Крылов

Он несколько отяжелел. Об этом почему-то подумалось в день приезда, когда садился в извозчицкий полу-фаэтон у Николаевского вокзала. Телеграфировать с дороги об автомобиле не стал — хотелось посмотреть на летний город.

— В Петроградскую, Каменноостровский, 58, друг ситный, — весело сказал извозчику.

— Четвертачок внакидку, вашсиятельств.

— Что, овес?

— Он, вашсиятельств, он самый — дорожает изо дня в день, как на свежих дрожжах, думаю, вашсиятельств из отъезда, так, может не знали.

— Я все знаю. Не очень гони, тогда так уж и быть — накипу твоей сивке-бурке, хоть и здоров ты набрасывать.

— Как есть, вашсиятельств, как есть, вот хоть крест на Знаменку положу.

— Не божись зазря, да не прогневан будешь, сказал — накину.

Улицы — Невский, Садовая, невские набережные — пестрели белыми повязками раненых.

«Ах, Забудский, пескарь премудрый!..»

Спустя десятилетия Крылов не забывал о просчетах недалеких генералов: «С первых же недель войны обнаружилось, что наша артиллерия не снабжена достаточным числом снарядов. Причина этого вскоре стала известна — заседания артиллерийского комитета происходили под председательством «премудрого» Н.А. Забудского, по великой мудрости которого мы не имели в японскую войну бризантного снаряда, а только шрапнель, так что стоило японцам засесть в какую-нибудь глинобитную фанзу, и они были укрыты так же хорошо, как в железобетонном каземате. В одном из таких заседаний в 1912 или в начале 1913 г. решался вопрос о числе зарядов на полевое орудие.

Забудский «доказал», что надо иметь 3000 патронов на ружье и по 500 зарядов на полевое орудие.

На заседании присутствовал генерал Радко-Дмитриев, только что перешедший на русскую службу из болгарской, где он победоносно командовал армией. На основании собственного опыта он сказал, что бой надо, главным образом, вести и кончать артиллерией и надо иметь три тысячи зарядов на орудие, тогда достаточно иметь 500 патронов на ружье.

Наши члены артиллерийского комитета решили: стоит ли придавать значение практическому опыту какого-то «братушки», когда тут «математический» вывод самого Забудского! Решили по Забудскому — результаты не заставили себя долго ждать».

«Ах, Забудский, Забудский, дорого же твоя «математика» русскому солдату обходится…»

— Вашсиятельств… Вашсиятельств!

— Что, друг ситный?

— Приехали. А дале куда ехать?

— Нет, нет, а то обдерешь как липку.

— Это уж как водится, вашсиятельств! — в тон седоку хохотнул извозчик, узревший наконец в величественном генерале простого и веселого человека. — Премного благодарны вашсиятельству!

— Это за что же?

— За удовольствие, вашсиятельств.

— Все тебе — и четвертак внакидку и удовольствие на загладку, а мне что оставляешь?

Извозчик выпрямился, поелозил на облучке, пододвинул щелчком пальцев цилиндр на затылок, судя по блескам в глазах, размышляя: «Рискнуть разве сказать… а, скажу — не съест»:

— Думать, стало быть, вашсиятельств!

— Генералам это необязательно, но… коль ты советуешь — попробую.

Откладывать в долгий ящик обещание не пришлось — на следующий день последовал срочный вызов к министру в форме одежды «сюртук при кортике». Последнее означало, что предстоял официальный разговор государственной важности. Что ж, дело, пожалуй, привычное, и потому при надевании и сюртука и кортика не возникло особого беспокойства. А напрасно, как оказалось: всего маг ожидать от приема у министра Крылов, но того, о чем пошел разговор, — такого в голову не могло прийти.

Да и министр, Григорович, короткий знакомец, если не сказать, что друг, видимо, не был на этот раз инициа-153 тором возлагаемого поручения. Он долго пересказывал фронтовую сводку, сетовал на путаников из интендантского управления, призывая то осудить их по-суворовски без суда и следствия, то вдруг оправдывая, ибо, как оп говорил, «при чем они, если снаряды и черпать, оказалось, неоткуда».

