, хватали с отчаянной торопливостью. И все-таки жонглировал он замечательно. Казалось, в его голове была карта, где указывалось местонахождение каждой дубинки, и рука протягивалась как раз туда, куда могла упасть дубинка, и находила ее именно там или почти рядом. Он сделал десять, пятнадцать, двадцать обменов, затем прижал все три дубинки к груди, сорвал повязку с глаз и низко поклонился. Раздались жидкие аплодисменты. Карабелла подошла и обняла Слита, Валентин хлопнул его по плечу, и труппа сошла с эстрады.

В комнате для переодевания Слит дрожал от напряжения и вытирал пот со лба.

– Они обратили внимание? – спросил он Карабеллу. – Они хоть смотрели?

– Некоторые, – дипломатично ответила она.

Слит сплюнул.

– Свиньи! Блавы! Сами не умеют комнату перейти, а сидят и болтают, когда артист… когда…

Валентин не видел еще Слита в таком настроении. Жонглирование вслепую, подумал он, плохо сказывается на нервах. Он обнял Слита за плечи.

– Эка важность? – сказал он серьезно. – Это показ мастерства, а не манер зрителей. Ты был превосходен.

– Не совсем, – угрюмо сказал Слит. – Синхронность…

– Отличная, – настаивал Валентин. – Ты полностью владел мастерством. Ты был величественен. Какое тебе дело, что говорят и делают пьяные торговцы? Ты владеешь искусством для их душ или для своей?

Слит слабо улыбнулся.

– Слепое жонглирование глубоко врезается в душу.

– Мне очень жаль видеть тебя в таком горе, мой друг.

– Пройдет. Мне уже лучше.

– Ты сам себе придумал эту боль. Я скажу тебе еще раз: ты был великолепен, а все остальное не имеет значения. – Он повернулся к Шанамиру. – Сбегай-ка на кухню, нет ли там для нас мяса и хлеба. Слит работал очень тяжело, ему нужна заправка, а одного пальмового вина не достаточно.

Слит уже не выглядел напряженным и злым, а только усталым. Он протянул руку Валентину:

– У тебя теплая и добрая душа, Валентин. Твой дух мягкий и жизнерадостный.

– Твоя боль ранила меня.

– Впредь буду сдерживать свои эмоции, – сказал Слит. – Но ты прав: мы жонглируем для себя. А эти все – случайны. Мне не следовало забывать об этом.

Валентин еще два раза видел слепое жонглирование в Пидруде. Еще два раза он видел, как Слит, напряженный и выдохшийся, сходил с подмостков. Валентин понимал, что усталость Слита не зависела от внимания зрителей: это была адски тяжелая работа, вот и все. И Валентин старался, как мог, дать ему покой и облегчение. Валентину было приятно служить таким образом другому.

И еще два раза Валентин видел темные сны. Один раз к нему явился Понтификс и позвал его в Лабиринт, когда он вошел туда, там было множество проходов и непонятных улиц, а изображение тощего старого Тивераса плыло перед ним, ведя его к центру. Наконец он достиг какой-то внутренней части громадного Лабиринта, Понтификс вдруг исчез, и Валентин остался один в пустоте холодного зеленого света, все опоры исчезли и он бесконечно падал к Центру Маджипура. А в другую ночь Корональ, едущий на своей колеснице через Пидруд, поманил его к себе и предложил сыграть в игорном ларьке, и они метали диск и сбили отметки и выиграли связку беловатых пальцевых суставов, а когда Валентин спросил, чьи это кости, Лорд Валентин засмеялся, дернул себя за густую черную бороду, устремил на Валентина свои вспыхивающие глаза и сказал: «Посмотри на свои руки», и Валентин увидел, что у него нет пальцев, просто розовые шары на запястьях.

Валентин снова поделился этим со Слитом и Карабеллой, и они опять не дали никакого толкования, а лишь повторили свой совет обратиться к какой-нибудь жрице мира снов, как только они уйдут из Пидруда.

Объезд был неминуем. Фестиваль закончился; кораблей Короналя в гавани уже не было, дороги были забиты отъезжающими, так как люди из провинций возвращались домой. Залзан Кавол торопил свою труппу закончить все дела в Пидруде, чтобы двинуться в путь на морской день после полудня.

Это известие почему-то опечалило Шанамира. Валентин обратил внимание на настроение мальчика.

– Я думал, ты будешь рад ехать дальше. Тебе не хочется оставлять город?

Шанамир покачал головой.

– Я ушел бы отсюда хоть сейчас.

– Тогда в чем дело?

– Прошлой ночью я видел во сне отца и братьев.

Валентин улыбнулся.

– Еще не выехал из своей провинции, а уже тоска по дому?

– Не тоска по дому, мрачно сказал мальчик. – Они лежали на дороге связанные, а я вел группу животных. Они кричали мне, чтобы я помог им, а я ехал прямо на них, на их беспомощные тела. Тут и без толкователя ясно, что означает этот сон.

– Значит, на тебе вина, что ты бросил свои обязанности и дом?

– Вина? Да. Деньги! – сказал Шанамир, и в голосе его слышалось раздражение мужчины, объясняющего что-то тупому ребенку. Он похлопал себя по талии. – Деньги, Валентин. У меня тут около ста шестидесяти реалов от продажи животных, разве ты забыл? Целое состояние! Хватит, чтобы моей семье прожить весь этот год и часть следующего! Они там ждут моего благополучного возвращения с этими деньгами.

– А разве ты предполагал не отдавать им этих денег?