Сизые зрачки зла

Ситуация становилась все жестче, и Платон вдруг осознал, что готов костьми лечь, чтобы Бунич никогда не получил ни ту, ни другую. Он вспомнил брошенные ненароком слова попадьи о юном Леве, влюбленном в его мать, и его передернуло от брезгливости: во всем этом было что-то противоестественное. В душе Горчакова вскипело бешенство. Хватит! Он и так дал этому ловеласу слишком много времени на всякие выкрутасы, пора вмешаться в разговор:

– Как дела в вашей шахте, Вера Александровна? – начал он. – Помощь не требуется? Я с радостью помогу…

Хозяйка предсказуемо отказалась:

– Благодарю, но мы с Марфой пока справляемся. Через пару-тройку дней новый обоз соберем и в Смоленск отправим.

– Пожалуйста, не ездите больше сами, пошлите кого-нибудь, – попросил Платон, не решаясь при сестрах заводить разговор о нападении.

– Мне некого послать. Марфа целыми днями занята на работах, сейчас сев, она не может уехать. Теперь солью занимаюсь я одна, так что и продавать сама поеду.

В их разговор вмешался Бунич:

– Я свою соль повезу на продажу недели через три и с радостью захвачу и ваш товар. Зачем вам самой утруждаться?

– Благодарю, но я уже наладила определенные связи и не хотела бы перепоручать свои дела другим, – отказалась Вера.

Горчаков все гадал действительно ли Бунич в своем письме сделал предложение, или послание касалось каких-нибудь дел. Лев Давыдович глядел на Веру нежно и заискивающе, а она была с ним любезна, но не более того, и это вселяло надежду.

«Может, она уже отказала ему? – предположил Платон. – Скорее всего, пока нет, иначе он не позволял бы себе нежных взглядов, а держался бы скромнее. Неужели она выбирает между ним и мной? Никогда бы не подумал, что буду стоять в очереди, ожидая решения своей судьбы».

В застольных беседах царил Бунич. Платон лишь изредка вставлял фразы в общий разговор и еле досидел до конца ужина. Когда гости вслед за Верой наконец-то поднялись из-за стола, он обрадовался. Этот неудачный визит заканчивался, и он мог увезти сестер домой, но вездесущая Полина смешала все его планы, пристав к хозяйке:

– Вера Александровна, а можно посмотреть ваш дом?

– Конечно, пойдемте, там еще много работы, но главное уже проступило.

Вера накинула на плечи шаль и зашагала к дверям, гостьи поспешили за ней, Платон и Бунич замыкали шествие. В теплом мареве обнявших Солиту весенних сумерек грациозная фигура молодой графини казалась видением из волшебной сказки.

– Что, хороша? – услышал Платон голос соперника. – Я сделал графине предложение, скоро она станет моей невестой.

– Вы уже получили согласие Веры Александровны?

– Это лишь вопрос времени, – отрезал Бунич, но особой уверенности в его голосе не было.

– С дамами не все решается временем! – с облегчением отозвался Горчаков.

Они вошли в широкие двери главного дома. Стоя посреди овального вестибюля с белеными стенами, Вера что-то рассказывала гостьям. Пол здесь уже вымостили плитками из белого и черного мрамора, а от стены широкой спиралью взлетала на три этажа мраморная лестница.

– Здесь все освещается окнами из купола, – объясняла Вера, – а со временем мы восстановим и висевшую здесь люстру. Она упала при пожаре, но все-таки сохранилась. Нужно только найти хороших медников, чтобы выправить покореженные части.

– Что же вы раньше не сказали, Вера Александровна? – удивился Бунич, – я привезу вам мастеров, есть хорошая артель в Смоленске, они там храмы после Наполеона восстанавливали.

Соперник вновь воспользовался моментом: он встал рядом с Верой и, слушая рассказ о планировке дома, с восторгом поддерживал каждое ее слово.

«Пусть петушится… Надеюсь, что Вера не так глупа, чтобы купиться на дешевую лесть», – с надеждой подумал Платон.

Вступать в конкуренцию с Буничем было унизительно, и он еле дождался той минуты, когда смог попрощался и, усадив сестер в коляску, отправиться домой. Старательно избегая любых вопросов, он ехал впереди, а дома собирался сразу же отправиться спать. Однако отдохнуть ему не пришлось: в Хвастовичах его ожидал измотанный и озадаченный исправник.

