Крылов

Было бы странным, если бы в доме № 10 по Английской набережной Невы, где теперь размещалось французское посольство, отнеслись к сообщенной сумме и к тому, на что она предназначалась, равнодушно. И вот для того, чтобы свойственный французам темперамент в этом деле проявлялся несколько умереннее, Крылов предложил своим подчиненным, «чтобы все исходящие бумаги секретного или конфиденциального характера были отправляемы из Комитета в коленкоровых конвертах, запечатанных сургучной гербовой печатью».

Мера отнюдь не гарантирующая сохранность упакованного в коленкор документа от чужих глаз, но явно сбивающая их с толку — все-то конверты не проверишь при всем старании. Тогда чрезвычайно любопытствующие и выдвинули изгнанного со службы полковника Алексеева в воинствующего репортера Брута. Его статьи обвиняли всех и вся имеющих отношение к постройке кораблей. Стремление влезть в коленкоровые конверты стало очевидным. Во все конверты, а не только в некоторые. Те, кто стоял за Брутом, хотели зреть всю картину, а не часть ее, поэтому-то закупленный репортер и неистовствовал.

Прочтя первую брутовскую статью, Крылов, не сдержавшись, воскликнул, мысленно обращаясь к недавнему сослуживцу: «И ты, Брут?»

«Сегодня в «Новом времени», — писал Григорович Крылову, — Брут окончил свои письма о наших кораблях — окончил обвинением в продажности Морского министерства и руганью по отношению меня… Я бы очень просил вас, не найдете ли вы возможным составить на все текст ответа, я бы устроил его в газете. Ответить нужно резко по отношению подлеца Алексеева».

Не очень выдержанно для министерского письма, конечно, но, с другой стороны, Брут выражался просто площадно. Он не щадил и не выбирал выражений ни тогда, когда корабли только еще замышлялись и проектировались, ни в особенности когда приступили к их постройке. Корабли эти, по утверждению Брута, «были спущены на воду в необычайно малой степени готовности… Несомненно, — авторитетна вещал обозреватель «Нового времени, — со спуском поспешили, чтобы успокоить всеобщие ожидания… Существуют еще тревожные данные о некоторых неудачах в их сооружении», — резервировал место в газетах Брут для будущих своих выступлений.

Брут обвинял людей, осуществляющих строительство нового флота, в инженерной некомпетенции, отсутствии патриотизма, взяточничестве, рутине и даже сговоре с иностранными государствами, заинтересованными в слабости русской армии вообще.

Брут бил прицельно, и людям, так или иначе взбудораженным его обвинениями, приходилось разъяснять не только смысловое, но и тактико-стратегическое значение будущего флота России. В частности, в своих выступлениях Крылов говорил: «В увлечении крейсерами упустили из виду, что флот не есть собрание разного рода судов, а что это есть как бы органическое целое, в котором каждый тип имеет свое определенное назначение, и избыточным развитием одного типа не искупается недостаточное число судов другого типа.

Лишь тщательное и всестороннее изучение стратегических задач, обеспечивающих общую систему обороны, дает правильный и обоснованный ответ на вопрос: «Какой нужен флот России». Мы можем быть уверены, что теперь ответ найден и ошибки прошлого не повторятся».

Что же касается конкретного желания товарища министра, а затем и морского министра Григоровича дать через газету отповедь самому Бруту, то надобность в этом Крылов отвергал. Он считал, что объяснение всех вопросов кораблестроения лишь усугубит впечатление, производимое статьями Брута и даст ему преимущество такого рода: «Кто сказал последнее хлесткое слово, тот и прав, а это последнее слово вашим (Григоровича. — В. Л.) никогда не будет… Тот же Брут начнет поход — вот Морское министерство выискало, наконец, заступника, не может ли сказать, за сколько и на чей счет?»

Как говорится, вор крикнет «Держи вора!» и вместе со всеми начнет ловить его.

«Поэтому, — не без обычной усмешки рекомендовал Крылов далее своему непосредственному начальству, — ио отношению газет наилучшая тактика:

А ты себе своей дорогою ступай:

Полают, да отстанут».

