Лорд Престимион

Но ответ он получил быстро: дело было совсем в другом. На склонах холмов Арвианды в изобилии росли деревья с толстыми стволами и широкими листьями в форме лодки, заглушившие почти все остальные растения; их бесчисленные листья, жесткие и вытянутые в стороны, почти металлические на вид, отражали золотистые лучи тропического солнца, и вся эта местность казалась позолоченной.

В городе Арвианда они навели справки о Дантирии Самбайле, но не узнали ничего определенного. Никто не готов был утверждать, что действительно видел проезжавшего здесь прокуратора, хотя в некоторых докладах сообщалось о каких-то неприятных незнакомцах, быстро проехавших по окраине города несколькими неделями раньше. Действительно ли они пытались уклониться от ответа, или жители Арвианды просто ненаблюдательны? Трудно сказать; но в любом случае у них ничего не удалось узнать.

— Продолжим наш путь? — спросил Септах Мелайн у Престимиона?

— Да, до самого побережья.

По другой сторону от Арвианды находились знаменитые топазовые рудники Зебергеда. Здесь добывали прозрачную разновидность этого драгоценного минерала, прозрачную, как самое тонкое стекло, и после полировки приобретавшую непревзойденный блеск. Но солнце над каменистой землей Зебергеда сияло так ярко, что из-за его блеска выходы топаза в дневное время не были видны. Поэтому рудокопы отправлялись на работу только в сумерки, когда топаз ярко сиял в последних лучах заходящего светила. Они метили сверкающие камни, накрывая их мисками. На следующий день рано утром они возвращались и вырезали помеченные куски породы, а потом отдавали мастерам, которые их шлифовали.

Престимион с интересом смотрел на все это. Но рудокопы Зебергеда, хотя они и подарили ему удивительные кристаллы чистейшего топаза, не могли дать никаких сведений о Дантирии Самбайле.

За Зебергедом небо потемнело от туч, тяжело повисших в небе, словно плотное, молочно-белое покрывало. Они вступали в дождливый Каджит-Кабулон, где клинообразные горы постоянно задерживали туманы, приплывавшие из южных морей, и превращали их в дожди. Действительно, они вскоре достигли зоны осадков, и после этого много дней не видели солнечного света. Дождь барабанил непрерывными струями. Он почти не прекращался, лишь иногда ненадолго ослабевал.

Джунгли Каджит-Кабулона были зелеными, зелеными, зелеными. Деревья и кусты буйно разрастались, тянулись к небу, их стволы пестрели яркими красными и желтыми грибами, которые вносили единственный всплеск ярких цветов. Кроны деревьев переплелись с лианами и превратились в практически сплошной шатер, по которому непрерывно хлестал дождь и просачивался каплями на землю. Пропитанную водой почву покрывал плотный ковер из пушистого зеленого мха, там и сям прорезанного узкими ручейками и многочисленными озерцами, и все они отражали и преломляли тусклый зеленоватый свет таким сложным образом, что часто невозможно было определить, падает ли свет сверху или поднимается от неизвестного источника в лесной подстилке.

Здесь тоже повсюду кипела жизнь на удивление разнообразных и многочисленных существ: прожорливые длинноногие жуки; тучи блох; жужжащие белые осы с полосатыми крылышками; синие пауки, свисающие на длинных паутинках с высоких деревьев; мухи с огромными рубиновыми глазами; алые ящерицы в желтых пятнах; плоскоголовые жабы. Таинственные маленькие создания прятались в трещинах скал, так что можно было разглядеть только их волосатые цепкие лапы. И время от времени на большом удалении можно было видеть какого-то тяжелого, мохнатого зверя, который не приближался к путешественникам, а сопел и вынюхивал что-то в джунглях, переворачивал своим раздвоенным хоботом куски мха в поисках тех существ, что обитали под ним. В зеленой тьме все принимало странные, чуждые формы: тощие хамелеоны выглядели серыми сучками, сучки походили на хамелеонов, змеи притворялись лианами, некоторые лианы очень легко было спутать со змеями. Гниющие стволы, лежащие в ручьях, легко было принять за притаившихся хищных гурнибонгов; но однажды, когда Гиялорис утром присел у ручья, чтобы умыться, он увидел, как то, что он счел бревном, лежащим в воде в нескольких футах от него, с ворчанием поднялось на четыре короткие лапы и медленно удалилось, щелкая длинной зубастой пастью, явно недовольное тем, что его потревожили.