— Ваше высокопревосходительство… Иван Константинович, дорогой, — впервые в аналогичных собеседованиях перешел Крылов на дружеский тон, помогая высказаться министру и подчиняясь моменту, — что это вы со мной, как с королевской реликвией пли, точнее, как курица с яйцом носитесь, простите на слове?

— Право, дорогой Алексей Николаевич, не знаю, как и начать…

— А вы, ваше высокопревосходительство, с конца начните, и все встанет на свои места, смею уверить.

— Хорошо, будь по-вашему: на последнем приеме во время вашего отсутствия его величество соизволил указать на вас, дорогой Алексей Николаевич, как на лицо, способное выправить дело на предприятиях Общества пути-ловских заводов…

— Что?..

— Вот видите, а я ведь послушался вашего совета начать с конца, дорогой Алексей Николаевич, — поспешил упрекнуть министр, опережая возможные высказывания в адрес его величества, но неожиданно услышал:

— Впрочем… Спасибо мудрецу Забудскому… Я благодарю его величество эа высказанное доверие, которое я постараюсь оправдать, — я согласен, ваше высокопревосходительство.

— Я так и могу доложить, Алексей Николаевич? — не веря в услышанное, переспросил министр.

Именно так, Иван Константинович, и Забудского не забудьте, будь он трижды неладен, протянуть бы его разок под килем, чтобы считать выучился.

Министр так и нс понял, почему он не должен забывать Забудского, но переспрашивать об этом не стал.

На обратном пути генерал вглядывался в каждую повязку, увиденную из автомобиля, будто тщательно подсчитывал их.

Если бы не этот подсчет, то, весьма возможно, Крылов сказал бы себе, что поспешил с согласием.

Путиловские заводы больше, чем другие, поставляли фронту как орудий, так и снарядов к ним. Согласие стать во главе ОПЗ, чтобы увеличить выпуск и тех и других, — лучшее извинение перед русским солдатом за глупость бездарного ученого генерала Забудского и тех, кто вместе с ним заседал в артиллерийском комитете.

Выразив согласие, Крылов тут же, не дожидаясь уведомления о назначении, постарался разобраться в обстановке, сложившейся в ОПЗ, особенно в его правлении.

Картина вырисовывалась неприглядной.

Организовал крупнейший завод России отставной чиновник морского министерства, талантливый инженер и математик, мелкопоместный дворянин Николай Иванович Путилов. Он создал завод практически на пустом месте, в одночасье, воспользовавшись моментом, который был поднесен предприимчивому дельцу самой судьбой.

Зима 1867/68 года выдалась неимоверно суровой и длительной. Иностранные рельсы на Николаевской железной дороге стали из-за морозов выходить из строя, а бельгийские и английские поставщики не могли доставить рельсы из-за отсутствия навигации. Железная дорога должна была вот-вот стать. Министерство путей сообщения парализовало даже раньше дороги, ибо никто в нем не представлял, как составить доклад императору о возникшем чрезвычайном положении.

Тогда-то и появился в министерстве Путилов. Он предложил поставить необходимое количество рельсов в самый кратчайший срок. В первый момент на него посмотрели как на умалишенного, но о нем были достаточно наслышаны, знали и о его инженерных способностях, и о том, что он пользуется покровительством брата царя великого князя Константина. По всему по этому у него спросили:

— Как и из чего вы намерены изготовить рельсы, господин Путилов?

— Из русских материалов, русскими руками, с гарантией прочности, с изготовлением здесь, в Петербурге.

Предложение было принято, ибо ничего другого, более или менее реального просто не было.

Каково же было удивление, когда через 18 дней на переданном Путилову чахлом огаревском заводике была получена первая партия до зарезу нужных рельсов. Делец разбогател буквально в один миг, невыполнение контракта иностранными фирмами позволило ему перехватить у них все заказы на поставку русским железным дорогам рельсов со стальной головкой.

Разумеется, это ему запомнилось, но промышленник, развернув бешеную деятельность, не обращал на косые взгляды иностранцев никакого внимания. Путиловский завод рос как на дрожжах, и не только мертвая хватка его хозяина способствовала его росту и процветанию.