Но Брут, уверенный в поддержке и вдохновляемый жирными нововременскими гонорарами, не унимался. И морскому министру, и самому Крылову, и его ближайшим помощником по практическому осуществлению БКП (Большая кораблестроительная программа. — В. Л.) — начальникам Балтийского, Адмиралтейского и Обуховского заводов — не раз пришлось давать объяснения возбужденному читателю, отчитываться перед государственными контролерами, Государственной думой и Государственным советом.

В конце концов, неважно, чьи интересы водили брутовской рукой и рунами других борзописцев — английской ли фирмы «Виккерс редмацского ли концерна «Блом и Фосс» или банка Путилова, за которым явственно проступал особняк под № 10 по Английской набережной. В хитросплетениях, создаваемых продажными газетами, не могло появиться упоминание их как организаций заинтересованных. Тем более не мог быть упомянут их высший глава — мировой капитал. К великой чести Крылова и его сподвижников по БКП — Бубнова, Боклевского, Вешкурцева, Моисеева, Меллера и многих других, они не только разобрались в сути капиталистической купли-продажи, не только отстояли личную независимость, но и независимость огромного дела, порученного им самой Россией.

Крылов вспоминал об одном эпизоде во время его председательства в ОПЗ: «Перед рождеством входит в мой кабинет Ш.:

— Ваше превосходительство, прикажите возобновить подписку на журналы по судостроению?

Я притворяюсь глупым:

— A вы что выписываете?

— Schiffbau, V.D. i, Engineering и проч.

— Конечно, продолжайте.

— Я не об этих журналах, а о журналах Совещания по судостроению.

— Но ведь они совершенно секретны; я их получал, когда был в Морском техническом комитете, как член Совещания, а остальные главные инспектора их не получали.

— Мы имеем их полный комплект, годовая цена триста рублей.

— Нам сказано вести дело на коммерческом основании, продолжайте подписку.

Прошло пять лет. Зимой 1920/21 г. жил у меня Ив. К. Григорович, ибо у меня были дрова, а у него не было. Как-то рассказываю ему о журналах Совещания по судостроению. Он меня перебивает, вспоминая прошлое:

— Теперь я понимаю, в чем дело. Встречаю как-то — катит по Невскому на великолепном рысаке чиновник из типографии Морского министерства, получающий 900 рублей в год жалования. Думаю, откуда сие?

По 300 рублей за экземпляр журнала. Наверное, расходилось 250–300 экземпляров; это 75 000-90000 рублей в год, в пять рад больше оклада министра».

И так вскрывались коленкоровые конверты с бумагами секретного и конфиденциального содержания.

Отвечая же на вопросы, возбужденные все тем же Брутом — каков, однако! — и вынесенные на заседание комиссии обороны Государственного совета, Крылов, в частности, говорил: «Что касается третьего вопроса — не устареют ли корабли за время постройки, — то прежде всего надо дать точное определение того, что разумеется под словом «устареют».

Обыкновенно требуют, чтобы проектируемый корабль был при начале проектирования сильнейшим кораблем в мире.

Если это так, то я отвечу, что наши линейные корабли устареют не за четыре года своей постройки, а с завтрашнего дня.

Если это требование рационально, то какое вы имеете основание полагать, что Государственный совет наших политических противников глупее нас с вами? Если вы сегодня мне, вашему главному инспектору кораблестроения, предъявите это требование, то их главный инспектор кораблестроения, начав проектировать линейный корабль завтра, получит такое требование от них и должен будет принять во внимание и наш корабль и проектировать корабль сильнее нашего. Не о едином дне надо заботиться, а предвидеть, что можно, и проектировать корабль так, чтобы он возможно долгое время оставался боеспособным и мощным. Вот что положено мною в основу проектирования наших линейных кораблей».

Крыловым же собственноручно составлены и следующие основополагающие документы по Большой кораблестроительной программе России. И первый из них — это, конечно: