Страница 33 из 33
Петровская публиковала свои рассказы и статьи под девичьей фамилией, которая и стала ее литературным именем. В московском окололитературном сообществе она объявилась в 1902 г. как Нина Ивановна Соколова, жена адвоката и начинающего поэта Сергея Алексеевича Соколова (псевдоним – Сергей Кречетов), основавшего в том же году издательство «Гриф», которое, вслед за символистским «Скорпионом», учрежденным двумя годами ранее, ставило сходные задачи – быть пристанищем для писателей модернистской ориентации, утверждать «новое» искусство. С 1902 г. Петровская начинает рассказ о пережитом и в своих «Воспоминаниях».[348] Никакой предыстории это повествование о московском «декадентском» микромире не имеет – ее заменяют признания об обострившемся «томлении по жизни», о «горькой тоске существования», о «странной пустынности» как доминирующем чувстве; всем этим переживаниям «муки небытия», однако, было найдено противоядие: «Вся новая русская литературная проповедь ‹…› была мне известна от доски до доски. И все, обусловившее художественный стиль целого поколения, было мне близко органически, но реальное бытие этих больших писателей представлялось легендой о башне из слоновой кости, где мало и званых и избранных. Первым из тех недоступных, державших в руках ключи подлинной жизни и подлинной литературы той русской эпохи, томил мою мечту Брюсов. Маленькие сборники его “Chefs d’œuvres” и “Me eum esse”, – потом пышное “Urbi et Orbi” стали для меня символом моей новой веры».[349]
Литературный дебют Петровской состоялся в 1903 г.: в «Альманахе книгоиздательства “Гриф”», которым заявило о себе новое издательское предприятие, были опубликованы ее рассказы «Осень» и «Она» – небольшие лирико-психологические этюды, написанные в форме мужского монолога (как и большинство последующих ее рассказов). С аналогичными опытами Петровская выступила в двух следующих альманахах «Грифа», вышедших в свет в 1904 и 1905 гг. Ранние рассказы Петровской являли собой характерные образчики «декадентской» прозаической миниатюры, с детальной разработкой образно-метафорического ряда и ослабленным сюжетом; темы любви и смерти, религиозно-экстатические и «демонические» мотивы часто окрашиваются в них в тона специфически модернистского урбанизма.[350] Литературного имени эти публикации автору не создали (если о ранних рассказах и упоминали, то чаще всего мимоходом и довольно пренебрежительно[351]), известность же в узком кругу лиц, причастных к деятельности «Грифа» и «Скорпиона», Петровская получила главным образом за наглядно проявленный «дар жить», за выразительное воплощение в индивидуальном психологическом облике и поведенческом рисунке специфически «декадентских» черт.
В какой-то мере одной из форм подобного самовыражения стал ее непродолжительный роман с Бальмонтом (вспоминает Ходасевич: «Первым влюбился в нее поэт, влюблявшийся просто во всех без изъятия. Он предложил ей любовь стремительную и испепеляющую. Отказаться было никак невозможно: тут действовало и польщенное самолюбие (поэт становился знаменитостью), и страх оказаться провинциалкой ‹…›. Она уверила себя, что тоже влюблена. Первый роман сверкнул и погас, оставив в ее душе неприятный осадок – нечто вроде похмелья»[352]). Эта мимолетная история всколыхнула волну домыслов и слухов, циркулировавших в литературной богеме,[353] которым вскоре был дан дополнительный стимул: пытаясь изжить в себе последствия отношений с «оргиастическим» Бальмонтом, Петровская устремилась в «аскезу», в поиск возвышенного, духовно просветленного чувства. Так начался осенью 1903 г. ее «мистериальный» роман с Андреем Белым, который в январе – феврале 1904 г. обернулся романом тривиальным, «земным» и дополнительно окрашенным теми же «декадентскими» обертонами. Белый драматически воспринял такую перемену в отношениях: он осознавал, что его «порывания к мистерии, к “теургии” потерпели поражение»,[354] что воплотить в жизнь новую форму человеческих связей, о которой он грезил, ему оказалось не по силам; но и у Петровской, искренне и страстно полюбившей поэта-теурга, ожидавшей от него той же цельности и полноты чувства, которые испытывала она сама, «бегство» возлюбленного, его попытки видоизменить и в конечном счете прекратить общение с нею вызвали гамму самых мучительных переживаний.[355] С осени 1904 г. «роман» Петровской и Белого (судя по его позднейшим признаниям) не возобновлялся, но психологические последствия этой истории сказывались еще довольно длительное время. Когда между Петровской и Брюсовым установилась близость, Андрей Белый довольно долго фигурировал в их отношениях как третий отсутствующий участник (инициалы его настоящего имени – Б. Н. – то и дело мелькают в письмах Петровской к Брюсову).
