Крылов

— Спасибо вам, давно я так не смеялся, как сегодня.

И вновь, летом 1908 года, раздались аплодисменты докладу генерала Крылова. На этот раз его убедительную речь, продолжавшуюся 45 минут, приветствовали члены оборонной комиссии самой высшей инстанции России — Государственного совета. Побывав в Русском музее, нельзя не обратить внимания на то, как представил заседание совета И.Е. Репин.

Государственных мужей запоздало заинтересовало вдруг: «Отчего в Цусимском бою наши корабли опрокидывались?»

И далее: «Не ждет ли подобное те корабли, которые скоро будут закладываться на стапелях Балтийского завода?»

Так и подмывало прирожденного знатока русской речи если не начать, то тут же после вступления произнести: «Не хвались идучи на рать…» Но, подумав, не рискнул. Слишком свежа была боль о пяти тысячах погибших моряках, об ушедшем с кораблем Степане Осиповиче Макарове. Лучшая память о них — боевые корабли, которые вот-вот должны были с кальки перейти на плаз, а с него и на стапели… Впрочем, лично для него они сошли с них, он представлял их, каждый в отдельности, до мельчайших подробностей. Он видел их в могучем скоростном движении, слышал, как корабельные форштевни разваливали непокорные морские волны, видел позади них бурунные дорожки от мощных ходовых винтов. Это правильно забронированные красавцы, легкие на вид, как недавние корветы со скошенными мачтами. Нет, ни один из них не перевернется вверх килем от одного попадания ниже ватерлинии — он ручается за это своей честью. К тому же каждый из них снабжен таблицей непотопляемости, позволяющей командиру в считанные секунды принять абсолютно верное решение для спасения корабля. Они сильны, эти завтрашние корабли, наступательным и оборонительным огнем… Они…

Но Крылов не стал живописать. Деловым людям нужны деловые объяснения, и Крылов прибегнул к своему излюбленному способу убеждать сомневающихся — убеждать стройными цифровыми выкладками. При этом он так вдохновлялся, что аудитории не очень уж редко казалось, что перед нею маг.

Крылов убедил, конечно, членов Государственного совета, отбил очередную закулисную атаку. Но вопросы, испытывающие крепость нервов, продолжали задаваться. Кто их истинный автор? Не он ли вел руки чиновников-правоведов, которые, составляя доклад о праве сообщения проектных данных иностранным фирмам, перепутали некоторые статьи? Ну, что за беда? А что произошло с министром, который, доверяя, зачитывал этот самый доклад? А вот что: после произнесения этого злополучного параграфа нашелся дотошный депутат, который выискал истинное звучание «ошибочно» вписанного параграфа. Он же гласил не о корабле, а о наказании за самовольную порубку казенного леса. Как говорится, «в огороде бузина, а в Киеве дядька»: в зале хохот, дотошливому депутату — так ли уж он дотошлив, а может быть, его кто-то нацелил? — аплодисменты, а докладчику — отставка.

Нет, с Крыловым такого произойти не может — он сам, как мы видели и еще увидим, дока по части законов и уложений, но в арсенале закулисного автора соблазны не только для писарей и военных стряпчих.

Прочитан еще один доклад в Государственной думе. От его сути председатель комиссии обороны, как свидетельствует Крылов, «пришел в ярость».

— Я считаю ваш доклад совершенно неуместным, — заявил Гучков.

— Я исполняю приказание морского министра.

— Мы не можем знать, что в морской технике составляет секрет.

— Вот мне и нужно было, чтобы вы сознались в своем незнании и о том, чего не знаете, не говорили бы и зря не придирались.

— Я закрываю заседание.

— Благодарю вас, а то у меня в Морском техническом комитете дело стоит.

Не очень-то легко достался этот искрометный диалог: Гучков был Гучковым, его простое неудовольствие могло обернуться большими неприятностями. Но Крылов всегда был готов к лобовому столкновению с вершителями судеб России такого плана, как Гучков. Они не оставили еще мысли если не опорочить развернутое инженерами-патриотами дело, то хотя бы затормозить его своим вмешательством. Откровенное зло это вмешательство — тем больше чести сумевшим отбить его натиск. И вот уже па стапелях Балтийского и Обуховского заводов начали клепать корпуса линкоров. Непременное условие: «Корабли должны быть построены на русских заводах, русскими силами, из русских материалов» — выполнялось в полной мере.

На душе стало легче, административные действия обрели большую свободу и стали увереннее. Меткого, блещущего афоризмами языка Крылова стали побаиваться и министры вместе со своими товарищами.

Судовой архитектор, выполняя заказ по бытовому убранству линкора, украсил адмиральскую каюту кушетками и козетками, мягкой мебелью в стиле французских Людовиков. Просмотрев проект, председатель Морского технического комитета начертал на нем такую вот резолюцию: «Со своей стороны полагаю, что убранству адмиральской каюты более подобает величавая скромность кельи благочестивого архиерея, нежели показная роскошь спальни развратной лицедейки».

Просмотрел проект и товарищ министра, адмирал. Просмотрел и мечтательно произнес:

— А ведь красиво.

— Красиво, ваше превосходительство, но в бою вредно.

«Помни войну» — этот наказ Макарова его ученик и последователь Крылов соблюдал неукоснительно.

«Мне довелось участвовать в совещаниях по рассмотрению проектов, проходивших под руководством Крылова, — писал в «Морском сборнике» в 1945 году профессор А.П. Шершов. — С полным знанием дела, ясностью, без обычных ранее проволочек он вел эти совещания и исключительно успешно разрешал спорные вопросы, ставя часто в тупик заграничных специалистов, полагавших, что они будут играть основную роль. Привлечены были к работам наши заводы и молодые силы. В результате был создан русский проект линейных кораблей типа «Севастополь» — по тому времени наиболее совершенный по конструкции корпуса, расположению вооружения и защиты. Корабли эти оправдали себя на деле и до сих пор не утратили своего боевого значения».

Одним из тех, кто составлял «молодые силы», работавшие под руководством Крылова, был корабельный инженер, удостоенный ордена за храбрость в Цусимском бою, революционер-большевик В.П. Костенко. О нем, русском морском офицере, автор «Цусимы» А.С. Новиков-При-бой писал: «…меня не прельщали ни ордена, ни богатства. Я хорошо знал, что все это достается людям не обязательно даровитым и честным. Но мне до болезненной страстности хотелось быть таким же умным и просвещенным человеком, каким представлялся в моих глазах Васильев (под этой фамилией выведен в «Цусиме» Костенко. — В. Л.), хотелось так же, как он, находясь даже на военном корабле, читать Маркса и гениальные произведения других мыслителей, так же, как и он, свободно разбираться во всей путанице житейской чертовщины».

А вот что писал сам Костенко: «До весны 1910 года работа шла без провалов, благополучно. Но в марте 1910 года (по доносу Штакельберга. — В. Л.) я был арестован в Петербурге на своей квартире жандармским управлением».

Подробно об аресте и о том, что за ним последовало, рассказывал и Крылов: «Как-то в марте 1910 года сижу у себя в кабинете, докладывают:

— Вас желает видеть корабельный инженер Маслов.

— Просите.

Входит Маслов:

— Ваше превосходительство, я живу в одних меблированных комнатах с Костенко. Сегодня ночью пришли жандармы, произвели обыск, аабрали разные бумаги и его самого и увезли.

— Скажите, был при этом капитан первого ранга Зилоти?

— Нет, не был.

— Если Зилоти не был, то был его помощник лейтенант Славинский?

— Нет, не был.

— Значит, от Главного морского штаба никого не было?

— Никого.

— Благодарю вас.

Между тем существовало высочайшее повеление, чтобы при обыске или аресте морского офицера был непременно или старший адъютант Главного морского штаба (в то время Зилоти), или младший адъютант (Славинский); значит, здесь было явное нарушение этого повеления».

Мгновенно оценив положение — талантливый инженер, достойный человек и офицер в цепких жандармских руках! — Крылов решил сделать все возможное для его освобождения, использовав на первый случай и чисто формальный момент, которым пренебрегли жандармы. Взбудораженные именно этим моментом, затрагивающим честь морского офицера, союзниками Крылова стали и старший адъютант Главного штаба, и помощник начальника штаба, и собственно его начальники, и, наконец, морской министр, которому генерал Крылов по-уставному отчеканил: