Мать

Мать (Ивану). А он-то, пожалуй, уже изрядно переменился, а?

Иван прощается.

Иван. Товарищ Власова, я просто не узнаю своего брата.

VII

Пелагея Власова посещает сына в тюрьме.

Тюрьма.

Мать. Надзиратель будет очень настороже, но все же мне надо узнать адреса крестьян, интересующихся нашей газетой. Надеюсь, я удержу эту уйму имен в памяти.

Надзиратель приводит Павла. Павел!

Павел. Как поживаешь, мама?

Надзиратель. Сядьте так, чтобы между вами остался промежуток. Вот сюда и туда. Политических разговоров - никаких.

Павел. Ну что же, поговорим о домашних делах, мама!

Мать. Ладно, Павел.

Павел. Где ты приткнулась?

Мать. У учителя Весовщикова.

Павел. Заботятся там о тебе?

Мать. Да. А тебе как живется?

Павел. Я все беспокоился, смогут ли они тебе помочь как следует.

Мать. Борода у тебя сильно отросла.

Павел. Да. Небось я выгляжу теперь постарше.

Мать. Я была на похоронах Смилгина. Опять полиция избивала. А кое-кого и забрали. Мы все там были.

Надзиратель. Это политика, Власова!

Мать. Вот как? Скажи пожалуйста, прямо не знаешь, о чем заговорить!

Надзиратель. Если так, то нечего сюда и приходить. Вам не о чем сказать, но вы лезете сюда и только мешаете нам. А отвечать кому? Мне?

Павел. Помогаешь по хозяйству?

Мать. Помогаю. Мы с Весовщиковым собираемся на той неделе в деревню.

Павел. С учителем?

Мать. Нет.

Павел. Проветриться вздумали?

Мать. Да, и проветриться. (Тихо.) Нам нужны адреса. (Громко.) Ах, Павел, как нам всем тебя не хватает!

Павел (тихо). Адреса я проглотил при аресте. Запомнил только парочку.

Мать. Ах, Павел, никогда я не думала, что так жить придется на старости лет.

Павел (тихо). Лунгин в Пирогове.

Мать (тихо). А в Крапивне? (Громко.) Горе мне с тобой, право!

Павел (тихо). Сулиновский.

Мать. Все молюсь за тебя. (Тихо.) Сулиновский в Крапивне. (Громко.) А вечера коротаю одна-одинешенька.

Павел (тихо). Терехов в Дубравне.

Мать. А учитель уже жалуется на беспокойство.

Павел (тихо). У них узнаете остальные.

Надзиратель. Время свидания истекло.

Мать. Еще минутку, господин хороший! Я совсем сбилась. Ах, Павел! Нам, старикам, остается только забиться в щель, с глаз долой; какая от нас польза? (Тихо.) Лушин в Пирогове. (Громко.) Нам дают понять, что наше время кончилось. Нам впереди ждать нечего. Что знали мы, то прошло. (Тихо.) Сулиновский в Дубравне.

Павел отрицательно качает головой.

Сулиновский в Крапивне. (Громко.) А опыт наш - на что годится? Наши советы приносят один вред - ведь между нами и детьми непроходимая пропасть. (Тихо.) Терехов в Дубравне. (Громко.) Нам идти в одну сторону, а вам в другую. (Тихо.) Терехов в Дубравне. (Громко.) Ничего общего у нас нет. Ваше время наступает!

Надзиратель. А время свидания кончилось.

Павел (кланяется матери). Прощай, мать.

Мать (тоже кланяется). Прощай, Павел.

ПЕСНЯ

(исполняется актером, играющим Павла)

У них законы и уставы,

У них тюрьмы и крепости

(Не считая приютов и богаделен),

У них тюремщики и судьи,

Им платят вдосталь, они на все готовы.

А что толку?

Неужели они верят, что могут сломить нас?

Прежде чем исчезнуть

А этого ждать недолго,

Поймут они, что все это

Им уже ни к чему.

У них типографии и газеты,

Чтоб нас побеждать и лишать языка

(Не считая чиновников армию),

У них попы и ученые.

Им платят вдосталь, они на все готовы.

А что толку?

Разве так уж страшна для них правда?

Прежде чем исчезнуть

А этого ждать недолго,

Поймут они, что все это

Им уже ни к чему.

У них пушки и танки,

Гранаты и пулеметы

(Не считая дубинок).

У них полицейские, солдаты,

Им платят мало, они на все готовы.

А что толку?

Разве так могучи враги их?

Они верят - еще не поздно,

От гибели можно спастись.

Но день настанет

А ждать его недолго,

Поймут они, что все это

Им уже ни к чему.

И пусть кричат во весь голос "стой!"

Не помогут ни деньги, ни пушки!

VIII

Летом 1905 года по стране прокатилась волна крестьянских беспорядков и

стачек батраков

А

Дорога.

Мать, идущую вместе с двумя рабочими, встречают камнями. Спутники ее

обращаются в бегство.

Мать (с шишкой на лбу, к преследователям). Почему вы швыряете в нас камнями?

Егор. Потому что вы штрейкбрехеры.

Мать. Вот как? Мы штрейкбрехеры? Потому мы гак спешим? Где стачка-то?

Егор. В смирновском поместье.

Мать. А вы забастовщики? Это я вижу по моей шишке. Но я не штрейкбрехер вовсе. Я из Ростова, в гости к батраку. Его зовут Егор Лушин.

Егор. Лушин - это я.

Мать. Я - Пелагея Власова.

Егор. Это тебя во всей округе зовут "мать"?

Мать. Да. Со мной газеты для вас. Не знали мы, что вы бастуете, но я вижу, что борьбу вы ведете не на шутку. (Отдает Лушину газеты.)

Егор. Прости, что мы тебе набили шишку. Наша стачка вот-вот сорвется. С тобой вместе пришли штрейкбрехеры из города, да завтра ждут еще. Нам жрать нечего, а для них уже режут свиней и телят. Видишь, дым валит из трубы? Все для штрейкбрехеров.

Мать. Стыда нет у людей.

Егор. Помещичья бойня, хлебопекарня и молочная, ясное дело, не бастуют.

Мать. А почему? Вы с ними толковали?

Егор. Ни к чему это. Чего им бастовать? Плату только нам сократили, простым батракам.

Мать. Дай-ка сюда газеты. (Делит пачку газет пополам и дает ему часть.)

Егор. А те? Почему ты даешь не все?

Мать. Эти пойдут на помещичью бойню, хлебопекарню и молочную. Там же тоже рабочие, с ними надо потолковать. Где есть хоть один рабочий, там еще не все потеряно.

Егор. Не трудись зазря! (Уходит.) Мать. Вот так и терзаем друг друга, рабочий с рабочим, а грабители наши посмеиваются.

Б

Помещичья кухня.

На кухне сидя г двое штрейкбрехеров за едой и разговаривают с мясником.

Первый штрейкбрехер (жуя, другому). Кто в час беды предает свою страну, тот сволочь! А забастовщик предает свою родину.

Мясник (рубя мясо). Как так - свою родину?

Первый штрейкбрехер. Кто мы? Русские. Что кругом? Россия. И эта Россия принадлежит русским.

Мясник. Вот как?

Второй штрейкбрехер. Ну да! Кто этого не чувствует... - а ведь мясо не того... - тому этого не втолкуешь. Но по башке его хватить можно.

Мясник. Верно!

Первый штрейкбрехер. Этот стол - родина, и это мясо - родина.

Мясник. Но оно ведь "не того".

Второй штрейкбрехер. Место, на котором я сижу, - родина. И даже ты (мяснику) сам тоже кусок родины.

Мясник. А если я тоже "не того"?

Первый штрейкбрехер. Каждый должен защищать свою родину.

Мясник. Да, если она ему действительно родина.

Второй штрейкбрехер. Вот он - подлый материализм!

Мясник. Дерьмо собачье!

Жена мясника вводит мать, которая притворяется, что ей очень больно от

шишки на голове.

Жена мясника. Садитесь-ка сюда! Я вам сейчас сделаю примочку. А потом съешьте чего-нибудь, а то вы так перепугались. (Остальным.) Ее камнем ушибли.

Первый штрейкбрехер. Я ее помню. Она ехала в одном поезде с нами.

Второй штрейкбрехер. Это дело рук забастовщиков: мы о ней здорово беспокоились. Жена мясника. Ну как, полегчало?

Мать утвердительно кивает.

Второй штрейкбрехер. Ну слава богу!

Жена мясника. Они грызутся как звери за свою работишку. Ну и шишка! (Идет за водой.)

Мать (публике). Шишка вызывает гораздо больше сочувствия у тех, кто ожидает шишек, чем у тех, кто шишки раздает!

Первый штрейкбрехер (указывая вилкой на мать). Вот вам: русскую женщину русские рабочие забросали камнями! Вы мать?