Страница 25 из 47
Кстати, Климент Ефремович тоже всегда помнил о том грозном моменте на КП дивизии и был искренне благодарен отцу и сыну Мерецковым за боевую выручку.
К. Е. Ворошилов вообще никогда не забывал доброго к себе отношения или дружеской поддержки в трудную минуту. Старался и сам в любом случае прийти на помощь к тем людям, которые в ней нуждались, подбодрить человека хотя бы словом участия. В этой связи вспоминаю такой случай. 20 января 1943 года генерал И. И. Федюнинский выехал в район рощи «Круглая» для уточнения обстановки на месте. И получил там довольно серьезное ранение. После первой же перевязки его по настоянию К. Е. Ворошилова отправили в деревню Горка, в госпиталь, где находился уже тогда известный хирург А. А. Вишневский.
А через несколько дней, освободившись на время от забот, Климент Ефремович решил навестить раненого генерала. Как вспоминал потом сам Иван Иванович Федюнинский, маршал, поздоровавшись, начал первым делом снимать с него «легкую стружку»:
— Осторожнее бы вам надо, Иван Иванович! И вообще, слишком уж часто бываете под огнем. И иной раз без особой надобности. Так можно ведь и голову потерять. Учтите это на будущее.
— Но, товарищ маршал, вы ведь тоже частенько находитесь там, где стреляют, — напомнил Федюнинский.
— Ну, я — другое дело, — улыбнулся Ворошилов. И добавил: — Но ведь и то не в передовых траншеях. А вы…
Как опять-таки вспоминал позднее генерал И. И. Федюнинский, сам факт приезда к нему маршала, представителя Ставки, его дружеское «снятие стружки» были для него своего рода бальзамом на раны.
Долго, очень долго терзали гитлеровцы осажденный город на Неве. Они сжимали его тисками голода, калечили беспрерывными бомбежками и артиллерийскими обстрелами, желая обескровить Ленинград, сломить волю его защитников. Командующий группой немецко-фашистских армий «Север» генерал-фельдмаршал фон Кюхлер настойчиво требовал от командующего 18-й армией генерал-полковника Линдемана во что бы то ни стало удержать шлиссельбургский выступ, чтобы иметь возможность продолжать блокаду Ленинграда и впредь доставать огнем своих орудий наши коммуникации по Ладожскому озеру. Не раз врагу казалось, что город вот-вот падет. Гитлер, к примеру, самоуверенно заявлял: «Немецкие гренадеры, прошедшие с победой все расстояние от Восточной Пруссии до пригородов Ленинграда, найдут в себе силы пройти оставшийся десяток километров»[9]
Но этим надеждам не суждено было сбыться. За семь дней ожесточенных, кровопролитнейших боев в январе войска Ленинградского и Волховского фронтов прорвали оборону врага, нанеся ему при этом огромный урон. Прорыв блокады явился переломным моментом в общей битве за Ленинград. Улучшилось положение города, Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота, появились новые возможности для тесного их взаимодействия с Волховским фронтом.
Да, прорыв блокады Ленинграда явился событием огромного военного, политического и экономического значения. Это был окончательный провал расчетов фашистского командования на удушение города на Неве, полной ликвидации Балтийского флота.
Замечательная победа защитников Ленинграда была высоко оценена советским народом, всем прогрессивным человечеством. В адрес героических ленинградцев со всех, концов планеты шли тысячи телеграмм и писем, в которых их горячо поздравляли с прорывом блокады. Прислал поздравление и президент Соединенных Штатов Америки Франклин Рузвельт. В специальной грамоте, адресованной Ленинграду, оп писал:
«От имени народа Соединенных Штатов Америки я вручаю эту грамоту городу Ленинграду в память о его доблестных воинах и его верных мужчинах, женщинах и детях, которые, будучи изолированными захватчиком от остальной части своего народа и несмотря на постоянные бомбардировки и несказанные страдания от холода, голода и болезней, успешно защищали свой любимый город в течение критического периода от 8 сентября 1941 года до 18 января 1943 года и символизировали этим неустрашимый дух народов Союза Советских Социалистических Республик…»
Сразу же после прорыва блокады началось строительство железной дороги Поляны — Шлиссельбург и железнодорожного моста через Неву. Несмотря на мороз, неоднократные бомбежки и артналеты врага (ведь фашисты не были окончательно отброшены от стен города), мостовики и дорожники работали не покладая рук. Благодаря их мужеству и упорству 33-километровый железнодорожный путь и мост через Неву были возведены всего за 15 дней вместо 20 по заданию. Этот трудовой подвиг совершили 9-я и 11-я отдельные дорожные бригады и специальные части Наркомата путей сообщения под общим руководством И. Г. Зубкова.
Первые поезда пошли в Ленинград в ночь на 6 февраля. Они доставили туда продовольствие, оружие и боеприпасы. А всего до конца года по вновь наведенному пути проследовало в город на Неве 3104 поезда. Вполне попятно, что все это значительно приблизило день полного освобождения Ленинграда от блокады.
День 6 февраля мне памятен особенно. Именно в этот день для доставки пакета с личной информацией и за получением совершенно секретных документов в Ставке, связанных с дальнейшими операциями Ленинградского и Волховского фронтов, Климент Ефремович направил в Москву Л. А. Щербакова и меня.
Наш путь со станции Новый Быт, куда до этого переместился поезд К. Е. Ворошилова, лежал через Волхов, Тихвин, Неболчи, Валдай, Калинин. Почти сутки нам потребовались для того, чтобы добраться по этой дуге до столицы. В пути сделали всего лишь три пятнадцатиминутные остановки. И то для дозаправки машины бензином. Устали, конечно, здорово, но виду никто не подавал. Главное — дело.
В Москве пробыли два дня. Наконец Л. А. Щербаков получил в Ставке необходимые документы, и мы тронулись в обратный путь, на Волховский фронт.
До Калинина добрались благополучно. Но вот в районе Неболчи, Тихвин нас застала сильнейшая метель. Дорогу вмиг замело. Поначалу пытались подталкивать машину руками. Но она так часто застревала в снегу, что мы, окончательно выбившись из сил, решили передохнуть, а утром (дело было поздней ночью) двинуться дальше.
Пока еще из машины не выдуло тепло, заснули. Проснувшись же, обнаружили, что ни одна дверца не открывается. Нас занесло. Но кое-как выбрались наружу.
Ветер, к счастью, уже стих. Кругом — белая безлюдная целина. И ночь. Щербаков приказал мне:
— Михаил Иванович, ищите дорогу. И сколько бы ни потребовалось времени, добирайтесь до первого телефона, связывайтесь с Борисом Сергеевичем Сахаровым (начальник охраны К. Е. Ворошилова. — М. П.), просите немедленной помощи. Пусть высылает навстречу грузовик повышенной проходимости. Иначе нам не выбраться.
Пошел по сугробам вперед. Куда ни кинь взгляд — ни одного огонька. Полнейшая неизвестность. Лишь телеграфные столбы уходили куда-то в ночь.
Поначалу торил путь без отдыха, держа направление по этим столбам, потом пришлось на несколько минут делать остановки, чтобы перевести дух. Время, чувствовалось, уже близилось к рассвету, а впереди ни малейшего признака жилья…
Прошло еще около часа. И вдруг на горизонте показались-таки силуэты домов! Прибавил шагу. Подошел к первому дому, в подслеповатом окошке которого мерцал огонек. На мое счастье, в избе как раз размещался промежуточный узел военной связи.
Меня встретил капитан. Я предъявил ему свои документы, сообщил, что являюсь адъютантом представителя Ставки ВГК Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова. Попросил связать меня с маршалом через позывной «Кама». Но капитан ответил, что такого позывного уже нет.
— Значит, его сменили, пока мы были в пути, — говорю я и настаиваю на соединении меня с вагоном маршала. Капитан, порывшись в справочниках, дал наконец приказ телефонистке соединить…
— Кто это? — послышалось в телефонной трубке.
— Это я, Петров, — отвечаю, узнав голос Бориса Сергеевича Сахарова. И тут же излагаю свою просьбу.
— Машина немедленно выйдет навстречу, — заверил далекий голос.
9
ЦАМО СССР, ф. 217, оп. 205358, д. 18, л. 34.