Король снов

— Да вдобавок ко всему надел его на голову в тот самый момент, когда вы попытались напасть на него, — добавил Мандралиска. — Мне кажется, что такое совпадение попросту невозможно. Возможно, вы были правы, когда только что говорили, что вам просто не хватит внутренних сил, умственных сил, неважно, как их там называть, для того чтобы прорваться через оборону Деккерета. Пожалуй, я все-таки попробую сам.

Барджазид с нескрываемым удовольствием вернул ему шлем.

Мандралиска по своей привычке сложил ладони чашей и несколько мгновений смотрел на шлем, спрашивая себя, правильно ли он поступает. Ему с самого утра стало ясно, что напряжение начавшейся кампании начало заметно сказываться на его силах. Использование шлема требовало огромных затрат жизненной энергии. Дальнейшее чрезмерное напряжение душевных сил в это время вполне могло губительно сказаться на нем.

Но, пожалуй, еще хуже будет, если он позволит Барджазиду понять, до какой степени устал. А если ему удастся одним мощным мысленным ударом разрушить сознание врага, который в противном случае скоро двинется из Пилиплока сюда, к нему…

Он надел шлем. Закрыл глаза. Вошел в транс.

Послал свое сознание на юг… На восток.. В сторону Пилиплока!

Деккерет.

Конечно это был он. Пылающий алым цветом шар мощи, напоминавший второе солнце, возле самого морского побережья.

Деккерет. Деккерет. Деккерет.

А теперь… Теперь нанести удар!

Мандралиска собрал все свои силы. Это было то самое действие, от которого он так долго воздерживался, прямое нападение на его главного противника, открытая атака на того единственного человека, который скреплял воедино все силы имперской власти. По причинам, которые никогда не были до конца ясны даже ему самому, — то ли из осторожности, то ли из соображений стратегической целесообразности, то ли просто из страха? — он не нанес удар по Престимиону, когда тот был короналем, и до сих пор не наносил удар по Деккерету. Он стремился достичь своих целей более косвенными путями, постепенно, а не одним яростным наскоком. Такова была, предположил он, его природа: тишина, терпение, хитрость. Но теперь все эти колебания оказались отброшены. Настал момент обрушиться на Деккерета и уничтожить его…

Момент…

Удар!

Момент..

Удар!

Он наносил удар за ударом, но ничего не происходило. Этот пламенный красный шар было невозможно поразить. Дело было не в недостатке силы; нет, в мощи своих ударов он был абсолютно уверен. Но его яростные молнии разлетались в стороны, словно дротики, которыми играют в трактирах, от гранитного валуна. Снова, снова и снова он обрушивался на врага, и раз за разом его играючи, вероятно даже не замечая, отбрасывали в сторону.

В конце концов его запасы энергии полностью иссякли. Он сдернул шлем с головы, наклонился всем корпусом вперед, дрожа от только что перенесенного напряжения, и уронил голову на руки.

Мгновение спустя он поднял голову и взглянул на Хаймака Барджазида. Вид у того был ужасающий. Маленький человечек смотрел на него широко раскрытыми от страха и потрясения глазами.

— Ваша светлость… с вами все в порядке?

Мандралиска лишь кивнул. Он настолько изнемог, что был не в состоянии даже пошевелить языком.

— Что случилось, ваша светлость?

— Недосягаем. Точно так, как вы сказали. До него невозможно добраться. Полностью защищен. — Он закрыл разболевшиеся глаза и прижал кончики пальцев к векам. — Как вы думаете, не может ли он оказаться каким-нибудь сверхчеловеком? Я знаю этого Деккерета, этого короналя, только понаслышке — мы никогда не встречались, — но никто ни разу даже не намекнул на то, что он обладает какими-то сверхъестественными умственными способностями. И все же… то, как он отразил мои атаки, с какой непринужденностью…

Хаймак Барджазид помотал головой.

— Я не представляю себе, какой должна быть мощь человеческого разума, чтобы он смог отразить удар шлема. Более вероятно, что они придумали какую-то новую разновидность устройства. Вы же знаете, что в свите короналя едет мой племянник Динитак. Он разбирается в шлемах. И, вполне возможно, переделал один из них таким образом, чтобы тот защищал своего хозяина.

— Конечно, — согласился Мандралиска. Теперь ему все стало ясно. — Динитак, который продался Престимиону, привез ему шлемы и тем самым погубил родного отца, через двадцать лет снова взялся за старое. Он всегда был для меня, словно заноза в пальце, этот ваш племянник. Мало кто сделал мне больше вреда, чем он, и тем хуже ему придется, Хаймак, когда я наконец начну расплачиваться с долгами!

Тастейн вернулся только в сумерках, измученный, грязный и насквозь промокший под беспрестанным дождем после целого дня, проведенного в лабиринте туннелей, галерей и узких проходов, который представлял из себя Большой базар Ни-мойи. Мандралиска сразу понял, что мальчишке не удалось выполнить его поручение, поскольку вид у Тастейна был мрачным и испуганным, да и возвратился он один, не привел с собой ни одного метаморфа, как ему приказывал Мандралиска. Но он с утомленным видом подчеркнуто терпеливо выслушал длинный сбивчивый рассказ Тастейна о том, как он бегал по огромному запутанному рынку, как пытался разговорить то одного, то другого торговца, пока наконец не убедил помочь ему некоего Газири Венемма, торговца сыром и маслом. Тот после многих колебаний и многословных отговорок все же позарился на содержимое кошелька, полного реалов, и проводил его к одному из товарищей-торговцев, о котором говорили — говорили! — что он меняющий форму, замаскировавшийся под жителя города Нарабаля.

И действительно, доложил Тастейн, этот предполагаемый нарабалец, если судить по его уклончивому поведению и нетвердому акценту, вполне мог быть скрытым метаморфом. Но он наотрез отказался доставить послание Данипиур; его не удалось соблазнить никакими деньгами.

— Я назвал ваше имя, ваша светлость. Он не проявил никакого интереса. Я упомянул об Вайизейспе Уувизейспе Аавизейспе. Он попытался притвориться, что никогда раньше не слышал этого имени. Я показал ему кошелек с реалами. Все бесполезно.

— И что, он единственный меняющий форму, оказавшийся на базаре? — почти спокойно спросил Мандралиска.

— Я говорил с еще четверыми, о которых мне тоже сказали, что они вроде бы, по всей вероятности, могут оказаться меняющими форму, — сказал Тастейн, и по гримасе отвращения на его лице Мандралиска понял, что это правда и что разговоры оказались далеко не простыми. — Ни один из них не пожелал этого сделать. Двое отказались, притворившись, будто страшно возмущены тем, что я принял их за метаморфов, но я-то видел, что они лгали, а они знали, что я это вижу, но нисколько не беспокоились на этот счет. Третий сослался на слабое здоровье. Четвертый отказался без всяких объяснений, прежде чем я успел сказать шесть слов. Я могу вернуться на базар завтра, ваше превосходительство, и, возможно, тогда мне удастся найти…

— Нет, — перебил его Мандралиска. — В этом нет никакого смысла. Что-то произошло. Посол Данипиур решил не помогать нам и возвратился в Пиурифэйн, чтобы сообщить королеве об этом. Теперь я полностью в этом убедился. — Он сам удивлялся своему самообладанию. Возможно, он уже миновал зону бурь ярости. — Найди мне Халефиса, — потребовал он.

— Джакомин, возникли кое-какие новые трудности, — сообщил Мандралиска, как только его адъютант появился в дверях.

— Кроме прибытия Деккерета и исчезновения посла метаморфов, ваше превосходительство?

— Да, этим дело не ограничивается, — подтвердил Мандралиска. Он кратко сообщил о своих безуспешных попытках поразить Деккерета с помощью шлема и столь же бесплодном посещении Тастейном базара в попытках наладить контакт с метаморфами. — Я полагаю, что очень скоро корональ двинется в нашу сторону. Помощи от меняющих форму, на которую я так рассчитывал, очевидно, не будет. Что касается военных сил, то мы в состоянии набрать столько солдат, чтобы некоторое время удерживать Ни-мойю, но никак не можем помешать Деккерету обойти ту территорию, которую мы сейчас занимаем.