Какое ужасное разочарование!.. А ведь начиналось все вполне удачно: в Смоленске Щеглов быстро установил личности убитых бандитов – ими оказались два отпетых бездельника, промышлявших на побегушках у местных купцов. За пару монет эти пройдохи запугивали несговорчивых продавцов, а иногда сопровождали обозы с товаром в обе российские столицы. С этими типами все было ясно, да и заказчик просматривался – кто-то из отказавшихся покупать соль купцов или все они вместе взятые. Но как только к исправнику пришло понимание суди дела, так жизнь опять смешала ему карты, перевернув все с ног на голову. Факты недвусмысленно доказывали, что сбежавший с места нападения третий преступник почти неделю жил у Щеглова под самым носом, и самое главное, по всему выходило, что ниточка от этого злоумышленника тянутся в саму столицу.

Положение сложилось – хуже некуда, и исправник, не откладывая в долгий ящик, помчался в Хвастовичи. Ведь из всей местной публики лишь князь Горчаков мог пролить свет на хитросплетения столичной политики, а без этого, похоже, нынешнее дело не имело шансов. Надеясь, что хозяин еще не спит, капитан подъехал к крыльцу уже затемно, но Горчакова пока не было дома, и лакей проводил Щеглова в кабинет. Через полчаса вернулся князь, и, поздоровавшись, поинтересовался:

– Давно ждете, Петр Петрович? Может, выпьете что-нибудь?

– Я здесь с полчаса, ваша светлость, а рюмки не откажусь. Если не возражаете, предпочитаю анисовую.

– Ну, и я с вами за компанию, – решил Горчаков и, налив две стопки водки, поставил между ними маленькую тарелочку с очень черным плотным хлебом. – Закусывайте, этот хлеб мне присылают из монастыря на Бородинском поле. Его жена командира моих братьев Маргарита Тучкова построила на месте гибели мужа. Она там игуменьей стала. Я монастырю деньги жертвую, а она мне в благодарность – хлеб.

– Необыкновенный вкус, никогда подобного не ел, да и под водку очень хорошо. – попробовав, похвалил исправник. – Спасибо за угощение, только я хотел бы о деле поговорить.

– Слушаю… Какие у нас новости?

– Очень странные, и я бы сказал противоречивые, – начал Щеглов. – Сначала все шло довольно предсказуемо. Молодцов наших в Смоленске сразу опознали, как двух прохвостов, промышлявших при ярмарке. Там, в жандармской команде, никого не удивило, что эти бандиты пытались нас ограбить. Все считали, что рано или поздно они чем-то подобным и закончат. Впрочем, может, мы и не первые их жертвы.

– Так в чем же странность? Вы выяснили, кто их нанял? Кто-то из перекупщиков, соперник Горбунова?

– Этого я не выяснил, да и ничего мы теперь не узнаем – покойники не скажут, а заказчики отопрутся. Однако я не все вам рассказал. Я лишь успел добраться до дома, когда на соседней улице стрельба началась. Есть у меня один постоянный дебошир – отставной солдат Силантий. Он двадцать пять лет в армии оттрубил, в военном поселении на жительство остался, да пару лет назад наследство в нашем уезде получил, и не малое. Тетку его богатый купец когда-то из крепостных выкупил, да своей законной женой сделал. Любил ее всю жизнь, только наследников она ему не принесла, так и достался после них моему Силантию двухэтажный дом и мучной лабаз. Вот он теперь все это сдает внаем и деньги пропивает, а как напьется, так во двор вываливается, да палит из ружья почем зря. Соседи пугаются и за мной посылают.

– И как этот Силантий связан с нападением? Это он был третьим? – поразился Горчаков. – Как вы это выяснили?

– Не был он третьим, наоборот, тот бандит у него в доме жил целую неделю, комнату снимал и кибитку свою с товаром в его дворе держал. Он – бродячий торговец и в здешних имениях был. Марфа Васильевна у него шляпку приобрела, а потом я его самолично на ярмарке видел, у него как раз те злосчастные четки, что вместе с сумкой пропали, купил.

Горчаков так и не смог понять его логики и уточнил: