Страница 4 из 12
Несмотря на внимание противоположного пола, Джейми был скромным парнем, что делало его еще более привлекательным.
– Ладно, Джейми, признавайся. Почему ты все еще дома? – Я взяла коробку кукурузных хлопьев. – Тебе же безумно нравилась жизнь в Мадриде. К тому же ты несколько месяцев работал в доме престарелых, чтобы заработать на поездку в Испанию.
Все жители дома престарелых обожали Джейми. Но Сара была его любимицей. Каждый вечер она просила половину неочищенного банана. Когда Джейми приносил его на подносе вместе с ужином, она прятала банан в ящик тумбочки и больше к нему не прикасалась. Но Джейми никогда не смеялся над ней и не требовал объяснений. Когда же директор дома престарелых сказал, что эта банановая история должна прекратиться, Джейми продолжал украдкой исполнять желание старушки.
Он пожал плечами:
– Я в любой момент могу вернуться в Мадрид.
Мы услышали рев пылесоса прямо под кухонной дверью.
– И мне нравится быть здесь, – продолжил он, но неуверенный тон этого высказывания выдал его с потрохами. Я бросила в него свой глянцевый журнал.
– Джейми Брукс, ты совсем не умеешь врать!
Он смущенно почесал затылок.
– Я вернусь, когда буду готов. Мадрид никуда не денется.
Он тронул меня до глубины души.
Когда мы с братом позавтракали, он сообщил мне, что у него назначена встреча с другом в городе.
– Хочешь пойти со мной?
– Этот друг – девушка?
– Нет, – зарделся он. – Почему ты спрашиваешь?
– Ты аккуратно причесан. – Густые локоны Джейми обычно растрепаны. – И от тебя несет лосьоном после бритья.
Я зажала нос двумя пальцами и рассмеялась.
В этот момент рев пылесоса резко оборвался, и на кухню вбежала мама с таким видом, будто хотела удостовериться, что слышала именно мой смех.
3
Я уже шесть недель жила с родителями. Мама снова начала работать в офисе. Джейми переехал в Лондон и нашел работу в компьютерной компании, но навещал нас каждые выходные. Для нас он был лучиком света в темном царстве.
Я испытывала странные ощущения, живя дома. Все казалось таким родным и знакомым, но легче от этого не становилось. Складывалось впечатление, будто я была на войне и вернулась домой покалеченным солдатом. Маме, папе, Джейми и мне понадобилось довольно много времени, чтобы привыкнуть к едва слышному скрипу колес. Из комнат убрали все предметы, затруднявшие движение инвалидного кресла, – будь то ковры или журнальные столики. Внутри и снаружи дома папа установил пандусы. Он и ванную комнату переделал: поставил раздвижную дверь и изменил положение раковины так, чтобы я могла самостоятельно воспользоваться унитазом. На кухне он прибил несколько низких полок для моих чашек и тарелок. Я вздрагивала всякий раз, когда видела мои пальто и куртки, висящие в прихожей почти у самого пола. А резиновые сапоги напоминали мне о прогулках вдоль моря и о волосах, развевающихся на ветру…
Я сварила себе утренний кофе и вдруг услышала цоканье копыт на улице. Осторожно выглянув в окно, я увидела нашу соседку Эмили верхом на лошади.
И вдруг я вспомнила о своей детской мечте – я хотела пони. Все началось, когда я увидела конных полицейских в Гайд-парке. Лошади показались мне такими большими и величественными, их шерсть переливалась на солнце, как папины начищенные ботинки. В тот вечер я составила грандиозный план.
Мы жили в доме с террасой, поэтому папа-архитектор мог бы спроектировать и построить в саду миниатюрное стойло. Я бы каталась на Умнице – так я назвала своего будущего пони, – в парке, кормила бы его морковью, а зимой он бы жил в доме и спал у камина. Я показала свой план маме, который состоял из зарисовок, таблиц, стрелочек и галочек.
– Кас, милая, но у нас сад размером с песочницу. И что я буду делать с Умницей, когда ты будешь в школе? Не возьму же я его с собой на работу!
– Я уже все продумала, – заверила я маму и обратила ее внимание на диаграмму, которая ясно давала понять, что ей надо бросить работу. На рисунке мама стояла у плиты, одетая в цветастый фартук и туфли на шпильках. Я часто спрашивала папу, когда же мама снова начнет работать, не выходя из дома.
– Ты же постоянно пережариваешь наши сосиски! Постоянно! – говорила я ему.
Изучив мои художества, мама внимательно посмотрела на меня.
– Зайка, я не могу бросить работу. – Она провела рукой по моим волосам. – Нам надо выплачивать ипотеку. И мне нравится работать.
Я начала рисовать каракули на моей диаграмме, чтобы скрыть подступившие слезы.
– Кас, однажды, когда ты будешь знаменитым врачом, ты поймешь меня. Не все женщины могут сидеть дома и вести хозяйство.
– Но…
– Никаких «но»! А теперь, во-первых, одевайся и, во-вторых, отправляйся в школу.
Но однажды настал день, когда я решила, что моя взяла.
– Сегодня после школы тебя будет ждать сюрприз, – сказала мама за завтраком. – Это не пони, но тебе понравится.
В тот день из школы меня забирал папа. Я уже рассказала всем своим друзьям, что родители купили мне собаку, и теперь мне не терпелось поскорее вернуться домой.
– Его зовут Генри, – сказал мне папа. – Он очень красивый. И он тебе очень понравится.
В саду меня ждала черепаха.
В подростковом возрасте я донимала маму просьбами завести собаку. Я клялась, что сама буду ее выгуливать, но мама всегда отвечала твердым отказом. Мотивировала она это тем, что у нее на шерсть аллергия.
– Все пушистое и живое может свести меня в могилу, Кас.
Когда мне исполнилось восемнадцать, я сдала выпускные экзамены на пятерки и уехала в Испанию работать волонтером. Я жила на ослиной ферме, служившей приютом и для других бездомных животных: собак, кошек, кроликов, свиней, куриц и коз. Это был дешевый способ посмотреть Европу и отличная возможность повозиться с животными. До несчастного случая я каждый год возвращалась в этот приют и получала необходимую дозу общения с братьями нашими меньшими.
Цокот копыт вернул меня к реальности. Когда Эмили бросила взгляд в сторону моего окна, я отпрянула от занавесок, словно она могла увидеть меня обнаженной.
В то утро я была дома одна. Папа выполнял какую-то работу для городской ратуши. Так что я решила написать своим друзьям Дому и Гаю: мы вместе лежали в больнице. Травма Дома почти такая же, как у меня, он тоже парализован ниже пояса. Медицинский консультант сказал мне, что у меня повреждение уровня Т12.
– Спинной мозг защищают кольца твердой костной ткани – позвонки, – объяснил он мне. – Вместе они формируют позвоночный столб, проще говоря – позвоночник. Семь позвонков в шее называются шейными. Верхний обозначается как С1, нижний – С7. Двенадцать позвонков в районе грудной клетки называются торакальными – от Т1 до Т12. Еще ниже располагаются поясничные нервы – от L1 до L5, и крестцовые нервы – от S1 до S5. Если позвоночник поврежден на каком-то из уровней, это значит, что пациент парализован ниже этого уровня. Чем выше травма, тем хуже. Если бы тебе не повезло, Кас, и ты повредила шейный позвонок, например С3, то ты не смогла бы двигать ни руками, ни туловищем, ни ногами. У тебя же Т12 полный – это значит, что ты не сможешь ничего чувствовать ниже пояса. Твоя травма влечет за собой паралич только нижних конечностей, – объявил он так, будто я выиграла первый приз в лотерее по инвалидности. – Тебе повезло.
Но, когда я не захлопала в ладоши от радости, он наконец отложил свои записи.
– Мне очень жаль, Кассандра. Ни одна травма не может сравниться с переломом позвоночника. Я просто хочу сказать, что все могло быть намного хуже.
Сначала я написала сообщение Доминику.
«Как дела? Что делаешь? Как бы странно это ни звучало, но я скучаю по больнице, по тебе и Гаю и даже по Джорджине!»
Я остановилась на мгновение, вспоминая, как Джорджина переворачивала меня, словно безвольный шматок мяса, чтобы проверить, не образовались ли у меня на спине пролежни.