Страница 38 из 47
«…Климент Ефремович Ворошилов, — писал Леонид Ильич, — принадлежал к числу тех деятелей, которые умели обстоятельно разбираться в необходимости или преждевременности тех или иных крупных государственных мероприятий. Он выступил за целину, а потом, приезжая в Казахстан и видя бескрайние пшеничные нивы, с радостью говорил мне — Как хорошо, что мы пошли сюда! На этих просторах вызревает помощь и белорусскому, и смоленскому, и вологодскому мужику. Притом действительно скорая помощь. Ей-ей, хоть рисуй на машинах с целинным зерном желтый крест — под цвет этой пшеницы… Крепко она нас выручит, крепко!».[17]
В лице Климента Ефремовича мы все видели и легендарного полководца, и видного государственного, партийного деятеля, и военного дипломата, и человека высокой культуры. И я счастлив, что партия доверила мне в течение целого ряда лет проходить замечательную школу общения с ним, верным сыном нашей социалистической Родины.
Глава десятая. В годы мирные
В октябре 1950 года я был переведен на службу в Генеральный штаб. К тому времени заканчивалась и моя заочная учеба в академии. Правда, теперь уже в военно-юридической.
Здесь хочу снова отвлечься, чтобы в который уже раз сказать доброе слово о К. Е. Ворошилове. Он очень высоко ценил тех людей, которые совмещали нелегкую армейскую службу с заочной учебой. Стремился во всем помогать им. Оказывал большую помощь и мне. В частности, распорядился, чтобы Л. А. Щербаков и Б. С. Сахаров всю юридическую литературу, поступающую на его имя, тут же передавали мне. Вполне понятно, что все это сыграло немалую роль в благополучном завершении мною академической программы.
И вот я уже возглавляю секретариат начальника Генерального штаба генерала армии Сергея Матвеевича Штеменко. Прямо скажу, что опыт работы, приобретенный в правительственном аппарате, позволил мне сравнительно быстро освоиться и с новыми служебными обязанностями.
Однако служба в Генштабе имела и свои особые, присущие лишь ей условия и требования. В то время американский империализм как раз развязал агрессию в Корее, все более нарастал шквал «холодной войны». Нужна была особая бдительность, неустанная забота о дальнейшем повышении боевой готовности наших Вооруженных Сил. И эта забота, что вполне понятно, в первую очередь ложилась на Генеральный штаб, отражалась на всей его деятельности.
Словом, ритм работы в Генштабе был очень напряженным. В том числе и у нас в секретариате. Нередко случалось так, что министр Маршал Советского Союза А. М. Василевский и начальник Генерального штаба генерал армии С. М. Штеменко вызывались поздней ночью в Кремль и находились там на совещании у Генерального секретаря ЦК ВКП(б), Председателя Совета Министров СССР И. В. Сталина до четырех-пяти часов утра. Затем следовал короткий перерыв на отдых, после чего, с 10.00, снова начинался многотрудный рабочий день.
Каждому понятно, насколько важны здесь были высокая организованность и четкость в работе. И пример этой четкости и организованности подавал сам Сергей Матвеевич Штеменко. Его распоряжения всегда отличались ясностью и конкретностью. Бывало, уходишь от него, получив задачу, и полностью осознаешь, что и как тебе надо сделать, к какому сроку.
Отмечу одновременно, что генерал армии С. М. Штеменко был довольно строг в отношении тех людей, которые не отличались особой исполнительностью. Но строгую служебную и партийную требовательность сочетал с вниманием и заботой о человеке.
Кстати сказать, Сергей Матвеевич сам прошел хорошую школу выучки в Генштабе, придя сюда еще в 1940 году на должность помощника начальника отдела Оперативного управления.
Но особенно ярко организаторский талант С. М. Штеменко проявился в годы Великой Отечественной войны. И сужу я об этом не только по прочитанному о нем в книгах, но его личным мемуарам, но и по праву очевидца. Не раз приходилось слышать высокую оценку его способностей и от К. Е. Ворошилова.
Сказанное мной «по праву очевидца» — не оговорка. Несколько позднее мне довелось работать под руководством Сергея Матвеевича в Группе советских войск в Германии, затем в пору, когда он занимал должность начальника Штаба Объединенных Вооруженных Сил стран Варшавского Договора. И всегда я не переставал удивляться его титаническому труду, разносторонним знаниям, богатому жизненному опыту.
Однако вернусь к более раннему времени своего повествования. Что касается моей службы в послевоенную пору, в частности в пятидесятые годы, то замечу, что тогда нередко проводились различного рода оргмероприятия, следствием которых были частые переназначения. Так, с середины пятьдесят третьего года я оказался одним из помощников заместителя начальника Генштаба генерала армии Героя Советского Союза Михаила Сергеевича Малинина.
Стиль работы М. С. Малинина был несколько отличным от стиля С. М. Штеменко. Помнится, едва ли не в первый день моего заступления на новую должность он пригласил меня к себе и предложил:
— Присаживайтесь, товарищ Петров. Давайте-ка вместе продумаем весь перечень вопросов, которые нам следует разрешить при поездке в загранкомандировку.
И так бывало неоднократно. Он считался с мнением собеседника, доверял людям. А там, где это было необходимо, тактично поправлял.
Или еще один случай. Как-то Михаил Сергеевич вызвал меня к себе и, протянув телеграмму, попросил разобраться в указанном в ней происшествии и доложить, следует ли предавать суду военного трибунала сержанта, совершившего проступок.
— Мне как военному юристу многое непонятно в содержании телеграммы, — сказал я, прочитав ее. — Позвольте, товарищ генерал армии, взять ее с собой, более внимательно ознакомиться с другими документами, согласовать все с Главной военной прокуратурой, а уж затем доложить вам свое мнение?
— Хорошо, — согласился М. С. Малинин, — поработайте.
Разбираясь с проступком, который совершил сержант П., я пришел к выводу, что судить сержанта не за что. Необходимая самооборона, примененная им, была правомерной. Так и доложил М. С. Малинину. Конечно, всесторонне обосновав свой вывод. Михаил Сергеевич согласился со мной.
В сентябре 1953 года на должность заместителя начальника Генерального штаба пришел генерал армии Г. К. Маландин. Кстати, мой земляк, уроженец города Нолинска, что в Кировской области. Я был назначен к нему офицером для особых поручений.
Германа Капитоновича мы уже знали. Это был очень образованный, обаятельный человек. В этом лично я снова и снова убеждался, поработав с ним не только в Генштабе, но затем и в Главном штабе Сухопутных войск, где он позднее был его начальником — первым заместителем главнокомандующего Сухопутными войсками. Не раз генерал армии Г. К. Маландин брал меня с собой на войсковые и командно-штабные учения, в частности в Прикарпатский и Ленинградский военные округа. И везде я видел его спокойным и уравновешенным, но и в меру строгим, когда того требовала обстановка. Мы, его подчиненные, знали, что, несмотря на эту строгость, наше личное достоинство все же никогда не будет унижено. Герман Капитонович всегда умел вовремя остановиться.
Однажды после войсковых учений в Прикарпатском военном округе Г. К. Маландин приказал мне:
— Михаил Иванович, узнайте, скоро ли будет готов проект разбора учений?
— Минут через сорок, товарищ генерал армии, — доложил я.
— Как будет готов, заходите ко мне со всей группой.
После просмотра отпечатанного машинистками материала Герман Капитонович заметил, что проект разбора получился в основе своей неплохой. Но кое-что все-таки надо подправить. Указал места. И мы, его помощники, начали снова вчитываться в каждый пункт доклада, проверяя и себя, так ли учтены указания Г. К. Маландина.
И тут хочу подчеркнуть, что когда Герман Капитонович замечал, что мы в чем-то с ним не согласны, то давал возможность высказаться, доказать свою правоту. И нередко соглашался с нашими доводами, изменял прежнее решение. Стоит ли говорить, что это был прекрасный стиль работы?
17
Брежнев Л. И. Целина, М., 1979, с. 32.