Принц Тацтац, гибкий человек с оливковой кожей неопределенного возраста, который правил в Каджит-Кабулоне столько, сколько Престимион себя помнил, воспринял неожиданный приезд короналя в его провинцию так же хладнокровно, как, по-видимому, воспринимал все остальное. Он устроил для Престимиона щедрый пир в своем плетеном дворце в самом сердце джунглей. Это было открытое и полное воздуха сооружение, которое, по его словам, было выстроено в излюбленном стиле метаморфов из далекого Илиривойна, расположенного на другом континенте.

— Я строю новый дворец каждый год, — объяснил Тацтац. — Это позволяет сэкономить расходы на его содержание.

Они ели сладкие фрукты из тропического леса и копченое мясо, вкус и аромат которых были абсолютно незнакомы людям с Замковой горы, но вино, по крайней мере, было с севера и напоминало о доме. Играли музыканты; выступали жонглеры; три гибкие девушки, почти без одежд, исполнили сложный, соблазнительный танец. Престимион обсудил с принцем коронационные торжества, крепкое здоровье понтифекса и чудеса окружающих их джунглей, которые Тацтац считал самым красивым районом Маджипура, что было неудивительно.

Постепенно, когда вечер подходил к концу, беседа коснулась более серьезных вещей. Престимион постепенно заговорил о Дантирии Самбайле; но не успел он перейти к причинам его появления на юге, как принц Тацтац ловко перебил его и сказал, что он сам столкнулся с серьезной проблемой: это рост случаев необъяснимого безумия среди жителей его провинции.

— Мы здесь в общем очень уравновешенные люди, милорд. Неизменная мягкость и тепло нашего климата, красота и спокойствие окружающей среды, постоянная музыка дождя — вы даже представить себе не можете, ваша светлость, как благотворно все это влияет надушу.

— Это правда. Действительно, я этого представить не могу, — согласился Престимион.

— Но теперь, в последние шесть-восемь месяцев, совершенно неожиданно все изменилось. Мы видим, как самые солидные граждане внезапно встают и удаляются в одиночестве в лес, без каких-либо явных на то причин. Уходить от главных дорог, как вы понимаете, гибельно, ибо лес огромен, — наверное, вы его назовете джунглями, — и он может быть недобрым к тем, кто пренебрегает его требованиями. Пока что нам известно о тысяче ста таких исчезновений. Лишь немногие из тех, кто уходил, вернулись. Зачем они ушли? Что они искали? Они не в состоянии нам рассказать.

— Как странно, — смущенно ответил Престимион.

— И еще у нас было множество необычных случаев иррационального поведения, даже насилия, в самом городе, и даже есть жертвы… — Тацтац покачал головой.

На его гладком, обычно безмятежном лице появилось выражение страдания. — Это выше моего понимания, милорд. Здесь не произошло никаких перемен, которые могли бы вызвать такие катаклизмы. Признаюсь, что нахожу все это ужасным и внушающим тревогу.

Скажите, ваша светлость, вы слышали о подобных случаях в других регионах?

— Да, в некоторых, — ответил Престимион. Ему неприятно было снова столкнуться с проблемой, которую он, пораженный странным новым миром вокруг, умудрился выбросить из головы с тех пор, как покинул Лабиринт. — Я согласен: ситуация тревожная. Мы проводим расследование.

— Вот как. И несомненно, вскоре вы поделитесь с нами важными выводами. Не может ли быть причиной всего этого некое колдовство, как вы думаете, милорд?

Это моя теория, и здравая, по-моему. Что еще могло лишить разума сразу столько людей, как не могучие чары, которое какие-то темные силы наслали на нашу землю?

— Мы самым тщательным образом в этом разбираемся, — ответил Престимион, на этот раз достаточно резким тоном, так что Тацтац, имеющий большой опыт в общении с сильными мира сего, понял, что корональ желает закончить этот разговор. — Позвольте мне перейти теперь к другому вопросу, принц Тацтац. Фактически именно для этого я и рискнул приехать в ваш прекрасный лес…