Сизые зрачки зла

– Докатилась до того, что ревнуешь чужого поклонника и завидуешь бедной девушке, не сделавшей тебе ничего, кроме добра! – прошептала Вера.

Совесть тут же откликнулась мучительной болью под сердцем. Это казалось таким унизительным. Рассердившись, Вера заставила себя думать о том, что действительно важно – о своей семье. Она достала из-под подушки письмо сестры и, накинув шаль, подошла к окну. Заря уже окрасила небо первой ярко-алой полосой, и стало светло. Вера развернула лист и в очередной раз пробежала глазами письмо. Надин писала:

«Дорогая Велл, здесь все неплохо, если, конечно, так можно выразиться о наших делах. Суда над Бобом пока еще не было, и его судьба остается неизвестной. Мама ждет коронации в Москве, надеясь, что в этот торжественный момент царская семья не сможет отказать ей в просьбе – разрешить отправиться вслед за сыном.

Мы с бабушкой по-прежнему живем в столице. Я начала выезжать, обхожусь теми деньгами, что мы с тобой получили, и не позволяю ни бабушке, ни графине Кочубей тратить на меня свои средства. В свете меня принимают без энтузиазма, но вежливо, и этого достаточно, чтобы я смогла претворить свой план в жизнь. Правда, я пока не знаю, кто из холостяков сможет стать для меня достойным мужем, а для нашей семьи – защитой. Надеюсь, что к лету, когда ты вернешься, я уже выберу свою жертву, а может, и начну охоту.

Не только наша семья стала мишенью для любезного генерала Чернышева. Наталья Кирилловна узнала, что с князя Горчакова за легкое наказание для его младшего брата тот вообще потребовал отдать полк. Так что дядюшка действует с размахом, надеюсь, что хотя бы нами он подавится.

Все говорят, что суд над восставшими пройдет до коронации, и князь Горчаков обещал вернуться к этому времени в столицу. Передай с ним письмо о том, как складываются твои дела. Помни, что, в крайнем случае, мы сможем забрать у Баруся все наши деньги. Прошу тебя, не жертвуй своей жизнью, и если тебе там тяжело – возвращайся домой. Я уже по тебе соскучилась. Целую и жду. Твоя Надин».

Вера сложила письмо и улыбнулась. Сестра, как обычно, была абсолютно уверена в своих силах и своей правоте, заражая этой уверенностью всех вокруг.

– Спасибо тебе, умница, – прошептала Вера в распахнутую створку окна. Ей на мгновение показалось, что утренний ветерок отнесет ее слова Надин, – я тоже не буду колебаться, а буду делать то, что должна.

Она вылила воду из кувшина в фаянсовую миску и умылась. Потом взяла со столика щетку и стала расчесывать волосы. В окно ворвался теплый весенний ветер, а вместе с ним в комнату вплыл густой запах черемухи. Вдыхая медовый аромат, Вера подошла к окну. Ее сомнения и тяжкое настроение ушли вместе с чернотой ночи, она улыбнулась встающему солнцу и замерла, следя за краем алого диска, показавшегося из-за туч. Шаль соскользнула с ее плеча, а щетка замерла, запутавшись в тяжелой массе черных волос, но Вера этого не замечала, наблюдая за великолепной картиной, нарисованной природой. Не видела она и замершего у своего экипажа Платона Горчакова. Зато тот не мог оторвать от нее глаз: белая кожа ее груди отливала жемчужным блеском, водопад черных кудрей сбегал по плечам, теряясь за рамой окна, а прозрачные лиловатые глаза широко раскрылись, следя за солнцем. Вера Чернышева оказалась так упоительно хороша, что от нее просто невозможно было отказаться. Оставалось одно – завоевать, и он себе это клятвенно пообещал.

Глава 16

Обещание – дело святое, и Щеглов не собирался опаздывать на встречу с откупщиком, но до этого он хотел разобраться с тем, что же происходит с их товаром на ярмарке. Посему он поднялся почти на два часа раньше, чем обещал своим спутницам, быстро перекусил и вышел на залитую косыми утренними лучами улочку. Судя по времени, все торговцы уже должны были занять свои места в рядах, похоже, что так и было, ведь по улице катила лишь одна единственная крытая парусиной кибитка.

– Опаздываешь, братец, – добродушно заметил Щеглов, обращаясь к невысокому, очень худому вознице то ли кавказкой, то ли азиатской наружности, – небось, все места уже заняты, придется тебе с краю стоять.

– Ничего, барин, я постою, – отозвался тот, и ударил вожжами свою лошаденку. Та рванулась вперед и, быстро обогнав капитана, выскочила на рыночную площадь.

Здесь и впрямь было полно продавцов, да и покупателей уже хватало. На Щеглова сразу обрушился гомон толпы, ругань застрявших в заторах кучеров и крики зазывал. Исправник пробился к тому месту, где вчера оставили Осипа. Тот по-прежнему сидел на краю телеги, заполненной мешками с солью, как и предполагал Щеглов, их нисколько не убавилось.

– Ну что, Осип, не берут? – осведомился он.

– Нет, ваше высокоблагородие. Холера их забери совсем, чего им еще нужно? У нас ведь дешевая, так ни одного мешка не взяли.

– Ничего, возьмут!

От внимательного взгляда Щеглова не укрылось, что несколько праздных молодых людей – все рослые и плечистые в длинных поддевках и скрипучих сапогах – без цели прогуливались вокруг бедняги Осипа, грызли семечки и громко смеялись шуткам друг друга. Получалось, что именно эти подозрительные типы и отпугивали покупателей. Исправник решил пока не разгонять наглецов, а дождаться встречи с Горбуновым. Он достал часы и щелкнул крышкой. Пора было возвращаться к дамам.

– Ты не волнуйся, Осип, смотри за товаром, мы скоро будем, – распорядился он и зашагал в сторону маленькой улочки, ведущей к гостинице.

Давешняя кибитка, как и предсказывал Щеглов, стояла на самом краю рыночной площади. Бродячий купец, как видно, оказался неопытным или просто глупым, раз вместо того, чтобы пробиваться на видное место, загнал свою лавку на колесах к глухой стене дровяного сарая. Покупателей здесь не было вовсе, а плюгавый торговец, как будто и не беспокоясь по этому поводу, не спеша развешивал на выцветшей парусине кибитки свой товар.

– Кто дураком родился, уже не поумнеет, – пробормотал себе под нос капитан, скептически разглядывая результат трудов бестолкового торговца.

Платья висели косо, шали закрывали одна другую, казалось, что все сделано для того, чтобы никто не польстился на выставленные вещи. Щеглов не привык пропускать мимо своего внимания даже малейший беспорядок или нелепицу. Позабыв о времени, он двинулся в сторону кибитки с намерением разъяснить бестолочи, как нужно продавать товар, но его уже кто-то опередил. Плюгавый торговец почтительно слушал высокого плотного человека в длинном сером сюртуке и цилиндре. Мужчина стоял к Щеглову спиной, но что-то странно знакомое почудилось капитану его в полных плечах и грузной фигуре. Щеглов двинулся вперед, но был еще слишком далеко от кибитки, когда мужчина кивнул торговцу и стремительно отошел. Он удалялся, так ни разу и не оглянувшись, но Щеглов уже понял, откуда знает этого господина. Совсем недавно он видел человека, вот так же старательно распрямляющего плечи при ходьбе и размахивающего правой рукой, как будто в его кулаке что-то зажато.

«Так он же уехал в столицу еще неделю назад, – вспомнил Щеглов, – почему же застрял здесь? Надо разобраться…»

Капитан ринулся вперед, стараясь догнать человека в сером, но тот уже свернул на одну из улиц, разбегавшихся от площади. Щеглов понял, что даже если побежит, он все равно не сможет остановить подозрительного типа, а вот на встречу с графиней Верой и Марфой опоздает окончательно. Оставался один единственный вариант – расспросить торговца. Капитан протиснулся мимо двух десятков возов и добрался до парусиновой кибитки.

– Что хотел от вас граф Печерский? – властно спросил он торговца.

Худое горбоносое лицо мужчины побледнело и сделалось землисто-серым. Выкатив черные глаза, он замер и долго молчал, и лишь после нетерпеливого «ну!», выпаленного исправником, заговорил:

– Ваше высокопревосходительство, я не понимаю, о чем вы спрашиваете.

– Я говорю о человеке, только что стоявшем здесь! – уже раздражаясь, пророкотал Щеглов. – Я хорошо его помню и сразу узнал. Чего он хотел от вас?