Брюсов познакомился с Петровской тогда же, когда и с ее мужем Сергеем Соколовым и другими начинающими литераторами из «Грифа» – видимо, в феврале – марте 1903 г.[356] О Соколове и обо всей компании, группировавшейся вокруг него, у Брюсова сразу сложилось весьма невысокое мнение. Вторичность и второсортность их творческих опытов по отношению к тому, что делалось авторами из «Скорпиона», для него были очевидны (впоследствии в «Воспоминаниях» Петровская косвенно солидаризировалась с его позицией, утверждая, что издательство Соколова «никаких новых течений не выявило, своего слова не сказало, а так и осталось эстетически-барственной затеей в духе времени, стучанием в открытые уже двери»[357]). Петровскую Брюсов на первых порах из «грифовского» круга никак не выделял и даже позволял себе насмешливые, а порой и вполне скабрезные суждения о «Грифихе».[358] Обратить на нее более пристальное внимание его побудила, по всей вероятности, завязавшаяся романическая история с Андреем Белым, о которой Брюсов поначалу поминал, впрочем, в сугубо ироническом ключе – как, например, в записи, относящейся к весне 1904 г.: «Нина Петровская предалась мистике. ‹…› А Белого мать, спасая от “развратной женщины”, послала на страстную неделю в Нижн<ий> Новг<ород>».[359]
Ходасевич полагает, что в пробуждении живого интереса Брюсова к Петровской значительную роль сыграла мифотворческая составляющая. Женщина, отвергнутая поэтом-теургом, пренебрегшим чувственной любовью ради верности «светлому» мистическому началу, закономерно попадала в орбиту притяжения «мага», служителя «тьмы» (именно таковым было амплуа Брюсова, создававшееся им самим и принимавшееся другими в игровом символистском пространстве): «Он подчеркнуто не замечал ее. Но тотчас переменился, когда наметился ее разрыв с Белым, потому что, по своему положению, не мог оставаться нейтральным. Он был представителем демонизма. Ему полагалось перед Женой, облеченной в Солнце, “томиться и скрежетать”. Следственно, теперь Нина, ее соперница, ‹…› превращалась в нечто значительное, облекалась демоническим ореолом. Он предложил ей союз – против Белого. Союз тотчас же был закреплен взаимной любовью. Опять же все это очень понятно и жизненно: так часто бывает. Понятно, что Брюсов ее по-своему полюбил, понятно, что и она невольно искала в нем утешения, утоления затронутой гордости, а в союзе с ним – способа “отомстить” Белому».[360] Петровская, восстанавливая в «Воспоминаниях» некоторые эпизоды, предшествовавшие ее сближению с Брюсовым (встречи на литературных собраниях, спиритические сеансы и др.), также упоминает про «демоническую» окраску, определявшую тональность складывавшихся отношений: «…я однажды сказала В. Брюсову: – Я хочу упасть в Вашу тьму, бесповоротно и навсегда…»; «– Вот видите, В<алерий> Я<ковлевич>, – обступил ведь “сон глухой черноты”, и уйти некуда, – нужно, значит, войти в него. Вы уже в нем, теперь я хочу туда же».[361] Именно эти апелляции к «тьме», к эстетическому декоруму, к миру «декадентских» обольщений и фантазий послужили главным эмоционально-психологическим началом, которое соединило мэтра русских символистов и вполне рядовую на писательском поприще носительницу символистского мироощущения. Примечательно, что и годы спустя, реконструируя в памяти начало романа, определившего весь ход ее последующей жизни, Петровская прибегает к тому же образному строю, который, видимо, являл собой не только оболочку, форму завязавшихся в 1904 г. отношений, но и в какой-то мере их подлинную суть; жизненные коллизии обретали силу, регенерировались в плетении метафор:
348
Петровская написала их сразу после смерти Брюсова, осенью 1924 г.; 23 ноября 1924 г. она сообщала М. Горькому: «Была у меня надежда на мою книгу – “Воспоминания”. Собственно о Валерии Брюсове и эпохе с ним связанной, личные и литературно-общественные. Давно вела переговоры с К<нигоиздательст>вом “Петрополис”. Прочли, пожелали печатать сейчас же, но без аванса, на проценты с экземпляра. Это для меня невозможно» (Garetto Elda. Intrecci berlinesi: dalla corrispondenza di Nina Petrovskaja con V. F. Chodasevič e M. Gor’kij // Europa Orientalis. 1995. Vol. XIV. № 2. P. 140). Горький предполагал опубликовать «Воспоминания» Петровской в берлинской «Беседе», но издание журнала было прекращено в мае 1925 г., затем рекомендовал поместить их в журнале «Русский современник» (см. его письмо к А. Н. Тихонову от 9 августа 1925 г. // Горький М. Полн. собр. соч. Письма: В 24 т. М., 2012. Т. 15. С. 240–241, 676 – примечания Л. В. Суматохиной), но его издание после выхода в свет в конце декабря 1924 г. 4-го номера не было возобновлено (см.: Примочкина Н. Н. М. Горький и журнал «Русский современник» // Новое литературное обозрение. 1997. № 26. С. 368–369; Примочкина Н. Н. М. Горький в судьбе Нины Петровской // Известия Академии наук. Серия литературы и языка. 2002. Т. 61. № 2. С. 7 – 15; Примочкина Н. Н. Женщина, достойная помощи и внимания (Н. Петровская) // Горький и писатели русского зарубежья. М., 2003. С. 207–224). Впоследствии «Воспоминания» Петровской были подготовлены к печати в составе тома «Русские символисты» (в серии «Летописи Государственного Литературного Музея») под редакцией Н. С. Ашукина (см.: Литературное наследство. Т. 27/28. М., 1937. С. 691), но это издание не было осуществлено. Фрагменты «Воспоминаний» Петровской были впервые опубликованы Ю. А. Красовским (Литературное наследство. Т. 85. Валерий Брюсов. М., 1976. С. 773–789), в полном объеме они напечатаны в составе публикации Эльды Гарэтто «Жизнь и смерть Нины Петровской» (Минувшее. Исторический альманах. Вып. 8. Paris, 1989. С. 17–90).
349
Минувшее. Исторический альманах. Вып. 8. С. 18, 19.
350
Почти полный свод литературных произведений Петровской представлен в кн.: Петровская Нина. Разбитое зеркало: Проза. Мемуары. Критика / Составление М.В. Михайловой. Вступ. статья М.В. Михайловой и О. Велавичюте. Комментарии М.В. Михайловой и О. Велавичюте, при участии Е.А. Глуховской. М., 2014.
351
Ср., например, отзыв С. М. Соловьева об «Альманахе “Гриф”» (М., 1904) в письме к А. Блоку от 18 февраля 1904 г.: «Почти весь альманах хочется положить в печку. “Последняя ночь” Нины Ивановны очень симпатично, но окончательно бездарно» (Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок. Новые материалы и исследования. М., 1980. Кн. 1. С. 364).
352
Ходасевич Владислав. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. С. 12.
353
Ср., например, сообщение в письме С. А. Соколова к Андрею Белому от 14 августа 1903 г. об А. С. Рославлеве, поэте из круга «Грифа»: «…он ‹…› оказался распространителем и автором гнусных и грязных слухов насчет меня и Нины. ‹…› Мне только и осталось порвать с ним, что я и сделал» (РГБ. Ф. 25. Карт. 23. Ед. хр. 2). О тех же слухах, распространявшихся Рославлевым и Виктором Гофманом, упоминает и Петровская в «Воспоминаниях» (Минувшее. Исторический альманах. Вып. 8. С. 37). Подробнее см.: Лавров А. В. Виктор Гофман: между Москвой и Петербургом // Лавров А. В. Русские символисты: Этюды и разыскания. М., 2007. С. 352–353.
354
Белый Андрей. Материал к биографии // РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 2. Ед. хр. 3. Л. 43.
355
Подробнее см.: Лавров А. В. Андрей Белый в 1900-е годы. Жизнь и литературная деятельность. М., 1995. С. 159–162, 167; Письма Андрея Белого к Н. И. Петровской / Публикация А. В. Лаврова // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 13. М.; СПб., 1993. С. 198–214.
356
См.: Брюсов Валерий. Дневники. 1891–1910. <М.>, 1927. С. 131. Помимо принадлежности к модернистскому литературному сообществу, Брюсова с Соколовым связывал и живой интерес к спиритизму (письма Соколова к Брюсову за 1904 г. содержат приглашения на спиритические сеансы; см.: Богомолов Н. А. Заметки к тексту переписки // Валерий Брюсов – Нина Петровская. Переписка. 1904–1913. С. 48). Петровская описала в мемуарном очерке сеанс польского медиума Яна Гузика в московском особняке А. С. Хомякова с участием восьми человек, в том числе Соколова и Брюсова (Петровская Нина. Что это было? (На сеансах Яна Гузика) // Московская газета. 1911. № 130. 12 октября. С. 1; Петровская Нина. Разбитое зеркало. С. 402–406).
357
Минувшее. Исторический альманах. Вып. 8. С. 22.
358
Так, в конце 1903 г., когда возник конфликт между Брюсовым, требовавшим от сотрудников «Скорпиона» и журнала «Весы» неучастия в изданиях «Грифа», и Андреем Белым, отстаивавшим свое право печататься в «Грифе», первый сообщал П. П. Перцову (5 декабря 1903 г.), что Белый «не хочет участвовать в “Весах”. Началось, конечно, с наущений Бальмонта. Это понятно: Бальмонту важна Грифиха с ее медведицей для лизания (З. Н. <Гиппиус> знает, о чем речь). А. Белый мягок, аки воск пасхальной свечи, и из него можно лепить что угодно: медведиц, дьяволенков и ангелочков. ‹…› Я уже начинаю подумывать, не дает ли Грифиха и ему свою медведицу, хотя (или “ибо”) он и очень невинен» (ИМЛИ. Ф. 13. Оп. 3. Ед. хр. 23). В неотправленном варианте письма к Андрею Белому, датированного тем же днем, Брюсов, увещевая строптивого автора, прибегал к тем же аргументам: «Как не видите Вы, чтó такое Соколов. У Бальмонта есть специальные причины благоволить Соколову, но при чем тут Вы? Ведь не начали же и Вы лизать соляную медведицу Нины Петровской? Мне страшно писать это. Нельзя же не видеть, что Соколов пустой балаганный шут, неумело-бездарный шарлатан, в устах которого все слова, самые истинные, становятся фиглярством и пошлостью! С ним можно пить мадеру, может быть вести процесс, но нельзя делать дело, истинное и большое, как издательство наших книг» (РГБ. Ф. 386. Карт. 70. Ед. хр. 11. Ср. отправленный адресату вариант текста письма: Литературное наследство. Т. 85. Валерий Брюсов. С. 371–374).
359
РГБ. Ф. 386. Карт. 1. Ед. хр. 16. Ср. сообщение в письме Брюсова к М. А. Волошину от 29 марта / 11 апреля 1904 г.: «Андрей Белый соблазнен Грифихой, т. е. Ниной Петровской, и услан матерью, спасаться, в Нижний Новгород» (Литературное наследство. Т. 98. Валерий Брюсов и его корреспонденты. М., 1994. Кн. 2. С. 331).
360
Ходасевич Владислав. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. С. 14.
361
Минувшее. Исторический альманах. Вып. 8. С. 67.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.